Светская обозревательница журнала SNC, жена одного из создателей телеканала НТВ Игоря Малашенко Божена Рынска в интервью Радио Свобода рассказывает о своей неудавшейся эмиграции в США; о том, почему она перестала платить налоги; о своей любви к Украине; о войне с гендиректором НТВ Владимиром Кулистиковым; о том, как переживают кризис самые богатые люди в России, и о том, как живет, чем занимается и действительно ли хочет вернуться в Москву Владимир Гусинский.
– Божена, вы окончили физико-математическую школу в Ленинграде, но физиком и математиком не стали. Потом окончили режиссерский факультет Ленинградского института театра, музыки и кинематографии, но режиссером тоже не стали. Что вас так кидало из стороны в сторону?
– Когда я поступала в 239-ю школу в Ленинграде, я понимала, что никаким математиком, конечно, не стану. Способностей к этому у меня не было никаких.
– Зачем же тогда в физико-математическую школу вообще нужно было идти?
– В этом году 239-ю школу официально признали школой номер один в России. Тогда званий школам не давали, но все знали и так, что "два-три-девять" – лучшая. Поступала я в эту школу ради школы, ради того, чтобы быть среди своих. Ведь в 239 не только математике учили. У нас была выдающаяся учительница по литературе. Серебряный век я и без нее знала прекрасно, но всю советскую литературу и все интересное, что недодали родители, я получила от учительницы – Янины Максимовны Лебедевой, ее не только наш класс, а все поколения учеников обожали. Я у нее прочла Довлатова, когда Довлатов только в журналах выходил. Тогда же я прочла "Жизнь и судьба" Гроссмана, тоже в журнале. Она мне лично дала Шпаликова, это притом что тогда было только одно советское издание, очень редкое.
– Весь класс после урока выходит на перемену, а она вам вкрадчивым голосом: "Женечка, останьтесь". И Шпаликова под партой протягивает?
– Да! Женечка, говорит, я вам принесла книгу хорошую. А сочинение я писала по Лимонову – "У нас была прекрасная эпоха". Словом, гуманитарные способности у нас в школе очень ценились. К тому же у нас была очень хорошая директриса. Когда из страны уехал мой отец, меня мама выгнала из дома. Пару раз я ночевала у директора, она меня кормила оладьями.
– В физико-математической школе вы угорали по литературе. А директриса вас подкармливала оладьями.
– Да, я угорала по литературе и общению с хорошими людьми, которые учились и работали там. Мы все ходили в походы.
– С большим трудом могу вас представить в бардовском походе, в трениках у костра с консервной банкой в руке.
– В трениках в тельняшке у костра – это я, да. Есть такая фотография. Я это обожала. И в "двойки" (вторая категория сложности похода. – РС) ходила, и в Хибины, и в Кандалакшу, и в Ловозерье, и к вепсам. 239-я школа мне дала очень многое. Другие-то школы были совковыми, там детей унижали и калечили, а наша школа была заповедником.
– Ну а с театром тогда почему не сложилось?
– Я-то до сих пор считаю, что у меня к этому большие способности. Я поступила легко. Хотя из ста человек взяли всего трех девочек. Но когда я стала учиться, то поняла: Ленинградский театральный институт – вредительское учреждение. Не знаю, как сейчас, но 20 лет назад было так.
– Отбили желание просто?
– Да, это был просто кошмар по всем пунктам. Мы занимались официально с 11:00 до 21:45 с часовым перерывом на обед. Педагоги этот перерыв не уважали, надо было и в него репетировать. Суббота была учебной. В воскресенье тоже приезжали репетировать. Я не могу питаться сухомяткой. Я не могу так много времени с людьми проводить, мне необходимо полдня проводить с самой собой. Мне нужно было хоть капельку подрабатывать, а возможности такой не давали.
– Туго с деньгами было? Зачем подрабатывать?
– Не сказала бы, что совсем туго. Я уже в 18 лет сама себе квартиру купила на Суворовском, за 18 тысяч долларов, которую позже обменяла на двушку около Эрмитажа. Могла бы купить еще больше, но бизнесмен, у которого я работала, меня кинул.
