В результате распада Югославии и образования на ее территории новых, независимых государств, в определенном смысле распался и общий язык: сербы, хорваты, боснийцы и черногорцы переименовали его каждый по-своему и сделали немало для того, чтобы отмежевать свой язык от сербскохорватского. Условно говоря, произошла этническая чистка языка.
Один из ведущих лингвистов бывшей Югославии, профессор Белградского университета, член Академии наук и художеств Европы Ранко Бугарски полагает, что однозначно ответить на вопрос, жив ли сербскохорватский язык, невозможно, потому что эту проблему надо рассматривать в разных плоскостях. Первая – лингвистически-коммуникационная. Если посмотреть на грамматику, систему фонетики и лексики новых языков, то они очень схожи, а зачастую и идентичны. Это на уровне лингвистики. Что же касается коммуникационного аспекта, то когда люди со средним образованием из Белграда, Загреба, Сараево и Подгорицы общаются между собой, они без проблем и сегодня понимают друг друга – так же, как в те времена, когда официально существовал общий, сербскохорватский язык. То есть в обиходе, в нормальном общении сербскохорватский язык пережил и войну, и искусственное размежевание и «лингвистический инжиниринг».
Любой носитель славянского языка, приезжавший в бывшую Югославию до раздела, не мог не отметить, что «хлеб» по-сербски – «хлеб», а по-хорватски – «крух». И «дом» по-сербски это «дом» или «куча», а по-хорватски – «дом». С начала 90-х в результате перемен в политике и культуре появлялось все больше языковых различий, но, как подчеркивает профессор Бугарски, они не были спонтанными. Этот процесс происходил под управлением национальных элит. Одни стремились к тому, чтобы эти различия были минимальны – это была идеология югославенства. Другие ставили цель углубить различия.
С хорватской стороны уже во время «Первой Югославии», в 1940 году, стали проявляться определенные сепаратистские настроения, публиковались статьи и книги о различиях между сербским и хорватским языками. Когда началась Вторая мировая война, в Хорватии вместо хорватскосербского официально был введен хорватский язык, в Сербии – сербский. С 1941 по 1945 годы в Независимом государстве Хорватии хорватский язык был полностью отделен от сербского, и не только декларативно. Были изменены орфография, грамматика, частично лексика. Когда война закончилась и была создана так называемая «Вторая Югославия» – Социалистическая Федеративная Республика Югославия и на определенное время воцарилось единение народов, язык снова был назван сербскохорватским или – для Хорватской Республики – хорватскосербским.
А потом вновь появилась тенденция к дезинтеграции на федеральном уровне, кульминацией которой стала война. Язык разбили по республиканским границам, которые стали государственными. В последней книге «Портрет одного языка» профессор Бугарски пишет: «Сербскохорватский язык стал не только прокаженным, но и запрещенным языком».
Первый и самый сильный удар по общему языку нанесла, вполне предсказуемо, Хорватия. Придумывали новые слова, вводили в употребление архаизмы, малоизвестную лексику из диалектов. «Произошло то, что называется инжинирингом языка – сознательное развитие его в определенном направлении, часто с помощью искусственных средств», – описывает этот процесс профессор Бугарски.
Как только начала разваливаться Югославия, Хорватия приступила к энергичным реформам, всячески пытаясь отделить свой, так называемый западный вариант общего языка от восточного варианта, который был в употреблении в Сербии,
Черногории и частично в Боснии. Из библиотек и книжных магазинов были изъяты и уничтожены книги сербских авторов и литература, изданная в Сербии. Каждый хорватский журналист на своем столе под рукой имел словарь, в котором были указаны новые слова, введенные вместо тех, которые не отличались от сербских. Был даже момент, когда в парламент поступило предложение подготовить закон о формировании языковой полиции.
Филолог и переводчик из Загреба Синан Гуджевич замечает, что на территории употребления сербскохорватского языка за эти годы неожиданную популярность получила профессия корректора – только они, вместо того чтобы править ошибки правописания, призваны в Хорватии заниматься цензурой текстов, удаляя из них все слова и выражения, которые не соответствуют «чистоте» нового языка. «Катастрофа в культуре зашла так далеко, – говорит Синан Гуджевич, – что у нас теперь переводятся фильмы, снятые на сербском языке». Например, недавно был переведен фильм сербского режиссера Срджана Драгоевича «Раны». Картина шла с субтитрами, и на протяжении четырех месяцев один кинотеатр в Загребе был переполнен зрителями, которые приходили, чтобы посмеяться над переводом. Появилась информация о том, что белградский продюсер фильма просил хорватскую копию картины с субтитрами, чтобы показать ее в Белграде. Ведь у кинотеатра в Белграде тоже бы стояли очереди желающих посмотреть это лингвистическое чудо.
