Не доливал сироп и был расстрелян. История супругов из советского Львова, которых арестовали за хищения и взятки

Заставшие советские времена жители Львова, проходя мимо бара "Вежа" или кафе "Пингвин", любят поностальгировать – для многих в детстве и молодости это были любимые заведения. И вспоминают об их руководителях – супругах Соне и Хаиме Гольденберг. Они создали в своих заведениях особую "несоветскую" атмосферу и активно зарабатывали, торгуя "из-под полы" и "мимо кассы" – как делали многие, пытаясь заниматься запрещенным в СССР предпринимательством. В начале 1980-х обоих арестовали за хищения и взятки. О процессе писала газета "Правда", судьба семейной пары стала предметом слухов и эпизодом городского фольклора. А закончилась трагически – расстрелом для Хаима и 14-летним сроком для Сони Гольденберг.

Корреспондент Настоящего Времени поговорил с дочерью главных героев и изучил архивные документы прокуратуры и КГБ, чтобы рассказать эту историю полностью.

Родственник из Бердичева не прилетает

Люсе Браверман, живущей в Нью-Йорке эмигрантке из советской Украины, с самого начала показалось странным, что осенью 1980 года к ней в гости собрался прилететь молодой родственник из Бердичева Семен Коган. Оформление частной визы в США для еврея, имеющего там родственников, в те годы было почти невозможным.

"Мы вообще этот вопрос обсуждали и недоумевали. Как разрешили? Не засланный ли казачок?" – рассказывает Люся.

В день прибытия московского рейса все стало выглядеть еще более подозрительно. Брат Люси Григорий поехал в Вашингтон встречать гостя, но тот из самолета не вышел. Прождав целый час, Григорий пошел в представительство "Аэрофлота" выяснять, что случилось. Там знали лишь то, что в списке пассажиров Коган был, но на посадку почему-то не явился.

Провожать Семена на самолет в аэропорту Шереметьево должна была мама Люси Браверман (и тетя Когана) – 51-летняя львовянка Соня Гольденберг.

Как вспоминает Люся, дозвониться до родителей, чтобы узнать, что случилось, было непросто. Нужно было заказать звонок в Москву, там соединяли с Киевом и лишь потом – со Львовом. Трубку взял отец – Хаим Гольденберг. Не вдаваясь в подробности, он пояснил: у племянника было не все в порядке с таможенной декларацией, поэтому на борт его не пустили. На вопрос дочери, где мама, мужчина не ответил.

Хаим Гершевич, видимо, не хотел говорить по телефону, что все куда серьезнее, чем просто проблемы на таможне.

Зашитый бриллиант и "баратные операции"

В заполненной перед посадкой декларации Когана были указаны лишь три золотых кольца. О золотой заколке для галстука, золотом медальоне с цепочкой и золотых часах швейцарской фирмы Doxa, которые также были на нем, мужчина умолчал.

Его попросили пройти в кабинет для более тщательного досмотра и предложили самому показать ценности, которые пока не нашли. Семен сопротивляться не стал: снял куртку, показал тайник. Под молнией на кармане куртки был вшит бриллиант массой 3,5 карата. Все изъятое оценили в 34 тысячи рублей – примерно 200 средних месячных зарплат того времени. Было понятно, что в Нью-Йорк уже никто не летит.

Коган признался: драгоценности принадлежит не ему, а тете Соне. Именно она все и устроила. Накануне вечером на кухне у московских родственников Гольденберг тщательно проинструктировала племянника и вшила в одежду бриллиант. И, приехав в Шереметьево, даже заполнила декларацию вместо него. В США контрабанду следовало передать родным тети. В качестве благодарности Соня сама купила племяннику билеты в Нью-Йорк и обратно.

Семена Когана под конвоем доставили во Львов и арестовали по подозрению в попытке контрабанды. Соня Гольденберг, увидев, что племянника ведут на обыск, позвонила мужу и обо всем рассказала, а потом полетела во Львов. Через пару дней в подземном переходе ее задержали сотрудники КГБ.

Еще двумя днями позже ей пришел вызов из Израиля – но воспользоваться им и покинуть страну женщина уже не могла.

О том, что Когана нужно обыскать, таможенники знали заранее. КГБ на тот момент уже следил за Соней и Хаимом Гольденберг. Муж и жена были не последними людьми во Львове – они многие годы заведовали магазинами, кафе и баром.

В адресованном ЦК Компартии Украины сообщении чекисты утверждают, что супруги готовились к переезду в США, к сыну Григорию и дочке Люсе, которые жили там уже несколько лет.

Первой должна была отправиться Соня Аркадьевна – именно для этого был нужен вызов из Израиля. Получить разрешение на эмиграцию в Америку было практически нереально, и тысячи советских евреев уезжали на Землю обетованную (туда отпускали, хоть и не всех). Но те, кто получал вызов в Израиль, а на самом деле собирался в США, могли получить американскую визу в транзитных европейских городах и сразу полететь туда.