– Вы некоторое время жили в США. Как вы там оказались и чем занимались?
– Это трагичная история.
– Расскажите срочно.
– Я однажды нашла дневниковые записи своей бабушки – сотрудницы КГБ...
– Так, и у вас КГБ значит…
– …в них говорилось: "Мои начали учить язык, я спросила их, не собираются ли они уезжать? Они ответили, что есть такие мысли. Дураки, кому они нужны без денег в этой Америке? Я им, конечно, мешать не буду. Но они уедут, увезут Женечку, а я лягу и умру". Но кагэбэшная бабушка моим родителям не стала мешать, она не стала звонить в комитет, она подписала согласие на отъезд.
– Почему ваши родители хотели уехать?
– Потому что они были диссидентами, антисоветчиками. Потому что у мамы в Америке были блестящие перспективы, она талантливый математик. Потому что приличные люди в совке жить не хотели и не могли. Папу к тому времени вызывали в КГБ за то, что он много болтает. Так вот, бабушка из КГБ документы на отъезд нашей семьи подписала. Угадайте, кто не подписал?
– Понятия не имею.
– Еврейские родители моего отца, у которых все погибли во время Холокоста. Они не подписали. Они работали на оборонном заводе "Прогресс" в Самаре, где были довольно большие зарплаты. Они возмутились: "Как это так? Если сын бежит в Штаты, нас же с завода тогда на пенсию сразу отправят. А пенсия – это 140 рублей всего. На заводе-то мы по 340 получаем. Ага, сейчас вы поедете! Ничего мы не подпишем!" У моей мамы при этом уже были договоренности о работе в США, у нее была готовая диссертация для защиты в Америке. Но вот не подписала еврейская родня документы. И никуда мы тогда не поехали. А потом границы закрыли наглухо, пришел Андропов, евреев перестали выпускать. А когда евреев снова стали выпускать в 89-м году, отец уехал в Америку, но уже один.
– Почему один?
– Потому что мама тогда сказала, что она уже старая (40 лет ей было) и больная и никуда не поедет. Сказала, что не потянет эмиграцию. Те 40 лет – это не наши сорок. К сорока годам наши мамы, если они были номенклатурой, становились совершенно изробленными. 20 минут каждый день автобус до метро, очереди за продуктами, ручная стирка, готовка. Нянек и уборщиц не было. Да, в 40 лет они от жизни уставали.
– Так вы остались вдвоем с мамой в Ленинграде.
– И ничего хорошего из этого не вышло. Мама стала сходить с ума. И в конце моего последнего класса она отправила меня к отцу. Я поехала. Это была моя первая заграница.
– Вас – советскую девочку – Америка поразила?
– Нет, не поразила. Я же оказалась не на Манхеттене. Я оказалась в очень маленьком и противном городе Толедо, куда папу распределила еврейская община. У меня не было машины, у меня не было права на работу, общественного транспорта там не было, я была абсолютно зависима от отца, а отец даже не нашел работу, он жил на пособия.
– Вы оказались там в западне?
– Ну да. В этой атмосфере я выжить не могла. Я до сих пор в Америку приехать не могу, такой ужас я там испытала. Хотя вчуже страну эту обожаю.
– Ваш отец жив?
– Да, он так и живет в Штатах. Появились у него какие-то подработки там. Самое интересное, что своих родителей – тех самых людей, которые не подписали в СССР согласие на выезд нашей семьи в США – он в результате вывез в Америку! Они получили в США статус беженцев, им платили большие пенсии, они в очень преклонном возрасте умерли в прекрасных условиях в хорошей американской больнице без всякой боли. Вот так: папины родители, которые испортили жизнь моей маме, остались в результате в полнейшем шоколаде.
– А вы вернулись в Россию.
– Да. И знаете, при этом непростом американском опыте, я могу совершенно точно сказать: если бы я могла выбирать, где бы я хотела в следующей жизни родиться, я бы выбрала только Америку. Это самая лучшая, самая справедливая, внимательная к маленькой личности, самая эффективная страна в мире.
– Не Европа?
– Безусловно – не Европа. Только Америка. Таких сердечных и добрых людей я больше нигде не встречала. Там на дороге что-то случится – к тебе подойдут пять человек и каждый предложит свою помощь.
