Как читают Джорджа Оруэлла в современной Британии – и зачем читать его в России
«Дети обладают обостренным чувством справедливости, и вот что расстроило меня больше всего: свиньи были такими несправедливыми».
Рассказ канадской писательницы Маргарет Этвуд о том, как она в возрасте 9 лет впервые прочла «Скотный двор» Джорджа Оруэлла, приняв его за детскую сказку из-за обложки, на которой были нарисованы животные, напомнил мне о моем собственном первом знакомстве с Оруэллом. По-русски «1984» впервые напечатали в одном из «толстых» журналов во времена поздней перестройки. Самый знаменитый текст Оруэлла я прочел в подростковом возрасте, как будто по совету Этвуд, утверждающей, что каждый подросток ощущает себя немного Уинстоном Смитом, который внезапно отказывается играть по правилам, навязанным ему кем-то другим. Впрочем, в 1990 году в СССР нечто похожее чувствовали и взрослые, и роман тогда и в той стране читался совсем по-другому, чем в Лондоне в 1950-м. Для меня и, наверное, не только для меня он повествовал не столько о возможном будущем Британии и Запада, сколько – конечно, не в деталях, но в главном – о прошлом моей родной страны.
Впрочем, вернемся к Маргарет Этвуд. В эти дни об Оруэлле вспоминала не только она. Оруэлл умер 21 января 1950-го, 63 года назад. Однако, хотя годовщина и не круглая, в этом году она впервые отмечалась в Британии как «День Оруэлла». А поскольку 25 июля со дня рождения Оруэлла исполнится 110 лет, вспоминать «одного из самых значительных и влиятельных писателей XX столетия», как говорится в сообщении Общества Джорджа Оруэлла, будут в этом году еще не раз. По такому случаю большими тиражами переиздают наиболее известные произведения Оруэлла: «1984», «Скотный двор», эссе «Политика и английский язык». Канал BBC4 представит новые радиоспектакли.
В «День Оруэлла» газета The Guardian провела на своем сайте опрос: «Прав ли был Джордж Оруэлл в своих предсказаниях будущего?», то есть, в первую очередь, сбылись ли в современном мире опасения Оруэлла насчет тоталитаризма, постоянного наблюдения за людьми и деформации языка. 89 процентов опрошенных ответили на этот вопрос «да».
Конечно, следует сделать поправку и на специфику аудитории газеты, и на склонность людей в анонимных онлайн-опросах давать резкие и «эпатирующие» ответы. Но и с этими оговорками результат достаточно красноречив.
«Перестроечный» контекст, в котором я в свое время читал Оруэлла, допускал единственную интерпретацию романа: предупреждение западному обществу об опасностях сталинизма. Кстати, любопытно, что даже в самые «горячие» годы холодной войны в СССР писатели-соцреалисты не создавали антиутопий о том, что будет со страной в случае «реставрации капитализма», зато в последние годы фантастические боевики о десантах НАТО, выброшенных под Урюпинском, полезли как грибы после дождя. С тех пор сталинизм был разоблачен, любой тоталитаризм заклеймен – и книги Оруэлла сыграли в этом не последнюю роль. Однако, как видно из результатов анкеты The Guardian и многочисленных комментариев к ней, на современном Западе (при всей условности этого понятия) множество людей считает, что современность все больше напоминает мир «1984» и «Скотного двора».
Комментаторы довольно быстро перешли к сопоставлению 1948 (года, когда был написан «1984») и 2013 годов в Британии, делая при этом выводы в духе: «При Оруэлле порядок был!» Вот, например, часть комментария, получившего сотни «лайков»:
«1) Состояние демократии – сейчас она находится в реанимации,
2) Огромные объемы государственной слежки за ни в чем не повинными людьми,
3) Криминализация высказывания и мышления,
4) Все большая поляризация экономики (увеличение разрыва между богатыми и бедными),
5) Состояние климата…
А теперь напишите – хоть что-то стало лучше, чем в 1948 году?»