Вслед за Хорватией и в Боснии и Герцеговине был провозглашен собственный язык – боснийский. И там тоже пытались доказать, что он аутентичный.
Как отмечает профессор Ранко Бугарски, этот случай сложнее, потому что боснийский язык должен был отличаться и от сербского, и от хорватского. И единственный способ сделать боснийский язык более или менее отличным от сербского и хорватского – это найти опору в восточном, в исламском наследии
Боснии и Герцеговины. На практике это означало возвращение к тюркским словам, многие из которых на самом деле являются арабизмами. В некоторых случаях была изменена фонетическая структура языка. Например, в слово «кофе» – на сербском «кафа», на хорватском «кава» – в боснийском был добавлен звук «х» – «кахва». Это «х» было добавлено во множестве слов, там, где оно совершенно не требуется. Но все это вместе взятое, по мнению профессора, все равно не привело к убедительным различиям, и поэтому вряд ли стоит говорить о том, что боснийский язык лингвистически отличается от сербского или хорватского.
В результате в Боснии и Герцеговине часть населения – боснийские мусульмане – теперь говорят на боснийском языке, боснийские хорваты – на хорватском, а боснийские сербы – на сербском. По крайней мере, так они сами считают. А поэт и журналист из Сараево Ахмет Бурич утверждает, что раньше, до войны, невозможно было по языку отличить, кто там какой национальности.
Часть своей жизни Бурич провел в Мостаре, часть в Сараево, то есть часть в Герцеговине, часть в Боснии. Какое-то время назад у него был издатель в Загребе, в Хорватии, который пенял Буричу на злоупотребление сербскими словами. Тот отвечал, что, возможно, создается такое впечатление, но с его точки зрения это боснийские слова, которыми люди всегда пользовались в Боснии.
«У нас все запачкано политикой, мы заражены ей, и языковой национализм исходит исключительно из политического контекста, – говорит Бурич. – Эти наши мелкие фобии на самом деле вызваны, как сказал польский поэт Чеслав Милош, «несформированностью наций», невозможностью, неумением выразить свои настоящие потребности по отношению к языку. Люди, которые незрелость собственной культуры скрывают за якобы «национальными интересами», искусственно меняя язык, издеваются над ним».
Последними от общего сербскохорватского языка отделились черногорцы. Существование черногорского языка было провозглашено в 2008 году. При этом в истории все известные черногорские писатели и поэты утверждали, что пишут на сербском языке.
По мнению профессора Бугарски, ситуация с черногорским языком вообще выглядит нелепо. Черногорский язык выбрал особый и единственный путь: найти
опору в черногорском наследии – в фольклоре, традициях, в употреблении локализмов. Это ведь необычный путь развития нормированного языка – уходить в прошлое, уходить из городской среды и ее языкового стандарта и искать свою самобытность в речи деревни или в речи давних поколений, отмечает профессор. Однако это был единственный способ придать черногорскому языку какое-то свое самостоятельное значение. И, как полагает профессор, это до сих пор так и не удалось сделать.
Более того, как говорит черногорский журналист Веселько Копривица, сам народ тоже до сих пор не приспособился к новому языку. По его наблюдениям, почти ничего не изменилось: в повседневном общении остался тот же язык, на котором говорили и раньше, а новый, литературный, почти нигде не употребляется. Копривица проанализировал язык черногорских СМИ и заметил, что «новый» черногорский практикуют лишь двое журналистов! Один телевизионный журналист, который живет в Черногории лишь пару лет, и один профессор из Сербии, который на этом языке ведет блог в черногорской государственной газете «Побьеда». Его тексты сплошь и рядом состоят из архаизмов.
Последние переписи населения в Черногории наглядно демонстрируют лингвистические проблемы страны. В 2003 году 63% населения Черногории своим родным языком именовали сербский, 22% – черногорский. В 2011 году число граждан, считающих своим языком сербский, составило 43%, то есть их число уменьшилось на 20%, зато число назвавших родным языком черногорский возросло до 37%.