Семья стала постепенно отправлять на Запад свои немалые сбережения. Легальных способов сделать это просто не существовало, и супруги Гольденберг прибегли к неформальной схеме, которая в документе названа "баратной операцией". Например, они передали 50 тысяч рублей семье Кацобашвили из Тбилиси, а живущие в Нью-Йорке родственники Кацобашвили взамен отдали детям Сони и Хаима $10 тысяч. Этот способ передачи средств был довольно популярным среди семей, в которых были эмигранты. В некоторых странах Ближнего Востока, Азии и Африки такая система под названием хавала существует и поныне. Люся Браверман говорит, что она и другие члены семьи рассматривали это не как перевод средств, а как взаимную помощь. Иногда все происходило в такой форме: деньги одалживали знакомым, которые собирались эмигрировать (у таких людей перед отъездом была масса расходов), а те уже позже за границей, встав на ноги, отдавали родственникам соответствующую сумму в валюте.

В мае-сентябре 1980-го, как утверждали в КГБ, Гольденберг совершили баратные операции на 140 тысяч рублей. В некоторых из них Коган выступал посредником – отвозил деньги нужным людям.

Советское правосудие видело в этом незаконные валютные операции, хотя те жители СССР, которым это вменялось, с иностранной валютой никак не соприкасались.

"Из поступивших от сына и дочери писем к Гольденберг видно, что они использовали полученные от нее средства для приобретения в Нью-Йорке в кредит магазина, оцененного в 300 тысяч долларов", – сообщали в КГБ.

После ареста Сони КГБ провел серию обысков. Были найдены "...принадлежавшие Гольденберг 25 изделий из драгоценных металлов и камней, 60 – из хрусталя (их стоимость определяется), 7 сберегательных книжек на 30 тысяч рублей, 46300 рублей наличных денег, а также меховые изделия на сумму 15 тысяч рублей, большое количество носильных вещей, фото- и радиоаппаратура". Искали не только в квартире Гольденбергов. Как выяснилось, часть имущества семья предусмотрительно передала на хранение друзьям и родственникам во Львове, Николаеве, Бердичеве, Черновцах, Тбилиси и Москве. Некоторые вещи Хаим успел перепрятать накануне – после звонка жены из Москвы.

Прежде всего следователей интересовали не контрабанда и баратные операции, а источники таких внушительных по советским меркам доходов. Хотя с самого начала было понятно, где нужно искать.

Кафе "Пингвин" и бар "Вежа"

Хаиму (многие знали его под более привычным для славянского уха именем Михаил) Гольденбергу в 1980 году исполнилось 58 лет.

На снимках того времени он часто запечатлен с орденами и медалями на груди. В июле 1941 года юный Хаим ушел добровольцем на фронт, воевал до августа 1945-го. Прошел в том числе Сталинград, был тяжело ранен и контужен, получил два ордена Славы и другие награды. После войны переехал во Львов, где познакомился с Соней. Оба родились в одном городе – Бердичеве. Вскоре пара поженилась.

Супруги десятилетиями работали в торговле и достигли немалых высот в карьере. Многие во Львове их знали и уважали. Под постами с упоминанием Гольденбергов во львовских группах в соцсетях можно прочитать десятки комментариев старожилов с теплыми словами о них, в том числе с благодарностью за когда-то оказанную помощь.

Хаим заведовал двумя заведениями в центре Львова. В документах они фигурируют под безликими официальными названиями "магазин № 53" и "магазин № 79", а на самом деле это были любимые кафе-мороженые тысяч горожан – "Пингвин" и "Снежинка". Десерты и молочные коктейли в этих заведениях приводили в восторг детей и взрослых.

"То мороженое, которое было на проспекте Шевченко (в "Снежинке" – НВ), посыпалось невероятно вкусной крошкой из песочного печенья. Один шарик стоил 44 копейки, а два – 80 копеек. Тот вкус никто нигде не повторил. А вишневый коктейль за 22 копейки с шариком нежнейшего мороженого! Это вкус нашего беззаботного детства и юности", – вспоминает львовянка Наталия Смирнова.

В ведении Сони находился куст из трех заведений. Два из них были обычными гастрономами. А вот третий, бар "Вежа" ("Башня" по-украински; иногда клиенты использовали русскоязычный вариант) в Стрыйском парке, стал настоящей гордостью Сони Аркадьевны.

Это была настоящая водонапорная башня, построенная в 1894 году в средневековом стиле.

В послевоенные годы здание стояло без дела, пока в 1970-х не возникла задумка переоборудовать его в бар. Пресса тех лет приписывала инициативу председателю районного продторга Эдгарду Маркарянцу. Но непосредственно воплощением проекта в жизнь занималась его подчиненная Соня Гольденберг. К делу она подошла с душой: обсуждала проекты с архитекторами и художниками, контролировала ход ремонта, сама доплачивала рабочим.

Вложенные усилия себя оправдали: открывшийся в 1976-м восьмиэтажный бар стал бешено популярным. Сюда шли не только за алкогольными коктейлями и оригинальными десертами, но и за особой атмосферой – по словам посетителей, в "Веже" было "как за границей".