С энтузиазмом, но без особой уверенности комментатору отвечают: лучше стало положение с правами женщин и меньшинств, с медицинскими технологиями и центральным отоплением, и даже лондонский смог исчез – это свидетельствует о том, что и с климатом не все так плохо. Сторонников «алармистского» взгляда на вещи, однако, больше, и главные их аргументы – отсутствие реальной демократии, свертывание гражданских свобод, повсеместное наблюдение за публичными пространствами — при помощи видеокамер и за частной жизнью людей – опосредованно (через слежку за их деятельностью в социальных сетях). А самый частый аргумент – та самая «порча языка», использование его не просто для достижения политических целей, но для формирования сознания людей, как и завещал в «1984» О’Брайен.
Даже критично настроенные по отношению к Оруэллу комментаторы готовы согласиться с ним в том, что язык современной западной политики и «околополитики» и вправду все больше начинает походить на «новояз» (здесь приводится ряд примеров словоупотребления, в частности, «успокоить инвесторов», будто эти самые инвесторы – «хрупкие цветочки, страдающие паранойей»). Большинство комментаторов The Guardian обвиняют в этой и прочих бедах партию тори, американских неоконсерваторов, «мужской шовинистический дискурс» и mainstream media, в то время как сторонники какой-нибудь Tea party в США обвиняют примерно в том же самом Барака Обаму, «левых либералов», «политкорректность» и… mainstream media. Это свидетельствует об универсальном характере тоталитаризма: книги Оруэлла виделись мне разоблачением коммунистической, то есть левой, идеи, а современные, обильно заимствующие у Оруэлла антиутопии вроде V for Vendetta однозначно говорят об опасности именно ультраправых тенденций. Универсальны и опасения людей за свою свободу и права (другой вопрос, что эти права порой понимаются радикально по-разному). Однако результаты опроса говорят и об объективных проблемах западного, в частности, британского общества, которое само себе ставит достаточно неутешительные диагнозы.
Комментарии под анкетой The Guardian показывают актуальность Оруэлла в современной Британии: и сейчас, как и при жизни писателя, люди видят угрозу для общества в первую очередь в ограничении privacy и информационном насилии. Впрочем, некоторые комментаторы говорят о современной реальности как о «гибриде» миров Оруэлла и Хаксли, отсылая к известной книге Нейла Постмана. В конце концов, участие в реалити-шоу Big Brother в любой из ролей является добровольным…
Вывод, возможно, достаточно неожиданный: Оруэлл для жителей Британии по-прежнему современен. Тем более интересно перечитать его новыми глазами и по-русски, думая более о настоящем, чем о прошлом.
Для этого имеет смысл обратиться к исследованию современного российского политического языка. В мире Оруэлла именно язык – главный инструмент насилия, даже более мощный, чем классический полицейский аппарат. Осмысление идей Витгенштейна, визуального искусства Германии и СССР и, наконец, собственный опыт столкновения с языком пропаганды и контрпропаганды привели Оруэлла к неутешительным выводам: «Политический язык – и это относится ко всем политическим партиям, от консерваторов до анархистов, – предназначен для того, чтобы ложь выглядела правдой, убийство – достойным делом, а пустословие звучало солидно». И далее: «В наше время политическая речь и письмо в большой своей части – оправдание тому, чему нет оправдания».
Россия 2013 года подтверждает справедливость этой мысли многочисленными примерами. Это не обязательно язык ненависти (примеров которого достаточно даже в русскоязычных хэштегах в твиттере), но и словоупотребление на первый взгляд нейтральное, не связанное с борьбой условного «Путина» с условной «Болотной». Только настроившись на противодействие современному «новоязу», можно понять, что «оптимизация» означает, как правило, сокращение, а то и уничтожение, «эффективный менеджер» — бюрократа, стремящегося к максимальному свертыванию социальных программ, «принуждение к миру» — масштабную военную операцию, а «защита геополитических интересов» — запрет детям-сиротам уехать к новым родителям в другую страну.