Веселько Копривице все это кажется ложным патриотизмом. При этом он был одним из тех, кто в начале девяностых годов во время переписи населения заявлял, что говорит на черногорском языке. Ведь Югославия развалилась, и ему казалось логичным, что в ситуации, когда Сербия вместо сербскохорватского называла свой язык сербским, Хорватия – хорватским, Босния – боснийским, и Черногория имеет право назвать язык своим именем. «Однако мне в те времена и в голову не приходило, что в черногорский язык будут введены новые буквы, изменена фонетика и в стандартный язык включены разные архаизмы, которые крайне редко употреблялись, разве что где-то в дальних деревнях», – говорит журналист.
Удивительным образом сербский язык, в отличие от остальных трех, пришедших на смену общему, не был подвергнут лингвистическому инжинирингу, не пошел путем искусственного отмежевания от остальных родственных языков.
По мнению профессора Бугарски, ситуация с сербским языком отличается из-за сочетания геополитических, исторических, культурологических и психологических причин. Во-первых, сербский язык определенным образом представлял и представляет собой основу того, что называлось сербскохорватским языком. Во-вторых, он был центральным в географическом и геополитическом смысле. На сербском существовала объемная фольклорная литература. Были еще разные другие причины, но и этого достаточно, чтобы утверждать, что с самого начала сербский язык себя чувствовал независимым, воспринимал себя основой и защитником сербскохорватского наследия. Образно говоря, он чувствовал себя старшим братом, как будто провозглашая: если уж остальные братья желают отделиться, покинуть меня – пусть идут, счастливого пути, но я остаюсь здесь и берегу наш общий дом.
Поэтому в Сербии не было официально предпринято ничего, чтобы отделить сербский язык от хорватского. Но это не означает, что в Сербии не было таких идей. Сербский национализм искал различия не в самом языке, не в речи, а в письме, сделав упор на поддержке «сербской» кириллицы и разгромив «хорватскую» латиницу – ну, если не разгромив, то, по крайней мере, резко ограничив применение латиницы, поясняет профессор Бугарски.
Если проследить за Конституциями Сербии со времен Югославской федерации и по сей день, то видно, что вначале было записано, что два этих письма – кириллица и латиница – имеют равные права. Потом, в следующую Конституцию было внесено, что кириллица имеет приоритет и обязательна в служебном употреблении. Латиница также имела служебное применение, но с определенными ограничениями. А в последней Конституции, принятой в 2006 году, латиница даже не упоминается как письмо сербского языка.
В бывшей Югославии в школе дети с первого класса обучались и кириллице, и латинице. В Сербии по сей день многие книги печатаются на латинице, на латинице выходят многие газеты и журналы и более-менее образованные люди даже не замечают, какими буквами они пишут. Однако государственные и близкие к властям средства информации издаются обязательно на кириллице.
И вот в том, что сербская национальная идентичность частично опирается именно на кириллицу, по мнению Ранко Бугарски, заложен источник многих проблем. «Многие конфликты в обществе, – говорит ученый, – вплоть до войн, в своей основе имеют такую позицию – все свести к одному: если ты по национальности, по этническому происхождению серб, тогда ты должен быть православным. Ведь считается, что не может серб быть католиком. Серб – православный – пишущий кириллицей – это обязательная триада. Если кто-то не вписывается в эту формулу, то он какая-то смесь, а смесь не популярна и политически не желательна». Согласно этой европейской культурной схеме конца XVIII века, которая оставалась в силе весь XIX век, а кое-где сохранилась и по сей день, язык, нация и государство являются святой троицей. Порой туда добавляется и религия. И именно такой подход и благоприятствует постоянным конфликтам и войнам, в том числе войнам из-за языка и религии.
О жизни и смерти
Один из ведущих лингвистов бывшей Югославии, профессор Белградского университета, член Академии наук и художеств Европы Ранко Бугарски полагает, что однозначно ответить на вопрос, жив ли сербскохорватский язык, невозможно, потому что эту проблему надо рассматривать в разных плоскостях. Первая – лингвистически-коммуникационная. Если посмотреть на грамматику, систему фонетики и лексики новых языков, то они очень схожи, а зачастую и идентичны. Это на уровне лингвистики. Что же касается коммуникационного аспекта, то когда люди со средним образованием из Белграда, Загреба, Сараево и Подгорицы общаются между собой, они без проблем и сегодня понимают друг друга – так же, как в те времена, когда официально существовал общий, сербскохорватский язык. То есть в обиходе, в нормальном общении сербскохорватский язык пережил и войну, и искусственное размежевание и «лингвистический инжиниринг».
