В Минске разлагается труп бабуина. Акционизм Алексея Кузьмича (ВИДЕО)

Многие знают имя Алексея Васильевича Кузьмича (1945–2013) – белорусского художника-романтика, "творца возвышенных Мадонн". Его сыну, Алексею Алексеевичу Кузьмичу (р. 1988) известность принесли дерзкие художественные акции. В 2019 году перед открытием выставки в Минске он провел акцию "Щит, или Министерство фаллокультуры": принял таблетку виагры, разделся и нацепил на эрегированный член копию вывески Министерства культуры Беларуси, демонстрируя несогласие с эстетической и политической цензурой.

9 августа 2020 года, в день выборов президента Беларуси, он провел акцию "Верую, или Филистерский мир политических животных": разделся на избирательном участке и повесил на шею бюллетень с изображением фаллоса, завязав при этом глаза и имитируя распятие. Эту же акцию он повторил вечером того же дня перед цепью ОМОНа, атакующей участников акции протеста против фальсификаций на выборах.

На следующее утро он был задержан дома, помещен в печально знаменитый изолятор в переулке Окрестина. Там его пытали и избивали, как и многих других задержанных участников акций протеста.

Алексею удалось выйти на свободу и покинуть Беларусь, где ему угрожают уголовным преследованием. Сейчас он находится в Киеве. В интервью Радио Свобода он рассказывает о своих акциях и о последних событиях в Беларуси.

– Вы были хранителем наследия вашего отца, а потом произошло то, что вы называете ментальным перерождением. Как это случилось?

– Меня интересует нахождение человека в системе. Я начал задумываться о том, есть ли смысл в той общественной конструкции, которую нам навязывают со стороны государства, со стороны официальной пропаганды. Потихоньку искал ответы на эти вопросы и начал заниматься искусством сам. Потом, через противоборство с системой институций, пришел к акционизму как к наиболее свободному виду искусства, вне рамок, установленных органами, которые хотят завладеть в том числе и высказываниями художника.

– У вас был какой-то ориентир? Может быть, Петр Павленский?

– Безусловно, я уважаю этого художника, но не скажу, что ориентируюсь на него. Я изучаю опыт различных практик художников авангардных школ начала ХХ века, венских акционистов, московских концептуалистов. Вообще меня крайне интересует контркультура.

– Подобно венскому акционисту Рудольфу Шварцкоглеру и Петру Павленскому, вы делаете произведением собственное тело. И вы в прекрасной физической форме. Знаю, что вы увлекаетесь единоборствами.

– Да, я посвятил более 10 лет занятиям различными видами единоборств – это тайский бокс, бокс, бои смешанного стиля. И мой отец имел разряд по тяжелой атлетике, несмотря на то, что был художником. Я любил физкультуру в школе, постоянно бегал в детстве. Важно не только тренировать дух, но и тело. Спорт, конечно, помогает мне в жизни, в том числе в художественной карьере. Меня часто называют бесстрашным, смелым, чуть ли не героем. Я категорически против. Я испытываю страх точно так же, как и любой человек. Но другое дело, что с помощью спортивных практик я умею этот страх контролировать.

– Я читал, что отец вас называл Аполлоном.

– Да, это было. Он меня изображал на своих работах. Прообраз большинства младенцев, которые изображены с Мадонной, – это именно я. Он частенько говорил, что я похож на Аполлона и что мне не нужно заниматься "звериным спортом", как он называл бои смешанного стиля, потому что нужно развиваться интеллектуально, а не физически.

– Вероятно, ваш отец, как многие люди его поколения, недоброжелательно относился к авангарду, тем более к акционизму.

– Да, относился негативно, но не отрицал влияние авангарда на мировую художественную культуру. Уважительно относился к Пикассо и к некоторым современным художникам. Но он противопоставлял им себя и свое искусство. У него была личная сакральная религия в противовес православию. Он был крещеный человек, верующий, но шел своим путем. Женщин он рассматривал как сакральный символ начала мира, нечто вселенское, главенствующее. В своих дневниках он писал, что мужчины выработали свой потенциал и начинается эра женщин. Еще в 80-х годах он считал, что мир будет принадлежать женщине.