– Думаю, разные там бывают люди. Не все сердечные.
– Откровенного говна там нет. Меня все старались поддерживать, одобрять, чем-то помочь. До сих пор помню: иду я такая грустная, после очередной вспышки самодурства моего папаши, и какая-то девушка мне говорит: "А вот та очень популярная девушка считает, что ты – очень cute".
– В России Божену Рынску в 2015 году cute считают немногие, уж извините. Я сейчас не о внешности, а о вашем характере, о ваших нравах. Вы же запредельно агрессивная девушка. То вы кого-то электрошокером ошпарите. То на автостоянке на пенсионера нападете. То каким-то несчастным омоновцам, которые вас крутили на митинге, хотели "выколоть глаза шилом". Зачем это все?
– Во-первых, я агрессивная только тогда, когда меня обижают. Во-вторых, никакие эти омоновцы не несчастные, с ума сошли? Давайте еще этих п******* жалеть начнем! В-третьих, вы сейчас как "сурковская пропаганда" говорите…
– Сейчас "сурковская пропаганда" вспоминается как лучшие моменты юности. Володинская страшнее.
– Я к тому, что вы допускаете художественное преувеличение в вопросе. В Америке бы это могло стать поводом для обвинения во вранье.
– Так в чем неправда-то?
– Во-первых, "пенсионер" пресловутый – это здоровый амбал, который терроризировал меня два года, закрывая мою машину на моей парковке без всякого на то основания. У него было свое удобное место там же. Этот же амбал 15 лет терроризировал всех соседей по садоводству, о чем они рассказали в суде. То есть это конченый персонаж, на которого соседи писали десятки заявлений, но ему всякий раз удавалось уйти от ответа. И только я хотя бы сдачи ему дала. Далее, я никогда не призывала кому-то выкалывать шилом глаза. Я сказала, что если еще раз хоть одна п********* посмеет мне помешать во время работы (а я на том митинге присутствовала как журналист), то я, б****, возьму шило.
– Это, конечно, меняет дело.
– Меняет! Потому что этот омоновец не имеет права меня задерживать. Я стояла в гуще журналистов. Всем было очевидно, что я там делаю, я снимала все на камеру, я попутно давала интервью там какому-то немецкому телеканалу. У меня было удостоверение прессы, у меня было служебное задание. И я не нарушала никакие правила поведения. А меня скрутили. И я не могу никак наказать этого человека за нарушение моих прав. Что мне делать остается? Я всегда считала, что самосуд лучше, чем безнаказанность. Лучше самосуда – только официальный суд. Но официальный суд у нас никогда не накажет представителя власти, даже если представитель не прав. Государство, которому я платила налоги (сейчас уже не плачу), не могло меня защитить.
– Как это вы налоги не платите?
– А вот так. Пошли они, не плачу и все. У меня и работы официальной нет. Я безработный человек. Менты и всякая погань меня никогда не защищали, российская медицина меня однажды вообще чуть не угробила, мне пришлось в Израиле за большие деньги все переделывать. За что я тут должна платить налоги? Я плачу только дорожный налог, потому что я пользуюсь дорогой. Но на этом все, до свидания.
– Как вы думаете, вы могли бы убить человека? Что должно произойти, чтобы вы убили?
– Могу. За травлю могу, например, убить. Я ту травлю, которую против меня телеканал НТВ начал и никак закончить не может, имею в виду. Я просто не хочу делать этого сейчас, потому что собираюсь прожить долгую и счастливую жизнь. Мучителей своих надо забирать с собой. Как попутчика.
– Божена, вы сейчас почти как "Исламское государство" рассуждаете. Видно, здорово задела вас эта история с НТВ. Давайте ее освежим в памяти. Вы напали на оператора и корреспондента, которые вас долго донимали во дворе вашего дома. Потом был суд, вас признали виновной и присудили год исправительных работ. Все верно?
– Суд присудил мне вычет из зарплаты 10 процентов. Месяца четыре я платила, потом была амнистия.
– Вы живете с человеком, который сделал НТВ (Игорем Малашенко), а современное НТВ вас караулит у подъезда, подает на вас в суд за драку. Какая-то в этом есть причудливая ирония судьбы все-таки.