Фишкой последнего этажа "Вежи" был не только панорамный вид на парк, но и телевизор с видеомагнитофоном – возможно, первым в общественном месте во Львове. Взрослые могли посмотреть западные музыкальные клипы (главными видеохитами в ту пору были ролики ABBA и Queen), а дети – мультики (посетители в качестве примера вспоминают "Тома и Джерри").

О другой стороне работы "Вежи" газеты в ту пору не писали, а жители города в большинстве своем не слышали. Бар стал одним из любимых мест отдыха для бандитов, картежников, фарцовщиков и цеховиков. Если эта непростая публика собралась в "Веже", для обычных посетителей двери закрывались. Как рассказал львовянин по имени Алик, принадлежавший ранее к местным криминальным кругам, недалеко от входа мог дежурить наряд милиции (которой за это платили) – на случай, если бы кто-то "с улицы" настойчиво желал попасть внутрь. Закрытые вечеринки иногда продолжались до самого утра.

Со временем на "Вежу" обратил внимание КГБ. Заведение упоминается в записке о "нездоровой" обстановке в ресторанах и барах Украины, которую чекисты в январе 1980-го отправили главе республики Владимиру Щербицкому: "В марте-апреле прошлого года в ночное время после закрытия бара "Вежа" (г. Львов) на его верхнем этаже для узкого круга клиентов показывались 3 порнографических фильма. Подсобные помещения этого бара с разрешения обслуживающего персонала за определенную плату используются как места для интимных встреч посетителей".

Записка сообщала не только о всевозможной аморалке в барах и ресторанах, но и о коррупционных схемах, хищениях, обмане клиентов. Щербицкий поручил разобраться с "нездоровой обстановкой" в общепите. Можно предположить, что именно после этого КГБ начал целенаправленно изучать работу Сони Гольденберг. Как раз через пару недель после отправки записки, в феврале 1980-го, у нее начались проблемы: в один из магазинов куста пришла с проверкой комиссия народного контроля.

В подсобке магазина взорам проверяющих открылись внушительные запасы еды и алкоголя, которых не было на полках в торговом зале. Все явно указывало на то, что здесь торгуют "из-под прилавка". То есть товары, лежащие в подсобке, продаются лишь "своим" – и с немалой наценкой.

Заведующая попыталась откупиться от проверяющих, предложив им 2 тысячи рублей. Не помогло: комиссия составила акт о нарушении правил торговли.

Документы не дают нам четкой и полной картины того, что происходило в жизни Сони Гольденберг в промежутке между той проверкой и арестом – то есть с февраля по октябрь 1980-го. На момент ареста она работала заведующей отделом магазина № 27 в том же Ленинском районе Львова. Можно предположить, что после найденных нарушений ее таким образом понизили. Но почему заведующую не арестовали за попытку дать взятку при проверке? (Потом этот эпизод войдет в обвинительное заключение.) Нельзя исключать, что в КГБ хотели сначала понаблюдать за ней и в итоге поймать на чем-то более серьезном. И вот дождались эпизода с контрабандой в аэропорту.

"Все взяла на себя". Дело Сони Гольденберг

"Из-под прилавка", "с черного хода", "достать" (а не "купить"), "по блату", "из-под полы" – эти устойчивые, знакомые многим выражения наглядно демонстрируют, сколь заметной частью жизни советского человека были теневые схемы в розничной торговле. Порожденный плановой экономикой дефицит способствовал тому, что реальный социальный статус работников этой сферы был на порядок выше формального: место продавца или мясника считалось "теплым", не говоря уже о руководителе магазина или склада. И в том, что Соня Гольденберг припрятывала продукты в подсобке, не было ничего уникального – труднее было найти магазин, где так не делали.

На допросах, которые начались после ареста в октябре 1980-го, Гольденберг ничего не отрицала, описав несколько способов получения "левого" дохода.

Начиналось все еще в 1950-х, когда Соня работала простой продавщицей. Стоя за прилавком, она обвешивала покупателей. По версии обвинения, за 10 лет это принесло 40 500 рублей "нетрудовых доходов". Хотя цифра, скорее всего, условная – вряд ли через столько лет можно было сделать точные подсчеты.

В 1960-х карьера Гольденберг пошла вверх: заместительница заведующего, заведующая магазином и, наконец, руководительница куста из трех магазинов. Занимая эти должности, вплоть до увольнения она "...систематически с целью наживы припрятала и не выдавала в торговые залы магазинов часть продовольственных товаров, пользующихся повышенным спросом у населения, а реализовывала их лично через подсобные помещения магазинов №№ 141, 126, 9 и 13, занимаясь обсчетом покупателей". Эта та самая уже упомянутая торговля "из-под прилавка". Здесь обвинение насчитало 95 тысяч рублей нелегального заработка.