– У вашего отца были проблемы с цензурой в советские времена – видимо, из-за религиозных мотивов в его живописи?

– Нет, дело в том, что он изображал обнаженную натуру, ню. В 1975 году после окончания академии он представил одну из больших двухметровых работ на эту тему, и на всесоюзной выставке разразился скандал, его хотели исключить из Союза художников. После этого он стал таким полуподпольным художником. Если идеологически появление оголенного женского тела на полотнах было необоснованно, то это считалось проявлением безвкусицы и даже несогласия с властью, что, конечно, каралось. Поэтому он ушел в свой подвал, прожил там около 15 лет, но не изменил своим принципам, продолжал эту тему. В итоге получилась серия работ под общим названием "В раю". Он часто голодал, порой его содержали натурщицы, которых он писал. Было достаточно тяжело, в то время как другие художники катались, словно сыр в масле. Достаточно было взять один заказ, чтобы год безбедно жить, всего лишь нужно было нарисовать какого-нибудь дядю в пиджаке. Но мой отец решил, что если он будет заниматься искусством, то отнюдь не таким.

– А как в вашей семье относились к Лукашенко?

– В самом начале, когда он пришел к власти, достаточно лояльно. В 1996 году Лукашенко открывал выставку моего отца в Национальном художественном музее. После этой выставки, встретившись с Лукашенко лично, отец поменял свое отношение к нему. Он был человеком религиозным и увидел, как он выразился, что в глазах Лукашенко сидит дьявол. После этого он стал негативно к нему относиться.

– А вы с самого начала относились недоброжелательно?

– Моя последняя акция называется "Верую, или Филистерский мир политических животных", я там говорю о том, что провел гиперидентификацию с электоратом, с человеком, который идет на избирательный участок как на ритуал, даже не голосует, а верует, верит в политика, верит в главного доминанта стаи, бабуина. Я не верю ни одному политику, не делаю себе кумира, отношусь критически ко всем людям, которые заявляют какие-то лозунги, кричат, бьют себя в грудь, но де-факто не делают ничего, что повлияло бы на освобождение людей. Они работают на систему, на подчинение масс.

– Об этой акции мы еще поговорим, а я хотел спросить об акции, которая вам принесла известность, когда вы приняли "Виагру" в Центре современных искусств и повесили на член табличку "Министерство культуры". Я посмотрел видео, и мне показалось, что реакция была довольно доброжелательная. Но потом Центр современных искусств обратился в милицию, чтобы против вас возбудили уголовное дело. Как это произошло и что осталось за кадром?

– Это была интервенция. Меня пригласили сделать выставку в этом Центре современных искусств. Первая мысль была отказаться, но после разговора с руководством Центра я принял решение участвовать в выставке, так как на мой вопрос о том, какая цензура в Центре современных искусств, прозвучал ответ, что главное, чтобы не было эрегированных фаллосов, так как эту выставку курирует Министерство культуры. Естественно, я сразу согласился сделать выставку, представил концепт постправды, перевернутого мира. Общался с персоналом этого Центра и понял, что там тотальная цензура, там даже дают подписывать договор, что тебе запрещено как художнику критиковать власть, политику, религию. После этого на открытии выставки я провел акцию "Щит, или Министерство фаллокультуры". Естественно, никто об этом не подозревал. На самой акции не было милиции, не было каких-то криков и недоброжелательных людей, как вы правильно заметили. Все улыбались, даже руководство Центра современных искусств было более-менее лояльно настроено. Но уже вечером Министерство культуры, которому подчиняется этот Центр, вызвало на ковер руководство и приказало любыми способами аннигилировать высказывания художника. Было принято решение написать на меня заявление в милицию с просьбой возбудить уголовное дело по статье "Хулиганство". На следующий день они это сделали и даже отправили мне письмо с тем, чтобы я извинился за свою акцию. Я написал в ответ, что извиняюсь за то, что в конструкцию не вставил пропеллер, чтобы эта табличка крутилась. После этого меня вызвали в милицию, проверяли на предмет уголовной статьи. Но для этого необходимо было наличие эрегированного члена. Милиция тщательно проверяла все материалы, фото, видеофиксацию, но так и не смогла найти эрегированный член, который надежно защищал щиток с табличкой "Министерство культуры". Поэтому акция называется "Щит", то есть Министерство культуры бережет умы зрителей, бережет свою паству от разрыва шаблона, от смены оптики.