– В этом нет никакой иронии судьбы. Это просто травля Малашенко и меня теми, кто у Малашенко компанию отобрал.
– У меня нет никаких иллюзий по поводу менеджмента НТВ, но, полагаю, и у них должны быть какие-то правила игры и понятия: ты создал компанию, мы у тебя ее хитро отжали, но тебя мы не трогаем, потому как что-то, что мы теперь имеем, придумали не мы, а ты.
– Вы живете в мире розовых пони, Роман. Расскажите об этом Кулистикову, он посмеется над вами от души. Кулистикову даже Олег Добродеев говорил, что пацаны не должны травить бабу врагов! Понимаете, даже Добродеев об этом говорил! Но Кулистиков не пацан. Он ********* (Радио Свобода решило не публиковать эпитеты, которыми Рынска охарактеризовала Кулистикова). Более того! Я вам расскажу. Когда он нас засудил, он мне звонил, чтобы поздравить Игоря Малашенко с днем рождения и таким образом глумился над нами.
– Когда он вам позвонил поздравлять Малашенко, вы ему задали вопрос, зачем НТВ травит того, кто придумал НТВ?
– Задала. Он ответил так: "Божена Львовна, я же верный солдат революции". И заржал. Я сказала, что фашистские преступники тоже думали, что это будет вечно, что их никто не тронет. Но он снова заржал.
– Отлично поговорили. Владимир Михайлович Кулистиков с телеканала вот-вот уходит. Вы с Игорем Евгеньевичем Малашенко с облегчением вздохнули, узнав эту новость?
– Вы знаете, Кулистиков так дискредитировал канал, что радоваться тут уже нечему. Есть только горечь от того, что на канале такие люди вообще могли оказаться. Кулистиков дико ревнует Игоря к его славе создателя НТВ. И когда Игорь вернулся в Россию, Кулистикова колбасило страшно. Всю эту воровскую клоаку корежило не по-детски, когда вернулся хозяин, которым Малашенко и является.
Божена Рынска и Игорь Малашенко
– Как вы познакомились с Игорем Малашенко?
– Смешно познакомились. Нас Юля Латынина познакомила.
– Удачный дебют Юлии Леонидовны в роли свахи.
– Ну, она без задней мысли знакомила. Ей казалось, что Игорь был глубоко женатым человеком. Хотя он к тому моменту давно не жил с женой.
– Вы знали, кто такой Малашенко, в тот момент?
– Да я им бредила. Во время разгона НТВ я следила за этой историей. Я была на стороне НТВ. И заочно я была этой личностью очарована. Не могу сказать, что была влюблена. Я не влюбляюсь в киногероев. Но он для меня был – вау! И я помню, что как-то в понедельник я была у косметолога в Ясенево. У меня был выходной. Я была ужасно одета. На мне была какая-то обтрепанная кацавейка совершенно не гламурная, у меня не было укладки, я не была накрашена. И звонит телефон, Латынина. Спросила меня, хочу ли я познакомиться с Малашенко. Я ответила, что хочу, он же человек-легенда. И я помчалась в ресторан, в котором были Латынина и Малашенко. Мы стали болтать-болтать-болтать. Потом мы еще пару раз встретились. Потом он мне стал звонить. У меня тогда был целый пул дядечек, которые мне звонили потрепаться, я же еще тот бухарь-собеседник. Игорь был одним из них: "Что вы сегодня делали? Куда вы ходили? Что вы едите?" Я не понимала, что ему надо, пока он мне не позвонил и раздраженно не сказал, что любит меня и хочет со мной жить.
– Скажите, Игорь Евгеньевич чувствует себя человеком, проигравшим по всем фронтам? Никакой свободы слова, о которой он мечтал, в стране нет; империя, которую он строил (НТВ), превратилась в самый настоящий ад; конкурентного и честного бизнеса в стране (о котором он тоже мечтал) так и не появилось. Всё, чем он занимался, не проросло в нашей стране сквозь асфальт, понимаете? Всюду промах. Он проиграл.