В преддверии «Дня Оруэлла» журнал New Statesman перепечатал рецензию Оруэлла на роман Артура Кестлера «Слепящая тьма» (Darkness at Noon), впервые опубликованную на страницах этого журнала в 1941 году. Из рецензии следует, что книга Кестлера – своеобразное осмысление сталинских процессов над «врагами народа» – стала для Оруэлла одним из импульсов к созданию его собственных антиутопий. Оруэлл не просто дает оценку процессам («Самое страшное в связи с этими процессами – не то, что они были проведены… а готовность западных интеллектуалов оправдать их») и книге Кестлера. Он подчеркивает, что при тоталитаризме власть преследует человека за самую суть его бытия, то есть, собственно говоря, за то, что он остается человеком: «не за то, что он делает, но за то, кем он является». Носители тоталитарного сознания не могут представить себе иной формы несогласия с оппонентом, кроме его физического уничтожения. Подобный способ мышления, как указывает Оруэлл, не позволяет его обладателям верить, что некто просто не согласен с политикой Кремля – факт несогласия автоматически означает, что несогласный сам хочет «стать Кремлем», предварительно совершив взрыв на железной дороге и захватив мосты и телеграф – разумеется, на деньги спецслужб «геополитического противника».
Впрочем, если у Кестлера коммунисты действительно верят в свою мрачную утопию, то в мире Оруэлла, как известно, пытка равняется пытке, а власть равняется власти и ничему иному; тоталитарные методы управления в его мире – всего лишь наиболее эффективное средство удержаться у власти и не преследуют иных целей. Если же удерживать власть можно, не прибегая к перевоспитанию каждого несогласного в подвалах «Министерства любви», а всего лишь сохраняя контроль над телевизионными «кнопками», отказ от жестких методов происходит сам собой; дело в минимализации издержек, а отнюдь не в отречении от тезиса о том, что «Свобода – это рабство», а «Незнание – сила».
Маргарет Этвуд отмечает: «Как учит нас Оруэлл, не ярлыки – христианство, социализм, ислам, демократия… – являются определяющими, но те действия, которые совершаются во имя этих понятий».
А эти «действия» могут совершаться под разными флагами – под британским, под советским или под тем, что казался мне тогда, когда я впервые читал «1984», символом ценностей, противоположных тоталитаризму, – российским триколором.
Рассказ канадской писательницы Маргарет Этвуд о том, как она в возрасте 9 лет впервые прочла «Скотный двор» Джорджа Оруэлла, приняв его за детскую сказку из-за обложки, на которой были нарисованы животные, напомнил мне о моем собственном первом знакомстве с Оруэллом. По-русски «1984» впервые напечатали в одном из «толстых» журналов во времена поздней перестройки. Самый знаменитый текст Оруэлла я прочел в подростковом возрасте, как будто по совету Этвуд, утверждающей, что каждый подросток ощущает себя немного Уинстоном Смитом, который внезапно отказывается играть по правилам, навязанным ему кем-то другим. Впрочем, в 1990 году в СССР нечто похожее чувствовали и взрослые, и роман тогда и в той стране читался совсем по-другому, чем в Лондоне в 1950-м. Для меня и, наверное, не только для меня он повествовал не столько о возможном будущем Британии и Запада, сколько – конечно, не в деталях, но в главном – о прошлом моей родной страны.
Впрочем, вернемся к Маргарет Этвуд. В эти дни об Оруэлле вспоминала не только она. Оруэлл умер 21 января 1950-го, 63 года назад. Однако, хотя годовщина и не круглая, в этом году она впервые отмечалась в Британии как «День Оруэлла». А поскольку 25 июля со дня рождения Оруэлла исполнится 110 лет, вспоминать «одного из самых значительных и влиятельных писателей XX столетия», как говорится в сообщении Общества Джорджа Оруэлла, будут в этом году еще не раз. По такому случаю большими тиражами переиздают наиболее известные произведения Оруэлла: «1984», «Скотный двор», эссе «Политика и английский язык». Канал BBC4 представит новые радиоспектакли.
В «День Оруэлла» газета The Guardian провела на своем сайте опрос: «Прав ли был Джордж Оруэлл в своих предсказаниях будущего?», то есть, в первую очередь, сбылись ли в современном мире опасения Оруэлла насчет тоталитаризма, постоянного наблюдения за людьми и деформации языка. 89 процентов опрошенных ответили на этот вопрос «да».