– Как же вы эту табличку так сделали, чтобы ваш член не был виден? В виде коробки?

– Да, как коробка от конфет, я сделал дырку и туда поместил свои органы, со всех сторон было все закрыто. Даже была фотография, где меня запечатлели сбоку, но там ничего не было видно, милиции не до чего было докопаться.

– Но, по вашему замыслу, в этой акции есть эротический элемент?

– Безусловно! Здесь такое противоречие: Министерство культуры вроде бы призвано заниматься культурой и искусством, но их почему-то, так же как церковь, интересуют вопросы эротического характера, вопросы обнаженного тела, вопросы половой идентификации. На этом противоречии построена эта акция, которая называется "Министерство фаллокультуры". Оно всегда пытается влезть в области, которые им неподконтрольны, цензурируют на выставках даже материалы легкого эротического характера. Кажется, голым телом никого не удивишь, но в Беларуси реальность другая, часто попадают под цензуру самые безобидные вещи. Поэтому, когда я вышел голым с табличкой "Минкульт" на члене, я написал на ладонях "Со всем согласен", произведя таким образом гиперидентификацию с художественным сообществом, которое проявляет тотальное согласие, конформизм по отношению к действующей власти, подстраиваясь под ее законы и не пытаясь противостоять и делать самостоятельные высказывания.

– Петр Павленский не любит, когда в его акциях ищут параллели с христианством, представляют его мучеником. У вас христианские мотивы совершенно очевидны. В последней акции вы предстали распятым. Кто вас распял – лукашенковское государство? Или акцию надо трактовать шире?

– Не может быть однозначной трактовки. Давно уже искусство вышло из-под контроля художника, и зритель имеет такие же права на произведение, как и сам художник. Трактовкам, которые возникают уже после моего действия, я не противопоставляю свой личный концепт. Безусловно, влияние христианской культуры наложило на меня большой отпечаток. Как я уже говорил, мой отец был верующим человеком, свою веру он отображал в искусстве. Религию я использую в том числе как инструмент для создания своего искусства.

– Я прочитаю отрывок из текста, который вы написали к вашей акции: "Простой человек не имеет свободы действия. Он имеет право на рисование галочки – знака соответствия тому или иному религиозному формированию. Человек превращается в биологическую нефть, существуя для закона, вместо того чтобы законом являлась людская жизнь, а право создания государственного строя принадлежало народу. Избрание президента в Беларуси по абсурдности сопоставимо с выборами в зоне строгого режима". Что произошло на избирательном участке и вечером 9 августа?

– Я провел акцию ко дню выборов президента республики Беларусь. Акция была на тему веры в политика, главного бабуина в стае. Я совместил в этой акции религию, биологию и политику, проведя параллели между этими системами. Религия играет огромную роль в жизни современного человека, распространяется на любые проявления общественной жизни, в том числе на веру в демократию, веру в политику. Поэтому я свою акцию дополнил текстом "Молитва о демократии" и манифестом, фрагмент которого вы упомянули. Акция состояла из двух частей. Первую акцию я провел на избирательном участке: пришел туда обычным голосующим, взял бюллетень, нарисовал на нем фаллос, разделся и предстал в образе Иисуса Христа, наиболее близкой модели верования для нашей модели общества. Затем я быстро ушел с участка до задержания, потому что был план провести вторую часть акции вечером на протестах. В полночь я вышел к шеренге ОМОНа, шеренга двинулась как раз на меня, и я повторил эту акцию с фаллосом на бюллетене, стоя лицом к ОМОНу. ОМОН начал бросать гранаты и стрелять, после этого мне пришлось уйти. Позже я просмотрел видео: было достаточно жарко, некоторых людей ранили, контузили. Мне повезло, удалось уйти невредимым.