– Он не проиграл. Его обокрала банда п********. Если тебя по дороге к метро обокрала банда, значит ли это, что ты проиграл? Значит ли это, что это про тебя? Это не про тебя, это про них.
– Это про них. И они оказались сильнее.
– Зло очень часто побеждает добро.
– Он рефлексирует или давно на это забил, чтобы с ума не сойти?
– Он, конечно же, рефлексирует. Но он не чувствует себя проигравшим. Если бы его канал НТВ побили за счет качественного контента конкуренты, тогда бы Малашенко проиграл. Если бы Константин Эрнст сейчас побил Игоря Малашенко по рейтингам (будь Малашенко хозяином НТВ сегодня), вот тогда бы можно было сказать так: "Извини, братан, ты проиграл". Но если ты играешь с шулером, ты чувствуешь себя проигравшим? Поэтому он не чувствует себя проигравшим. Он чувствует себя обобранным. Вот вспомните академика Вавилова. Что бы мы делали без него? Генетика – королева наук, а Вавилов величайший ученый. Но его в какой-то момент отправили в тюрьму, где он умер от истощения. Его труды были запрещены. Его лаборатория была разогнана. А Трофим Лысенко и Лепешинская со своей теорией живого вещества жили в сталинских высотках, ходили на приемы, деньги гребли. Но можно ли считать, что они выиграли, а Вавилов проиграл?
– Относительно вечности Вавилов не проиграл. Но в краткосрочной перспективе – проиграл конечно.
– Так и Малашенко относительно вечности выиграл. Все знают, кто такой Игорь. И все знают, кто такой Кулистиков. Игорь не писал доносов. Игорь не выполнял указания администрации. За Игорем нет подлых поступков. Но, к сожалению, страну захватила банда п******. И выигрывать в такой ситуации – это, вообще говоря, позор.
– Игорю Малашенко медиа больше не интересны? Он об этом бизнесе больше не мечтает?
– Ему очень интересны медиа. Но куда сейчас воткнуться? Я бы очень хотела, чтобы он поработал с Украиной. Но там пока еще зыбко. Посмотрим, как там будут развиваться дальше события. Возможно, он там будет нужен.
– Это его план? Он не исключает того, что войдет на украинский медиарынок?
– Он совсем не исключает этого. Если он поймет, что то, что там победило, это добро – хотя бы на 51 процент, то он, возможно, появится на том рынке.
– 50 процентов добра плюс одна акция.
– Да, скорее так.
– Где сейчас работает Малашенко?
– Нигде.
– Как это?
– А где ему работать сейчас?
– Никогда в жизни не поверю, что у Игоря Малашенко не осталось два-три неочевидных и незаметных бизнеса.
– У него остались акции "Эха Москвы" и акции сайта newsru.com, которые не приносят никакого дохода. Больше не осталось ничего.
– Игорь Малашенко и его бывший коллега и друг Владимир Гусинский затаили смертельную обиду на людей, которые заняли или занимали их, скажем так, нишу? На Кулистикова злятся? На Громова злятся? На Лесина злятся? На Добродеева злятся?
– Про обиду – это не совсем то слово. Как мне однажды сказал Гусинский, на смердов не обижаются. Гусинский не понимал, зачем мы реагируем на Кулистикова, потому что на смердов не обижаются. Но ненависть – безусловно, правильное слово.
– А мстить бы они стали, если бы возможность выдалась? Они мстительные ребята?
– Они бы стали активно заниматься люстрациями.
– Они сторонники люстраций?
– Они сторонники люстраций. Но мстить они бы при этом не стали. Вот прям мстить – нет. Мстить способны только нехорошие мальчики. И нехорошая девочка Божена. А "Гусь" – хороший еврейский мальчик, режиссер по образованию. Малашенко – хороший украинский мальчик, философ по образованию. Кстати, заметьте, что Путин серьезно обижал только тех людей, которые не способны на "мокруху". Он обижал тех, кто не способен взорвать голландский пентхаус его дочери. Он обижал тех, кто не способен застрелить его родственника. Он обижал тех, кто не способен взорвать его кортеж. Он обижал только тех, от кого невозможно получить кровавую обратку.