Вот перечень "припрятанных" продуктов, найденных в ходе проверки в феврале 1980-го:

• 75 бутылок подсолнечного масла,
• 115 банок сгущенного молока,
• 16 ящиков яиц,
• 24 ящика майонеза,
• 75 ящиков шампанского,
• 40 бутылок водки,
• 44 бутылки рома,
• 448 бутылок ликера,
• 2569 бутылок коньяка,
• 127 бутылок других алкогольных напитков,
• 102 килограмма, 38 коробок и 18 наборов конфет,
• 12 килограммов колбасы, не пригодной к употреблению,
• около 10 килограммов свиных ножек.

Но настоящей золотой жилой стал бар "Вежа". С первых дней его работы бармены получили инструкцию: шампанское и сигареты "Мальборо" идут по завышенной цене. С каждой пачки элитных по тем временам сигарет заведующая получала 20 копеек, а с каждого ящика шампанского – рубль. Делая коктейли, бармены не доливали дорогие компоненты или заменяли их на более дешевые. Кроме того, часть алкоголя, который по бумагам продавался в руководимых Соней магазинах, на самом деле поступала в "Вежу". Это тоже позволяло заработать – ведь даже по установленным государством правилам крепкие напитки в барах имели наценку 50-100%.

В итоге за 15 месяцев Гольденберг незаконно получила с "Вежи" 77 500 рублей. Вероятно, немалую часть этой суммы принесли упомянутые закрытые вечеринки.

В записке КГБ, напомним, речь шла о просмотре фильмов для взрослых и о возможности для клиентов уединиться в подсобках. В СССР это подпадало под статьи о "распространении порнографических предметов" и "содержании притонов разврата". Но в обвинительном заключении этих эпизодов нет – видимо, доказательств следствие не нашло.

Вряд ли бармены и продавцы, работавшие под началом Сони, ничего не получали с этих схем. Однако в деле они выступали лишь свидетелями – заведующая, если не считать ее родственника Когана, оказалась на скамье подсудимых одна.

"Все, в чем обвиняли, взяла на себя. На очных ставках с ребятами подавала сигналы, чтобы ни в чем не признавались", – объясняет дочь Сони Гольденберг Люся Браверман.

Директору районного продторга Эдгарду Маркарянцу история с Соней стоила должности – его сняли, обвинив в "попустительстве" преступным махинациям. И даже завели уголовное дело, но потом закрыли по амнистии.

Нам удалось поговорить с жительницей Львова Любовью Сабадило, которая работала в "Веже" и хорошо знала Соню. Она утверждает, что и чекисты, и ОБХСС (Отдел по борьбе с хищениями социалистической собственности в составе МВД), и партийные чиновники всегда были в курсе того, что происходит в "Веже", и "крышевали" заведующую, имея с этого немалый доход. В эту картину вписывается и приведенный ранее рассказ Алика о милиции, дежурившей у бара. Документальных подтверждений (как и опровержений) этих утверждений нет: никто из сотрудников органов или местной партноменклатуры привлечен к делу не был.

Следствие завершилось в июне 1981 года, а в августе Львовский областной суд вынес приговор. Соню Гольденберг признали виновной в обмане покупателей, нарушении правил о валютных операциях, покушении на контрабанду, злоупотреблении служебным положением, покушении на дачу взятки и хищении государственного имущества в крупных размерах. Весь нелегальный доход за эти годы был оценен в 213 тысяч рублей. Вердикт суда – 14 лет лишения свободы с конфискацией имущества. Семен Коган за соучастие в незаконных валютных операциях и покушение на контрабанду получил 4 года колонии усиленного режима.

К турецкой границе через Новый Афон

Тем временем дело Хаима Гольденберга только начиналось. Поначалу следователям было понятно лишь, что он по указке жены перепрятал кое-какие ценности. Ревизия, проведенная в "Пингвине" и "Снежинке" в ноябре 1980-го, показала, что и здесь не все чисто. Но заведующий уволился, притом формально – по собственному желанию. И оставался на свободе. Расследованием дел в кафе пока никто не занимался. Тут складывается то же впечатление, что и в случае с делом Сони: в КГБ решили какое-то время просто понаблюдать за фигурантом. Было известно, что Хаим где-то оборудовал тайник с большим количеством золота и денег, и его очень хотелось найти.

Наблюдение за Хаимом ничего не дало, и в мае 1981-го сотрудники КГБ его задержали. Но через три дня, ничего не предъявив, отпустили. Мы не знаем, сыграло ли здесь роль обещание Гольденберга показать тот самый тайник, если он окажется на свободе (обещание зафиксировано в материалах). Вообще это довольно запутанная часть истории – объяснения в разных документах противоречат друг другу.

КГБ в докладной записке на имя главы республики Владимира Щербицкого сообщал: "Материалы в отношении Гольденберга докладывались прокурору области т. Антоненко Б.Т., который, считая их недостаточными для ареста, дал указание о его освобождении, что и было выполнено УКГБ 29 мая, т.е. по истечении предусмотренного законом 3-дневного срока задержания".