– И утром вам пытались выбить дверь, целый отряд прислали только из-за этой акции?

– Да, с утра ко мне домой пришли люди в масках, пытались выбить дверь. У них не было никакого ордера на обыск, санкции прокурора, им нужно было меня допросить, как я понял впоследствии, по административной статье. Но они действовали неправомерными методами, сломали одну дверь, потом топором пытались сломать дверь в квартиру. Я обзвонил средства массовой информации, вызвал адвоката, мы проследовали с адвокатом и с этими людьми в Центральный РОВД для дачи показаний. С листком объяснений капитан милиции сходил к руководству, было принято решение составить на меня протокол и посадить до суда. Никакого суда не было, а трое суток я подвергался пыткам и избиениям. В итоге мне второй раз повезло, врачи скорой помощи, которые возникли ниоткуда в Окрестине, забрали меня и еще троих ребят. В камере находилось около ста человек, но я стоял у входа в камеру, они забрали меня, написали мне необходимые медицинские показания. Я уехал в больницу скорой помощи, откуда в итоге, отказавшись от помощи, ушел, потому что опасался дальнейшего преследования. Там стояли "тихари" – это люди в гражданке, сотрудники внутренних дел и омоновцы. После этого я не возвращался домой, жил у друзей. Через какое-то время пришла информация, что на меня готовится фальсификация уголовного дела по статье о порнографии. Мне пришлось покинуть Беларусь, сейчас я в Киеве.

– Как вы себя чувствуете в Украине? Вы уже политэмигрант или это просто каникулы?

– Скорее каникулы. Киев для меня родной город, я здесь был много раз, не чувствую себя здесь как в эмиграции. Намного больше свободы, чем в Беларуси, где тебя могут задержать просто потому, что ты идешь в магазин или выходишь с работы, где тебя могут избить и не понести за это никакого наказания, где тебя могут даже изнасиловать и при этом не будет заведено уголовного дела. В Киеве я чувствую себя прекрасно. Какое-то время здесь побуду, а дальше планирую уехать в какую-либо другую страну.

– Не собираетесь возвращаться в Беларусь?

– Обязательно вернусь в Беларусь, как только пойму, что мне не угрожает уголовное преследование и меня на границе не задержат и не поместят в тюрьму. Вне своей страны я себя не вижу как художника, потому что я использую для своего искусства социально-политический контекст. Ситуация в Беларуси является золотой жилой для протестного художника. Я обязательно вернусь и буду делать акции.

– На улицы выходят сотни тысяч людей, но режим по-прежнему тверд и прочен: так, по крайней мере, кажется со стороны. Какое у вас ощущение – долго ли это продлится и чем может кончиться?

– Я думаю, что действующий президент и система, выстроенная вокруг него, – это разлагающееся тело. Но этот труп может очень долго разлагаться, в нем могут происходить различные процессы. Поэтому здесь вопрос времени, но этот период может затянуться. Мирные протесты, конечно, хороши, но за этим смирением скрывается что-то, что выгодно системе, то, за счет чего она живет. Она плюет на этих мирных протестующих. Уже крутят обычных женщин, которые выходят на улицы с мирными протестами, не гнушаются даже задержанием детей. Если не самоорганизовываться и не поступать более радикально в отношениях с властью, то эта агония политического трупа может продлиться еще долго.

– Труп бабуина?

– Да, именно так. Который распух, воняет, но все еще подает признаки жизни, дергается и заражает окружающее пространство.