Второй уровень, по мнению профессора Бугарски, политически-символический – место языка в конституции и правовых документах. Конституции и законы ныне независимых государств, созданных на территории прежнего употребления сербскохорватского языка, больше нигде такой язык не упоминают. В этом плане такого языка просто нет.
Однако, существует еще одна плоскость – социопсихологическая: как сами носители языка воспринимают собственный язык, как его традиционно называют – сербским ли, хорватским, воспринимают ли его как боснийский или черногорский. А может быть, все еще считают его сербскохорватским? И да, остались еще люди, хотя их число уменьшается, которые настаивают на том, что их родной язык именно сербскохорватский. В этом смысле общий язык еще жив.
Развод до кучи
Любой носитель славянского языка, приезжавший в бывшую Югославию до раздела, не мог не отметить, что «хлеб» по-сербски – «хлеб», а по-хорватски – «крух». И «дом» по-сербски это «дом» или «куча», а по-хорватски – «дом». С начала 90-х в результате перемен в политике и культуре появлялось все больше языковых различий, но, как подчеркивает профессор Бугарски, они не были спонтанными. Этот процесс происходил под управлением национальных элит. Одни стремились к тому, чтобы эти различия были минимальны – это была идеология югославенства. Другие ставили цель углубить различия.
Сербскохорватский язык стал не только прокаженным, но и запрещенным языкомРанко Бугарски
С хорватской стороны уже во время «Первой Югославии», в 1940 году, стали проявляться определенные сепаратистские настроения, публиковались статьи и книги о различиях между сербским и хорватским языками. Когда началась Вторая мировая война, в Хорватии вместо хорватскосербского официально был введен хорватский язык, в Сербии – сербский. С 1941 по 1945 годы в Независимом государстве Хорватии хорватский язык был полностью отделен от сербского, и не только декларативно. Были изменены орфография, грамматика, частично лексика. Когда война закончилась и была создана так называемая «Вторая Югославия» – Социалистическая Федеративная Республика Югославия и на определенное время воцарилось единение народов, язык снова был назван сербскохорватским или – для Хорватской Республики – хорватскосербским.
А потом вновь появилась тенденция к дезинтеграции на федеральном уровне, кульминацией которой стала война. Язык разбили по республиканским границам, которые стали государственными. В последней книге «Портрет одного языка» профессор Бугарски пишет: «Сербскохорватский язык стал не только прокаженным, но и запрещенным языком».
Первый и самый сильный удар по общему языку нанесла, вполне предсказуемо, Хорватия. Придумывали новые слова, вводили в употребление архаизмы, малоизвестную лексику из диалектов. «Произошло то, что называется инжинирингом языка – сознательное развитие его в определенном направлении, часто с помощью искусственных средств», – описывает этот процесс профессор Бугарски.
«Раны» с субтитрами
Как только начала разваливаться Югославия, Хорватия приступила к энергичным реформам, всячески пытаясь отделить свой, так называемый западный вариант общего языка от восточного варианта, который был в употреблении в Сербии,
Катастрофа в культуре зашла так далеко, что у нас теперь переводятся фильмы, снятые на сербском языкеСинан Гуджевич
Черногории и частично в Боснии. Из библиотек и книжных магазинов были изъяты и уничтожены книги сербских авторов и литература, изданная в Сербии. Каждый хорватский журналист на своем столе под рукой имел словарь, в котором были указаны новые слова, введенные вместо тех, которые не отличались от сербских. Был даже момент, когда в парламент поступило предложение подготовить закон о формировании языковой полиции.