Сам Антоненко в рапорте прокурору УССР Федору Глуху утверждает обратное: он якобы убеждал начальника следственного отдела областного КГБ В.Клименко не выпускать Гольденберга и передать материалы по нему областной прокуратуре, которая тут же санкционирует арест. Дав соответствующие указания заместителю, сам Антоненко в те дни уехал в Москву по частным делам. А вернувшись во Львов, узнал, что чекисты выпустили Хаима. Прокурор цитирует постановление КГБ, утвержденное начальником областного управления: "Необходимость содержания Гольденберга Х.Г. под стражей отпала".

То есть две причастные к делу структуры перекладывали ответственность друг на друга.

Никакой тайник с золотом и деньгами Хаим так и не показал. И вскоре за него решили взяться всерьез: 8 июня материалы на Гольденберга выделили в отдельное производство. Ему инкриминировали укрывательство преступлений и хищение в крупных размерах. Дело поручили группе следователей КГБ и прокуратуры. На следующий день опергруппа комитета выехала к нему домой, чтобы задержать – теперь уже надолго.

Сначала в квартире не было никого, а через пару часов, когда сотрудники пришли еще раз, открыла домработница. Она объяснила, что Хаим Гершевич ушел погулять. В тот вечер чекисты так никого и не дождались. Гольденберг сбежал.

Знал ли он, что готовится задержание? И если знал, то от кого? В КГБ подозревали недавно подключенного к делу прокурора Василия Дороша. Неделей ранее он допрашивал Соню, после чего та, как утверждается в записке комитета, "рассказала сокамернице (которая, очевидно, являлась агентом – НВ), что с ним давно знакома, неоднократно угощала его в подотчетном ей кафе "Вежа" спиртными напитками, "приглашала для него девушек", снабжала дефицитными продуктами, за которые он не рассчитывался. Высказывала надежду на благополучный исход своего дела, а также сообщила о стремлении переговорить с Дорошем в отсутствие следователя УКГБ".

На допросе Дорош вел себя "необычно пассивно" и в то же время стремился побыстрее ознакомиться с протоколами допросов свидетелей.

Кроме того, в день допроса, 2 июня, Хаим отправил письмо дочери. Чекисты, перехватившие его, обратили внимание на слова о том, что некий знакомый, видевший Соню, рассказывал о ее состоянии.

Дороша "под благовидным предлогом" отстранили от дела, начали проверку. Прокурор все отрицал: с Соней и Хаимом знаком не был, в "Вежу" не ходил, а о готовящемся аресте и сам не знал. Выяснилось, что Дорош не мог быть знакомым, на которого Гольденберг ссылался в письме: конверт был отправлен еще до начала допроса, на котором прокурор впервые увидел Соню. В конце концов подозрения в адрес Дороша признали несостоятельными. Областная прокуратура заступилась за своего работника, и это выглядит еще одним витком маленькой локальной холодной войны в рамках данного дела (помимо разбирательства с освобождением Гольденберга).

Почти все лето 1981 года Хаим Гольденберг прятался во Львове. Друзья и бывшие подчиненные передавали ему одежду и продукты, находили квартиры, в которых можно пожить. А потом организовали переезд на машине в Грузию. Находящийся в розыске Хаим поселился в абхазском городке Новый Афон. Несколько раз там побывали курьеры из Львова – привозили деньги.

Из Абхазии Гольденберг хотел бежать дальше – в Турцию. Его местный знакомый Варткес Чепнян якобы знал человека, который мог помочь пересечь границу. За посредничество сам Чепнян должен был получить 5 тысяч рублей. В назначенный день Хаим с Варткесом ждали нужного человека в Сухуми, но тот почему-то не приехал.

В декабре Чепнян отвез Гольденберга за тысячи километров от Грузии, в казахский Павлодар, и поселил в доме своего приятеля по фамилии Устиян. Зачем было ехать в далекий Казахстан, история умалчивает. Можно предположить, что Хаим или собирался отсидеться, пока его не перестанут активно искать, или подумывал о бегстве через другую границу – китайскую.

Впоследствии Устиян на допросе утверждал: Чепнян и не думал отправлять Мишу в Турцию. Привезя беглеца в Павлодар, Варкес якобы предложил Устияну убить его, отнять деньги и разделить между собой. Устиян дал согласие, а сам все рассказал Гольденбергу.

Сам Чепнян в ходе следствия планы убийства знакомого отрицал, а обещание устроить переход турецкой границы списал на шутку. Звучит это весьма неубедительно: вряд ли кто-либо ради шутки стал бы возить находящегося в розыске человека в Сухуми.

Сотрудники КГБ задержали Гольденберга в Павлодаре в январе 1982-го – через 7 месяцев после побега. Против Чепняна в Грузии завели дело, но чем все закончилось, мы не знаем.

Доставленный во Львов Хаим на допросах воспроизвел обстоятельства побега. Гулял на улице, издалека увидел, как возле дома из машины выходят пятеро мужчин, решил, что это чекисты приехали за ним, "очень испугался, и поэтому домой не пошел".