– Вы допускаете, что время всех со всеми снова подружит и помирит? В России же всякое бывает, согласитесь.
– Ни-ког-да этого не произойдет. С пулом конченых мразей мириться нельзя никогда.
– После отъезда из страны Владимир Гусинский, по-моему, не дал ни одного большого интервью. Мы ничего не знаем об этом человеке. У вас непосредственный доступ к нему. Расскажите, как он живет, чем занимается, о чем думает?
– Они с женой занимаются дайвингом. Жена его даже снимает фильмы про всех этих глубоководных тварей.
– Владимир Александрович Гусинский стал дауншифтером?
– Практически. У него есть компания, которая снимает в России большое количество сериалов. Этот бизнес сейчас на грани краха, потому что Украина перестала закупать русские сериалы. Но большее удовольствие он получает от дайвинга. И это его увлечение очень похоже на охотничьи рассказы. Потому что я тут посмотрела одну запись, на которой отчетливо видно, как Гусинского боднула в подбородок акула. Он стрелял в рыбину, убил ее, на запах крови притащилась акула и собралась эту рыбину съесть. Гусинский в раже начал у акулы добычу отбирать. Акула, надо сказать, поступила очень гуманно: она просто боднула Владимира Александровича в подбородок.
– Господи, это же идеальная аллюзия на то, что с Гусинским в России произошло. Акула стащила у него добычу, боднула его по подбородку и гуманно вынудила уплыть подальше на всякий случай. А могла бы и голову сразу откусить, а не боднуть.
– Слушайте, да. Дали уйти ему, боднув на прощанье. Всё как на суше. И оператор все это снимал. Видно, как Гусинский уплывает, его нельзя ни с кем перепутать из-за специфического телосложения.
– А Гусинский себя чувствует униженным? Или он себя чувствует зажиточным альтернативным пенсионером в изгнании?
– Он все-таки очень деятельный черт, чтобы чувствовать себя пенсионером.
– Он в Америке живет? В Израиле?
– В Америке и в Израиле. Он летает по всему миру.
– Это правда, что он страшно хочет вернуться в Россию и очень сильно по этому поводу переживает? И даже, якобы, готов на все что угодно, лишь бы его президент простил и пустил обратно.
– Мы с ним эту тему не обсуждали. Но, насколько я понимаю, это было правдой до 2012 года, он действительно хотел вернуться в Россию. Но после 2012 года в России начались репрессии. Думаю, что он понял, что сюда возвращаться нельзя. Ситуация ухудшилась.
– Когда Ходорковского отпустили, Гусинский воспринял это как приятный сигнал и для себя?
– Конечно, воспринял. Но ненадолго, думаю.
– Божена, вас принято называть светским обозревателем. Но разве в Москве то, что принято называть светской жизнью, еще живо? Болотце же. Тухлячок. Негде вам больше здесь работать. Потому что нет никакой светской жизни.
– Я пишу светскую хронику в журнал, но работы мало очень, вы правы. Раньше светская жизнь бурлила, а сейчас это болото. Политическая депрессия отражается и на светской жизни. В 2004 году, в 2007 году, когда был экономический подъем, светская жизнь бурлила и клокотала. Бабок у всех было много, настроение у всех было хорошее!
– Хотелось кутить.
– Да, кутить хотелось страшно. А сейчас настроение у всех х*****. Михаил Фридман уехал в Лондон, он здесь практически не появляется…
– Фридман был главным тусовщиком, что ли?
– Не главным, я к тому, что народ с бабками начал постепенно разъезжаться. Народ отваливает. Настроения нет никакого.
– Как, кстати, кризис отразился на московском консюмеризме? Богатые люди себя скромнее стали вести?
– Как-как. Вот наша квартира до кризиса на Лесной улице стоила четыре миллиона двести тысяч долларов. Сейчас она и трех миллионов не стоит. Я обеднела вдвое. Игорь (Малашенко) обеднел больше чем на треть. Мы сейчас живем очень скромно, не жили так очень давно. У Игоря есть недвижимость в разных странах, которая сильно провисла. Проедать капитал нельзя, можно жить только на проценты, а проценты стали мизерными. Для хороших топ-менеджеров работы стало меньше, потому что нечем управлять, везде сокращения, не платят годовые бонусы, за которые они все и работали.