Филолог и переводчик из Загреба Синан Гуджевич замечает, что на территории употребления сербскохорватского языка за эти годы неожиданную популярность получила профессия корректора – только они, вместо того чтобы править ошибки правописания, призваны в Хорватии заниматься цензурой текстов, удаляя из них все слова и выражения, которые не соответствуют «чистоте» нового языка. «Катастрофа в культуре зашла так далеко, – говорит Синан Гуджевич, – что у нас теперь переводятся фильмы, снятые на сербском языке». Например, недавно был переведен фильм сербского режиссера Срджана Драгоевича «Раны». Картина шла с субтитрами, и на протяжении четырех месяцев один кинотеатр в Загребе был переполнен зрителями, которые приходили, чтобы посмеяться над переводом. Появилась информация о том, что белградский продюсер фильма просил хорватскую копию картины с субтитрами, чтобы показать ее в Белграде. Ведь у кинотеатра в Белграде тоже бы стояли очереди желающих посмотреть это лингвистическое чудо.
Кафа, кава, кахва
Вслед за Хорватией и в Боснии и Герцеговине был провозглашен собственный язык – боснийский. И там тоже пытались доказать, что он аутентичный.
Как отмечает профессор Ранко Бугарски, этот случай сложнее, потому что боснийский язык должен был отличаться и от сербского, и от хорватского. И единственный способ сделать боснийский язык более или менее отличным от сербского и хорватского – это найти опору в восточном, в исламском наследии
У нас все запачкано политикой, мы заражены ей, и языковой национализм исходит исключительно из политического контекстаАхмед Бурич
Боснии и Герцеговины. На практике это означало возвращение к тюркским словам, многие из которых на самом деле являются арабизмами. В некоторых случаях была изменена фонетическая структура языка. Например, в слово «кофе» – на сербском «кафа», на хорватском «кава» – в боснийском был добавлен звук «х» – «кахва». Это «х» было добавлено во множестве слов, там, где оно совершенно не требуется. Но все это вместе взятое, по мнению профессора, все равно не привело к убедительным различиям, и поэтому вряд ли стоит говорить о том, что боснийский язык лингвистически отличается от сербского или хорватского.
В результате в Боснии и Герцеговине часть населения – боснийские мусульмане – теперь говорят на боснийском языке, боснийские хорваты – на хорватском, а боснийские сербы – на сербском. По крайней мере, так они сами считают. А поэт и журналист из Сараево Ахмет Бурич утверждает, что раньше, до войны, невозможно было по языку отличить, кто там какой национальности.
Часть своей жизни Бурич провел в Мостаре, часть в Сараево, то есть часть в Герцеговине, часть в Боснии. Какое-то время назад у него был издатель в Загребе, в Хорватии, который пенял Буричу на злоупотребление сербскими словами. Тот отвечал, что, возможно, создается такое впечатление, но с его точки зрения это боснийские слова, которыми люди всегда пользовались в Боснии.
«У нас все запачкано политикой, мы заражены ей, и языковой национализм исходит исключительно из политического контекста, – говорит Бурич. – Эти наши мелкие фобии на самом деле вызваны, как сказал польский поэт Чеслав Милош, «несформированностью наций», невозможностью, неумением выразить свои настоящие потребности по отношению к языку. Люди, которые незрелость собственной культуры скрывают за якобы «национальными интересами», искусственно меняя язык, издеваются над ним».
Уход в деревню
Последними от общего сербскохорватского языка отделились черногорцы. Существование черногорского языка было провозглашено в 2008 году. При этом в истории все известные черногорские писатели и поэты утверждали, что пишут на сербском языке.
По мнению профессора Бугарски, ситуация с черногорским языком вообще выглядит нелепо. Черногорский язык выбрал особый и единственный путь: найти
Мне в те времена и в голову не приходило то, что в черногорский язык будут введены новые буквыВеселько Копривица
опору в черногорском наследии – в фольклоре, традициях, в употреблении локализмов. Это ведь необычный путь развития нормированного языка – уходить в прошлое, уходить из городской среды и ее языкового стандарта и искать свою самобытность в речи деревни или в речи давних поколений, отмечает профессор. Однако это был единственный способ придать черногорскому языку какое-то свое самостоятельное значение. И, как полагает профессор, это до сих пор так и не удалось сделать.
Более того, как говорит черногорский журналист Веселько Копривица, сам народ тоже до сих пор не приспособился к новому языку. По его наблюдениям, почти ничего не изменилось: в повседневном общении остался тот же язык, на котором говорили и раньше, а новый, литературный, почти нигде не употребляется. Копривица проанализировал язык черногорских СМИ и заметил, что «новый» черногорский практикуют лишь двое журналистов! Один телевизионный журналист, который живет в Черногории лишь пару лет, и один профессор из Сербии, который на этом языке ведет блог в черногорской государственной газете «Побьеда». Его тексты сплошь и рядом состоят из архаизмов.