Недолитый сироп и дореволюционное золото

Пока Гольденберг был в бегах, следователи собирали материалы по его делу: опросили десятки свидетелей, организовали бухгалтерскую экспертизу в кафе. У друзей и работавших с Хаимом продавцов прошли новые обыски – и опять протоколы фиксировали отданные на хранение люстры, сервизы, музыкальные инструменты, украшения. Полный список изъятого нам недоступен, однако мы знаем, что занял он целых семь печатных страниц.

По словам Люси Браверман, в числе невинно пострадавших в этом деле оказалась домработница семьи Анна Вильхова. Ее какое-то время продержали в тюрьме, требуя показать тайник. Но это ничего не дало, и женщину освободили.

Тайник в конце концов все же нашелся. Говорят, все вышло случайно: какой-то оперативник задел вешалку в рабочем кабинете Гольденберга и заметил, что она не почти не пошатнулась – слишком тяжелая. В полости стойки вешалки лежали советские наличные деньги и 52 золотых 15-рублевых монеты Российской империи чеканки 1897 года. На современных интернет-аукционах средняя цена одной такой монеты – тысяча долларов.

Согласно обвинительному заключению, главным источником "левого" дохода Хаима Гольденберга были молочные коктейли. По утвержденному государством рецепту на одну порцию коктейля стоимостью 11 копеек должно было идти 100 граммов молока и по 25 граммов мороженого и сиропа. Однако продавцы клали сиропа и мороженого на треть меньше. Добавляли молоко, которое по бумагам продавалось на вынос, а иногда, если не хватало, покупали за свои деньги (как и дополнительный сироп). Получались неучтенные коктейли, половина выручки с которых шла лично Гольденбергу, а половину делили между собой продавцы.

Согласно выводам экспертизы, за четыре года с января 1977-го (более ранние бухгалтерские документы не сохранились) по октябрь 1980-го в "Пингвине" было продано 2,6 миллиона легальных порций коктейля (и еще 1,8 миллиона – в летнем павильоне кафе). Объемы недолитого сиропа за каждый год при этом исчислялись тоннами.

В обвинительное заключение попали и другие махинации Хаима и подчиненных:

• создание "дутых" отчетностей с перевыполнением плана, которые позволяли получать от государства премии;
• недолив коньяка и соков;
• продажа неучтенных соков;
• присвоение от 3 до 7 рублей с месячных зарплат подчиненных – это были своего рода взятки за сохранение выгодного рабочего места.

Бригадиры и многие продавцы тех магазинов также были задержаны как соучастники и дали признательные показания.

Сам же Гольденберг из всех эпизодов признал вину лишь в сокрытии ценностей и изъятии из выручки незначительных сумм, которые, по его словам, тратились на мелкий ремонт магазина и покупку инвентаря. Свое участие в хищениях отрицал.

Бегство в Новый Афон Хаим объяснял "манией преследования" и страхом за свою жизнь (и уверял, что переходить границу не планировал). Найденные ценности, в том числе золото, – честным заработком на протяжении многих лет (зарплатой и пенсией), а также наследством, полученным женой. Показания других против себя – сговором: якобы после побега бывшего заведующего продавцы думали, что его нет в живых, и решили валить все на него.

После задержания основного фигуранта следствие продолжалось еще год и три месяца. Материалы дела составили 105 томов.

Найти это дело в архиве не удалось. Та же ситуация со следственным делом Сони Гольденберг, а также оперативным делом, которое бы позволило с уверенностью сказать, что дало толчок разработке супругов. Основой для статьи послужили надзорные дела прокуратуры из Центрального государственного архива высших органов власти и управления Украины, а также короткие записки КГБ из архива Службы безопасности Украины. В них меньше подробностей, чем в следственных делах, поэтому в истории остаются белые пятна.

Общую сумму похищенного в 1966-1980 годах следствие оценило в 395 тысяч рублей. Гольденбергу предъявили присвоение 177 тысяч рублей и получение взяток на 189 тысяч. Его подчиненные, как указано в документах, присвоили от 4 до 22 тысяч рублей каждый.

"Наши денежки уплывали в Нью-Йорк": суд и смертный приговор

На скамье подсудимых оказались 13 человек: сам Гольденберг, бригадиры, продавцы, возивший неучтенный сироп водитель, а также приятель Хаима Лазарь Нисс. Последний помогал беглецу прятаться, но в итоге сдал его комитетчикам. Дела на еще четверых продавцов закрыли по амнистии. У двоих продавцов врачи диагностировали психические расстройства (приобретенные, предположительно, уже после ареста) – и их отправили на лечение.

Коллегия Львовского областного суда заседала в помещении Клуба работников торговли. Для показательных процессов иногда выделяли залы побольше, чем имелись в здании суда.

А это был как раз такой случай – делу придали всесоюзную огласку. Вернее, обоим делам – истории супругов чаще всего подавались в связке. Кстати, Хаим и Соня в показаниях утверждали, что перед арестом почти не общались и собирались разводиться (поэтому о делах друг друга почти ничего не знали), – но суд счел это попыткой выгородить себя и друг друга.