Конечно, следует сделать поправку и на специфику аудитории газеты, и на склонность людей в анонимных онлайн-опросах давать резкие и «эпатирующие» ответы. Но и с этими оговорками результат достаточно красноречив.
«Перестроечный» контекст, в котором я в свое время читал Оруэлла, допускал единственную интерпретацию романа: предупреждение западному обществу об опасностях сталинизма. Кстати, любопытно, что даже в самые «горячие» годы холодной войны в СССР писатели-соцреалисты не создавали антиутопий о том, что будет со страной в случае «реставрации капитализма», зато в последние годы фантастические боевики о десантах НАТО, выброшенных под Урюпинском, полезли как грибы после дождя. С тех пор сталинизм был разоблачен, любой тоталитаризм заклеймен – и книги Оруэлла сыграли в этом не последнюю роль. Однако, как видно из результатов анкеты The Guardian и многочисленных комментариев к ней, на современном Западе (при всей условности этого понятия) множество людей считает, что современность все больше напоминает мир «1984» и «Скотного двора».
Комментаторы довольно быстро перешли к сопоставлению 1948 (года, когда был написан «1984») и 2013 годов в Британии, делая при этом выводы в духе: «При Оруэлле порядок был!» Вот, например, часть комментария, получившего сотни «лайков»:
«1) Состояние демократии – сейчас она находится в реанимации,
2) Огромные объемы государственной слежки за ни в чем не повинными людьми,
3) Криминализация высказывания и мышления,
4) Все большая поляризация экономики (увеличение разрыва между богатыми и бедными),
5) Состояние климата…
А теперь напишите – хоть что-то стало лучше, чем в 1948 году?»
С энтузиазмом, но без особой уверенности комментатору отвечают: лучше стало положение с правами женщин и меньшинств, с медицинскими технологиями и центральным отоплением, и даже лондонский смог исчез – это свидетельствует о том, что и с климатом не все так плохо. Сторонников «алармистского» взгляда на вещи, однако, больше, и главные их аргументы – отсутствие реальной демократии, свертывание гражданских свобод, повсеместное наблюдение за публичными пространствами — при помощи видеокамер и за частной жизнью людей – опосредованно (через слежку за их деятельностью в социальных сетях). А самый частый аргумент – та самая «порча языка», использование его не просто для достижения политических целей, но для формирования сознания людей, как и завещал в «1984» О’Брайен.
Даже критично настроенные по отношению к Оруэллу комментаторы готовы согласиться с ним в том, что язык современной западной политики и «околополитики» и вправду все больше начинает походить на «новояз» (здесь приводится ряд примеров словоупотребления, в частности, «успокоить инвесторов», будто эти самые инвесторы – «хрупкие цветочки, страдающие паранойей»). Большинство комментаторов The Guardian обвиняют в этой и прочих бедах партию тори, американских неоконсерваторов, «мужской шовинистический дискурс» и mainstream media, в то время как сторонники какой-нибудь Tea party в США обвиняют примерно в том же самом Барака Обаму, «левых либералов», «политкорректность» и… mainstream media. Это свидетельствует об универсальном характере тоталитаризма: книги Оруэлла виделись мне разоблачением коммунистической, то есть левой, идеи, а современные, обильно заимствующие у Оруэлла антиутопии вроде V for Vendetta однозначно говорят об опасности именно ультраправых тенденций. Универсальны и опасения людей за свою свободу и права (другой вопрос, что эти права порой понимаются радикально по-разному). Однако результаты опроса говорят и об объективных проблемах западного, в частности, британского общества, которое само себе ставит достаточно неутешительные диагнозы.