Последние переписи населения в Черногории наглядно демонстрируют лингвистические проблемы страны. В 2003 году 63% населения Черногории своим родным языком именовали сербский, 22% – черногорский. В 2011 году число граждан, считающих своим языком сербский, составило 43%, то есть их число уменьшилось на 20%, зато число назвавших родным языком черногорский возросло до 37%.
Веселько Копривице все это кажется ложным патриотизмом. При этом он был одним из тех, кто в начале девяностых годов во время переписи населения заявлял, что говорит на черногорском языке. Ведь Югославия развалилась, и ему казалось логичным, что в ситуации, когда Сербия вместо сербскохорватского называла свой язык сербским, Хорватия – хорватским, Босния – боснийским, и Черногория имеет право назвать язык своим именем. «Однако мне в те времена и в голову не приходило, что в черногорский язык будут введены новые буквы, изменена фонетика и в стандартный язык включены разные архаизмы, которые крайне редко употреблялись, разве что где-то в дальних деревнях», – говорит журналист.
Бой латинице
Удивительным образом сербский язык, в отличие от остальных трех, пришедших на смену общему, не был подвергнут лингвистическому инжинирингу, не пошел путем искусственного отмежевания от остальных родственных языков.
По мнению профессора Бугарски, ситуация с сербским языком отличается из-за сочетания геополитических, исторических, культурологических и психологических причин. Во-первых, сербский язык определенным образом представлял и представляет собой основу того, что называлось сербскохорватским языком. Во-вторых, он был центральным в географическом и геополитическом смысле. На сербском существовала объемная фольклорная литература. Были еще разные другие причины, но и этого достаточно, чтобы утверждать, что с самого начала сербский язык себя чувствовал независимым, воспринимал себя основой и защитником сербскохорватского наследия. Образно говоря, он чувствовал себя старшим братом, как будто провозглашая: если уж остальные братья желают отделиться, покинуть меня – пусть идут, счастливого пути, но я остаюсь здесь и берегу наш общий дом.
Поэтому в Сербии не было официально предпринято ничего, чтобы отделить сербский язык от хорватского. Но это не означает, что в Сербии не было таких идей. Сербский национализм искал различия не в самом языке, не в речи, а в письме, сделав упор на поддержке «сербской» кириллицы и разгромив «хорватскую» латиницу – ну, если не разгромив, то, по крайней мере, резко ограничив применение латиницы, поясняет профессор Бугарски.
Если проследить за Конституциями Сербии со времен Югославской федерации и по сей день, то видно, что вначале было записано, что два этих письма – кириллица и латиница – имеют равные права. Потом, в следующую Конституцию было внесено, что кириллица имеет приоритет и обязательна в служебном употреблении. Латиница также имела служебное применение, но с определенными ограничениями. А в последней Конституции, принятой в 2006 году, латиница даже не упоминается как письмо сербского языка.
В бывшей Югославии в школе дети с первого класса обучались и кириллице, и латинице. В Сербии по сей день многие книги печатаются на латинице, на латинице выходят многие газеты и журналы и более-менее образованные люди даже не замечают, какими буквами они пишут. Однако государственные и близкие к властям средства информации издаются обязательно на кириллице.
И вот в том, что сербская национальная идентичность частично опирается именно на кириллицу, по мнению Ранко Бугарски, заложен источник многих проблем. «Многие конфликты в обществе, – говорит ученый, – вплоть до войн, в своей основе имеют такую позицию – все свести к одному: если ты по национальности, по этническому происхождению серб, тогда ты должен быть православным. Ведь считается, что не может серб быть католиком. Серб – православный – пишущий кириллицей – это обязательная триада. Если кто-то не вписывается в эту формулу, то он какая-то смесь, а смесь не популярна и политически не желательна». Согласно этой европейской культурной схеме конца XVIII века, которая оставалась в силе весь XIX век, а кое-где сохранилась и по сей день, язык, нация и государство являются святой троицей. Порой туда добавляется и религия. И именно такой подход и благоприятствует постоянным конфликтам и войнам, в том числе войнам из-за языка и религии.