О Гольденбергах писала "Правда", рассказывали в программе "Человек и Закон". Львовяне хорошо запомнили репортаж известной передачи местного телевидения под названием "Стоп-кадр" – говорят, его даже показывали в кинотеатрах в качестве киножурнала.

Газеты с особым старанием муссировали тему связи Гольденбергов с живущими в Нью-Йорке дочкой и сыном. Одним из центральных сюжетов стала покупка магазина (как утверждает Люся, никакого отношения к истории родителей магазин не имел). В публикациях находилось место и для советского бесплатного школьного образования, которое получили "неблагодарные эмигранты", и для американских безработицы и дефицита (иначе зачем отправлять за океан посылки?) А баратные операции, при которых деньги фактически оставались в СССР, описаны чуть ли не под лозунгом "хватит кормить США".

Вот, к примеру, цитата из статьи "Конец фирмы" в газете "Собеседник":

"Итак, уважаемый читатель, мы добрались, наконец, до адреса, по которому уплывали деньги, награбленные у государства, а значит, и у нас с вами. Наши денежки уплывали в Нью-Йорк, где с некоторых пор проживали отпрыски Гольденбергов – Люся и Гриша".

Или из материала под названием "Коктейль с "наваром" в "Рабочей газете":

"В стране "желтого дьявола" выживает лишь тот, кто имеет деньги, Честность, порядочность там не в цене. Младшие Гольденберги усвоили это еще до выезда. Поэтому хищнические законы с нескрываемым лозунгом "выживает сильнейший" не застали их врасплох".

Приговор огласили 5 сентября 1983 года. Хаим Гольденберг был признан виновным в хищении государственного имущества в особо крупных размерах, получении взяток, злоупотреблении служебным положением, соучастии в валютных операциях и попытке пересечения границы. Участие в войне, награды и возмещение значительной части ущерба изъятыми ценностями формально были учтены, но на деле никак не помогли. Сразу по двум пунктам – хищения и взятки – его приговорили к расстрелу. Такого решения Гольденберг не ожидал.

Суд также конфисковал все имущество Хаима и лишил наград.

Бригадиров и продавцов осудили за хищение в особо крупных размерах, а некоторых также за подлог и обман покупателей. Получили они от 11 до 14 лет лишения свободы с конфискацией. Лишь продавщице Людмиле Шкловской за помощь следствию, возмещение ущерба и раскаяние присудили "меньше меньшего" – 5 лет. Водителя Тадея Гроша отправили в лагерь на 10 лет. А Лазарь Нисс отделался условным сроком – два года.

Осужденные подали кассационную жалобу, прося пересмотреть приговор. Гольденберг по-прежнему настаивал, что невиновен. Аргументы остальных были следующими:

• размеры ущерба сильно завышены, бухгалтерская экспертиза была проведена с ошибками – в том числе не были учтены периоды простоя кафе, когда коктейли не делались (например, во время ремонтов);
• они не расхищали государственное имущество, а лишь обманывали покупателей – это более легкая статья;
• инициатива исходила от Гольденберга, а другие лишь подчинялись.

Жалобу рассмотрели в конце января 1984 года. Суд лишь пересчитал общий размер взяток, полученных Гольденбергом: 12 тысяч вместо 189 тысяч (остальное и так уже было включено в сумму похищенного). Приговор за взяточничество, соответственно, изменили: 15 лет вместо смертной казни. Но это, по сути, ничего не меняло – расстрел за хищения оставался.

В феврале Хаим воспользовался последним шансом, который был у осужденных к смертной казни, – просил Верховный Совет о помиловании. Ходатайство отклонили. Вероятно, расстреляли его вскоре после этого. О приговоре и его исполнении Соне Гольденберг "с явным удовольствием" сообщила начальница колонии. Уже потом во Львове до Сони доходили слухи, что ее муж на самом деле до расстрела не дожил – умер в камере от обширного инфаркта, узнав, что кассацию отклонили.

В рамках "андроповской" кампании

Львовская история не была единичным случаем – на первую половину 1980-х пришлась целая серия масштабных дел о хищениях в торговле и общепите. Нечто подобное уже происходило в начале 1960-х. Тогда в Уголовный кодекс ввели смертную казнь за экономические преступления, и судьи рьяно принялись исполнять новую законодательную норму– за несколько последних хрущевских лет к расстрелу были приговорены тысячи цеховиков, работников торговли и валютчиков. Новую кампанию принято связывать с именем генсека Юрия Андропова, хотя начиналось все в последние брежневские годы. Самыми заметными стали процессы директоров Гастронома № 1 в Москве (он же "Елисеевский") Юрия Соколова, Дзержинской плодоовощной базы (Москва) Мхитара Амбарцумяна и Геленджикского треста ресторанов и столовых Берты Бородкиной. Всех троих расстреляли. Соколов и Амбарцумян, как и Хаим Гольденберг, были героями войны.