– Что происходит с совсем богатыми людьми? Элиты во властных структурах теряют большие деньги в связи с санкциями?
– Теряют, но это другая история, это другое отношение к деньгам. Понимаете, какая разница, если у вас ярд или половина ярда?
– Существенная разница, Божена. Кто-то и удавиться может за половину ярда, думаю.
– Никакой разницы. После ста миллионов долларов деньги становятся цифрами на бумаге. И потери перестают отражаться на уровне твоей жизни.
– Значит, рассуждения вроде тех, что элиты рано или поздно возмутятся от того, что их виллы, яхты и заводы простаивают из-за кризиса, – тоже из мира розовых пони?
– Конечно. Рома, во-первых, у этих людей все заныкано и затырено там, где нет никакого кризиса. Они сидят в валюте. Во-вторых, если бы не Путин, они бы никогда этого всего не получили. Все, что они заработали и украли, они заработали и украли благодаря Путину. И они ему по гроб будут благодарны, даже если сейчас что-то потеряют. Даже если они половину сейчас потеряют, они будут охранять Путина, иначе им хана.
– Личный вопрос. Хотите стать мамой? Собираетесь?
– Конечно, очень. Я прямо сейчас об этом думаю. И всегда об этом думаю. Скажу вам так: я этим вопросом очень плотно занимаюсь.
– Уверен, это вашу агрессию сведет на нет. Вы обречены на то, что станете мягче.
– Посмотрим. Но не факт. Я всегда буду давать сдачи.
– И в соцсетях станете писать меньше злых постов.
– Тоже не факт. Игорь любит, когда я пишу. Игорь любит, когда я работаю. Ему это нравится больше, чем когда я готовлю, например.
– Почему вы пишете в своих блогах в основном о плохом?
– Видимо, меня эти вещи задевают сильно. Да и в стране сейчас не так много радостных событий.
– Следите за делом Кашина? Вас трогает эта история?
– Не то слово. Слежу – мягко сказано. Я очень слежу и очень переживаю за Олега.
– Как вы думаете, как-то ответит губернатор Турчак на все это (или за все это)? Или все божья роса?
– Нет, не ответит. Если только власть сменится. Как только уйдет Путин, а придет кто-то поприличнее, тогда ответит.
– Вы не думаете, что пройдет год-полтора, вся эта история станет не такой громкой, и вот тогда Турчака попросят уйти в отставку, потому что всем все понятно более-менее в этой истории, в том числе и Путину, уверен, тоже.
– Да, уход с должности – это страшное наказание, конечно! Турчак этого не переживет! Владея компанией "Ленинец", намутив бешеные бабки, он не переживет, если уйдет в отставку. Да он и так уже нарулился. Мне вот честно абсолютно одно…но, потеряет он должность или нет. Увольнение с поста – это как у Зощенко: не дам я тебе цветок, я тебя накажу! Ну вот уволят его, он уедет жить в хорошую страну, чекисты поменяют ему паспорт, и он заплатит в Англии деньги за визу инвестора и получит право там жить, а через пять лет получит британский паспорт.
– А Кашин напишет на свой сайт про это грустную колонку.
– Exactly. Вот вы и покинули мир розовых пони, Роман. Они все нас в рот е****. И будут безнаказанно делать, что хотят и сколько хотят.
– Как вы отреагировали на убийство Немцова? У вас с ним были наверняка так себе отношения. Помните, "Лайфньюс" сливал прослушку Немцова, где он вас оскорблял?
– Убийство Немцова вызвало у меня и у Игоря чудовищную горечь и боль. Игорь плакал. Немцов же был человеком, который как живой щит провожал Гусинского и Игоря в эмиграцию. Гусинский и Игорь боялись лететь, боялись, что чекисты не выполнят договоренности и арестуют их в аэропорту. И Немцов сам вызвался ехать в аэропорт как живой щит. Это был очень мужественный поступок. А то, что он про меня гадости говорил за спиной… Ну, конечно, я тогда обиделась, мужики вообще мало церемонятся в разговорах о женщинах, но все это не так важно уже.