Комментарии под анкетой The Guardian показывают актуальность Оруэлла в современной Британии: и сейчас, как и при жизни писателя, люди видят угрозу для общества в первую очередь в ограничении privacy и информационном насилии. Впрочем, некоторые комментаторы говорят о современной реальности как о «гибриде» миров Оруэлла и Хаксли, отсылая к известной книге Нейла Постмана. В конце концов, участие в реалити-шоу Big Brother в любой из ролей является добровольным…
Вывод, возможно, достаточно неожиданный: Оруэлл для жителей Британии по-прежнему современен. Тем более интересно перечитать его новыми глазами и по-русски, думая более о настоящем, чем о прошлом.
Для этого имеет смысл обратиться к исследованию современного российского политического языка. В мире Оруэлла именно язык – главный инструмент насилия, даже более мощный, чем классический полицейский аппарат. Осмысление идей Витгенштейна, визуального искусства Германии и СССР и, наконец, собственный опыт столкновения с языком пропаганды и контрпропаганды привели Оруэлла к неутешительным выводам: «Политический язык – и это относится ко всем политическим партиям, от консерваторов до анархистов, – предназначен для того, чтобы ложь выглядела правдой, убийство – достойным делом, а пустословие звучало солидно». И далее: «В наше время политическая речь и письмо в большой своей части – оправдание тому, чему нет оправдания».
Россия 2013 года подтверждает справедливость этой мысли многочисленными примерами. Это не обязательно язык ненависти (примеров которого достаточно даже в русскоязычных хэштегах в твиттере), но и словоупотребление на первый взгляд нейтральное, не связанное с борьбой условного «Путина» с условной «Болотной». Только настроившись на противодействие современному «новоязу», можно понять, что «оптимизация» означает, как правило, сокращение, а то и уничтожение, «эффективный менеджер» — бюрократа, стремящегося к максимальному свертыванию социальных программ, «принуждение к миру» — масштабную военную операцию, а «защита геополитических интересов» — запрет детям-сиротам уехать к новым родителям в другую страну.
В преддверии «Дня Оруэлла» журнал New Statesman перепечатал рецензию Оруэлла на роман Артура Кестлера «Слепящая тьма» (Darkness at Noon), впервые опубликованную на страницах этого журнала в 1941 году. Из рецензии следует, что книга Кестлера – своеобразное осмысление сталинских процессов над «врагами народа» – стала для Оруэлла одним из импульсов к созданию его собственных антиутопий. Оруэлл не просто дает оценку процессам («Самое страшное в связи с этими процессами – не то, что они были проведены… а готовность западных интеллектуалов оправдать их») и книге Кестлера. Он подчеркивает, что при тоталитаризме власть преследует человека за самую суть его бытия, то есть, собственно говоря, за то, что он остается человеком: «не за то, что он делает, но за то, кем он является». Носители тоталитарного сознания не могут представить себе иной формы несогласия с оппонентом, кроме его физического уничтожения. Подобный способ мышления, как указывает Оруэлл, не позволяет его обладателям верить, что некто просто не согласен с политикой Кремля – факт несогласия автоматически означает, что несогласный сам хочет «стать Кремлем», предварительно совершив взрыв на железной дороге и захватив мосты и телеграф – разумеется, на деньги спецслужб «геополитического противника».
Впрочем, если у Кестлера коммунисты действительно верят в свою мрачную утопию, то в мире Оруэлла, как известно, пытка равняется пытке, а власть равняется власти и ничему иному; тоталитарные методы управления в его мире – всего лишь наиболее эффективное средство удержаться у власти и не преследуют иных целей. Если же удерживать власть можно, не прибегая к перевоспитанию каждого несогласного в подвалах «Министерства любви», а всего лишь сохраняя контроль над телевизионными «кнопками», отказ от жестких методов происходит сам собой; дело в минимализации издержек, а отнюдь не в отречении от тезиса о том, что «Свобода – это рабство», а «Незнание – сила».
Маргарет Этвуд отмечает: «Как учит нас Оруэлл, не ярлыки – христианство, социализм, ислам, демократия… – являются определяющими, но те действия, которые совершаются во имя этих понятий».
А эти «действия» могут совершаться под разными флагами – под британским, под советским или под тем, что казался мне тогда, когда я впервые читал «1984», символом ценностей, противоположных тоталитаризму, – российским триколором.