"Андроповская" кампания, как и "хрущевская" ранее, желаемых результатов не принесла: экономическая система оставалась все той же – а значит, не могли не появиться новые новые махинации и махинаторы. Есть мнение, что репрессии сделали только хуже: в лагеря и под расстрел отправились многие талантливые управленцы, люди с предпринимательской жилкой.

Люся Браверман вспоминает, что эмигрантская среда Нью-Йорка, обсуждая дело ее родителей, видела в нем антисемитский подтекст. Иллюстрацией этого считали тон публикаций советской прессы, в которых смаковались еврейские имена и фамилии фигурантов. Об антисемитской подоплеке заявляла и русскоязычная газета "Новый американец", посвятившая истории Гольденбергов статью "Не успели уехать". По мнению автора, подобными процессами власть хотела переложить на евреев ответственность за собственные провалы в экономике. В публикации приводится утверждение Фридриха Незнанского: "В сейфах ОБХСС лежат дела на многих торговых работников, в том числе отдельно – на евреев. Следствие по этим "еврейским" делам начинается только в том случае, если эти "находящиеся под колпаком" евреи пожелают эмигрировать".

Прокомментировать данную версию мы попросили известного исследователя политики советской власти по отношению к еврейскому населению, доктора исторических наук Геннадия Костырченко, кратко изложив ему суть дела. Ученый не увидел антисемитского подтекста в этой истории. Дела против Сони и Хаима и расстрельный приговор он склонен рассматривать в контексте уже упомянутой "андроповской" кампании. Слова Незнанского Костырченко оценил как не вызывающие доверия.

"Учеными-историками, в том числе и западными, не выявлена сколько-нибудь реальная практика особого отношения властей к евреям из сферы торговли, подававшим заявления на выезд, не говоря уже об обнаружении соответствующих специальных инструкций. По моему мнению, о наличии антисемитской подоплеки в заводимых при Андропове уголовных "торговых" и других делах можно вести речь лишь при полной доказанности их фальсификации, причем в отношении исключительно евреев (как это было, например, при Сталине). При этом, конечно, нельзя полностью исключать и того, что отдельные юдофобски настроенные следователи или судьи могли искусственно отягощать вину некоторых арестованных за экономические преступления евреев и тем самым усугублять их положение. Однако нет фактических оснований говорить, что в означенный период подобное шло сверху и носило системный характер", – добавил исследователь.

Львовские легенды и реальная жизнь

История супругов Гольденберг стала частью львовского городского фольклора – и, как это обычно бывает, обросла выдуманными подробностями. В народных пересказах Соня передавала бриллиант (или бриллианты – тогда подразумевается, что таких эпизодов было много) в аэропорту с помощью поцелуя, Хаима в Новом Афоне укрывали служащие знаменитого местного монастыря (на самом деле монастырь в советские годы был закрыт, возродили его лишь в 1994-м), а вешалка, в которой лежали монеты, превратилась в золотую, покрытую краской для маскировки. Создательницу бара "Вежа" молва окрестила Сонькой Золотой ручкой – по аналогии со знаменитой преступницей XIX века Софьей Блювштейн.

Люся Браверман признается, что ей "притчи о Соне Золотой ручке набили оскомину".

Продавцы и бригадиры, получившие длительные сроки – все или, по крайней мере, некоторые, – вышли на свободу в конце 1980-х, отсидев больше половины положенного.

В 1988-м освободилась и Соня Гольденберг. Вскоре она переехала к детям в США. Уже после распада СССР Соня побывала во Львове – пыталась разыскать место захоронения мужа, но не смогла.

Лазарь Нисс, выдавший адрес Хаима Гольденберга, прилетал в Нью-Йорк. "Искал встречи со мной. Хотел поговорить. Мама категорически запретила", – рассказывает Люся Браверман.

Соня Гольденберг умерла в Нью-Йорке в 2014 году.

"Снежинка", "Пингвин" и "Вежа" в советские годы продолжали работать с новым руководством. Правда, как уверяют некоторые горожане, "это было уже не то": и "несоветская" атмосфера в баре куда-то улетучилась, и даже мороженое стало хуже на вкус. "Снежинка" проработала до 2000-х.

"Пингвин" существует и по сей день, став культовым для ностальгирующих горожан. До недавнего времени заведение возглавляла Валентина Терезюк, пришедшая на смену Хаиму Гольденбергу. На фото из кафе в репортаже 2013 года можно даже разглядеть миксер "Воронеж-2" 1972 года выпуска – видимо, тот самый, в котором делались коктейли еще при Гольденберге. Техника неоднократно упоминается в материалах дела.

Башня в Стрыйском парке многие годы стояла в запустении, но в 2020 году там открылся бар со старым названием – "Вежа".

Русская служба Радио Свобода (Радио «Свобода») – одна из редакций медиакорпорации Радио Свободная Европа/Радио Свобода. Основана в 1953 году. Штаб-квартира располагается в Праге.

© 2020 Радио Свобода RFE/RL, Inc. | Все права защищены.

На стартовую