– Вы будто бы демонстративно в последнее время заигрываете с Украиной. Принимаете участие в украинских ток-шоу, признаётесь в любви к украинцам, говорите, что в Киеве нет агрессивных людей, говорите, что вам нравится атмосфера в Киеве. Есть, по-моему, в этом какая-то нарочитость и нечестность.
– В этом нет нечестности, я вам клянусь. Мне действительно очень нравится атмосфера и в Киеве, и во Львове. Я в Киеве воздухом дышу. Я к украинцам с распахнутой душой, они это чувствуют и отвечают мне тем же.
– Да с этим кто бы спорил? Я тоже с открытой душой и тоже люблю. Но люди на Украине живут очень разные. И воздух в Киеве тоже бывает очень разным. Например, во время бойни на Грушевского воздуха там не было вообще, и в горящих людях ничего хорошего нет. Полно в Киеве – как и в Москве – агрессивных людей. Человек, кидающий во время митинга у Рады гранату в толпу, – плохой человек.
– Знаете, раньше я была к Украине абсолютно индифферентна. Что есть она, что ее нет – мне глубоко наплевать. Но потом я туда приехала и не увидела там московской агрессии. Я агрессию очень хорошо чувствую и сама, как вы сказали, моментально агрессивной становлюсь. Но в Киеве нет этого. Я сама там стала спокойной и мягкой кошкой. Господи, да там в любом такси приятные водители. В кафе приятные официанты. У них нет злобы. И они добрее, чем русские. Я на это очень реагирую. Мне там хорошо. И мне жаль, что украинцев ссорят с нами. Они очень обижаются на нашу пропаганду.
– Теперь в мире розовых пони оказались вы, Божена. Я смотрел много украинских информационных программ. Эти программы не такие жесткие и постмодернистские, как у Дмитрия Киселева, конечно, но это тоже часто пропаганда.
– Возможно, но до распятых мальчиков там дело не доходит. Поизящнее. Помягче. На Украине живет много славных людей.
– И у нас живет много славных людей.
– У нас меньше. У нас все приятные люди только в конкретных кругах. А там – много случайных приятных людей. Можете считать меня русофобом, но мне русский народ за редкими исключениями глубоко неприятен.
– Божена, у вас куча денег, у вас богатый мужчина – думаю, вы этого добивались долго и самоотверженно, о чем честно признавались в легендарном эфире в гостях у Дуни Смирновой и Татьяны Толстой. Так вот, имея, наконец, состояние и, наверняка, виллу у моря, почему вы все еще здесь – в стране, к которой у вас очень-очень много вопросов, на которые вряд ли когда-нибудь получите ответы? В стране, в которой народ вас (за редкими исключениями) раздражает?
– Во-первых, на каком основании я могу жить не в России?
– Масса вариантов.
– Во-вторых, жизнь в Лондоне – чудовищно дорогая.
– Что это сразу в Лондоне? Барселоны вам мало? Рима вам мало?
– Я ненавижу Барселону и Рим. Я люблю Лондон. Мы думали о Юрмале еще.
– В Юрмале сплошной русский народ, от которого вам хочется уехать.
– Нет, там другой народ. Там сливки, а не снятое молоко. Там люди нашего круга. Хотя теперь это и неважно: я слышала, что после санкций эта лавочка прикрылась, русским там с большим трудом дают вид на жительство.
– Израильский паспорт? У вас папа еврей.
– Вот именно этим я сейчас и занимаюсь. Но израильский паспорт не дает мне права постоянно жить в Европе.
– Вы уедете в другую страну, смените глобус, галактику, но все равно останетесь собой. И, просыпаясь, вы полезете на русский новостной сайт, прочитаете про какой-нибудь наш будничный конец света, откроете "Фейсбук" и накатаете свой обычный большой и огненный пост про "кровавых п********". Потому что вы – это вы. И место здесь не играет никакой роли.
– Если я уеду, то я надеюсь, что буду думать иначе: у меня другой паспорт, у меня другое гражданство, и меня перестанет волновать, что тут происходит. И мне будет плевать на царя Путина. На распятого мальчика. Я очень хочу забить на подлости, которые происходят в этой стране. И перестать страдать.