Дотянуть до 2018-го

Рубль продолжает падение: 21 января курс доллара по отношению к российской национальной валюте перевалил за 85 рублей – в последний раз больше 80 рублей доллар стоил 19 декабря 2014 года. Эти события происходят на фоне падения мировых цен на нефть: в ходе сегодняшних торгов стоимость фьючерсов марки Brent с поставкой в марте 2016 года опускалась ниже 28 долларов за баррель.

РБК сообщает о подсчетах аналитиков ​Bank of America Merrill Lynch: при падении цены на нефть до $25 за баррель для бездефицитного исполнения российского бюджета на 2016 год доллар должен стоить 210 руб., а для исполнения бюджета с дефицитом 3%, который президент России Владимир Путин в декабре назвал максимальным, доллар должен стоить 140 рублей.

Игорь Николаев

Экономист Игорь Николаев, директор Института стратегического анализа компании ФБК, прогнозирует дальнейшее снижение курса рубля:

– Сформировался долгосрочный устойчивый тренд на ослабление рубля, и если бы проблема была только в ценах на нефть! Это – ключевая причина, но не единственная. Даже если цены на нефть перестанут падать (а они перестанут падать когда-то, и похоже, что в обозримом будущем) – это не означает, что рубль развернется вверх. Помимо цен на нефть, на устойчивость российского рубля влияет и макроэкономика. Не может быть слабой экономики при сильной или укрепляющейся национальной валюте. Мы не учитываем какие-то кратковременные колебания, нужно, чтобы в целом одно соответствовало другому: сильная, укрепляющаяся валюта – это сильная экономика.

У нас макроэкономика слабая. Санкции – другая важная причина низкого курса рубля. 2016 год уж точно, по всей видимости, России придется пережить с санкциями. Политика Федеральной резервной системы США – тоже влияет. Чем крепче доллар после того, как с декабря минувшего года ФРС стала поднимать базовые ставки по кредитам – и еще неоднократно обещает поднять ставки в текущем году, тем сильнее доллар будет укрепляться, а другие валюты, в том числе и рубль, тем сильнее будут ослабевать. Общая тенденция такая: рубль и дальше будет ослабевать, будут периоды то сильного падения, как мы сейчас наблюдаем, то некоторой стабилизации, могут быть кратковременные периоды укрепления. Но тенденция – это ослабление национальной валюты.

– Прогноз Bank of America Merrill Lynch, 140 рублей за доллар, – вы считаете, это реалистично в недалекой перспективе?

– Нет, не считаю. Я, конечно, с уважением отношусь к оценкам всех серьезных аналитиков, но, по-моему, все-таки недоучитывается, что даже при нынешнем ослаблении рубля резервный фонд в рублевом эквиваленте существенно прирос, потому что резервный фонд номинирован в долларах. Он даже в рублевом выражении прирастает – несмотря на то что тратятся деньги на балансирование бюджета, и прирастает серьезно, пока во всяком случае. Поэтому я не верю, что только при 140 рублях за доллар можно сбалансировать бюджет с 3-процентным дефицитом. Тем не менее, резервные фонды будут оскудевать. Даже несмотря на то, что девальвация рубля имеет такое значение.

– Многие аналитики и критики Кремля говорят, что скоро эти фонды истают и тогда у властей не останется никаких способов справляться с экономической ситуацией, противостоять кризису. С вашей точки зрения, какова динамика исчезновения этих фондов?

– Если смотреть в долларовом выражении, то, безусловно, они тают, и существенно. Причем – по оценке не только критиков, а по оценке министра финансов – мы можем исчерпать Резервный фонд уже в 2016 году. Это означает, что основные риски у нас уходят за горизонт 2016 года, то есть на 2017-18 годы. Но у нас же еще есть Фонд национального благосостояния, который пока на такие текущие нужды балансировки бюджета не тратится. И не просто так прозвучало предложение об объединении Резервного фонда и Фонда национального благосостояния, который тратится пока на реализацию инвестпроектов. Минфин заявляет, что технически это невозможно – но, знаете, все возможно, когда денег не хватает, вот законодатели и примут необходимые изменения. Вот с учетом еще и ФНБ деньги будут и в 2017 году. Однако наличие даже сейчас трат из фондов не означает, что мы успешно противостоим кризису. Мне трудно назвать успешным противостояние, при котором экономика, как это было в минувшем году, упала почти на 4 процента. Я думаю, всеми правдами и неправдами резервы фондов растянут до 2018 года, до следующих выборов, чтобы там что-то осталось. Но ситуация в экономике такова, что чем меньше денег в фондах, тем жизнь будет становиться сложнее.

– А существует какая-то арифметика, с какой скоростью утекают деньги из фондов, сколько денег там сейчас?

– Это не постоянное "утекание", потому что на это дело влияет динамика курсов валют; влияет и то, как эти деньги используются для бюджетных нужд. "В таком-то месяце такого-то года все утечет" – такого нет. Есть дополнительные доходы, как недавно выяснилось, нераспределенные остатки – оказывается, что многие министерства и ведомства не потратили миллиарды рублей в прошлом году. И если это осталось, то можно зачесть в бюджет текущего года. То есть много всяких вещей влияет на то, как тратятся деньги из резервных фондов, это не простая арифметика.

– Мы слышим слово "секвестр", уже несколько подзабытое. Кто будет в первую очередь страдать от этого кризиса?

– Приоритеты известны. Силовой блок будут трогать в самую последнюю очередь. А с учетом того, что реальные доходы населения в прошлом году – впервые с начала века – уже снизились примерно на 5 процентов, люди страдают. Так как это секвестр бюджета, бюджетники страдают – им не индексируют зарплаты, сокращают тех работников, зарплаты которых зависят от государства. А что такое не-индексация зарплат? Вот в условиях, когда инфляция, как в прошлом году, официально составила 12,9 процента, а ты не индексируешь зарплаты – это значит, что реальные зарплаты упали на те же 12,9 процента за год. Это существенно. Будет обделенным даже силовой блок. Они пострадают в меньшей степени, потому что остаются приоритетом, но когда денег не хватает – и это уже показал прошлый год, приходится сокращать все. Конечно, режутся в первую очередь инвестиционные расходы. За исключением таких вещей (хотя и там есть какие-то подвижки), как те же деньги на проведение футбольного чемпионата, инвестиционные расходы страдают в первую очередь. В последнюю очередь – социальные расходы и оборонные расходы. Но оборонные расходы все-таки в самую последнюю очередь.

– Экономическая ситуация в России – такая постепенно сползающая вниз кривая. А могут происходить события, которые приведут к какому-то существенному обвалу?

– Я бы не сказал, что это уже совсем плавное сползание. Все-таки почти 4 процента – падение по ВВП, это не очень-то плавное. Мы от какого-никакого экономического роста переходим к падению. Напомню, 2014 год – это все-таки был плюс 0,6 процента по ВВП, 2015 год – минус 3,9. Это уже не плавное. Когда говорят: это же не обвал, это не 10-12 процентов. В таком тоне сейчас высказываются экономические чиновники: цены на нефть ниже, но у нас же не обвал, у нас даже, может быть, будет не такое падение экономики, как в 2015 году, а меньше. Но здесь не надо забывать, что это, конечно, не обвал, но когда падение продолжается, было 3,9 в 2015 году, а будет еще какой-то минус (по нашей оценке, 3 процента в текущем году), то это будет уже падение от более низкой базы.

Экономика и так подсела, а здесь снижение еще больше происходит, и если за два года посчитать, уже будет минус 7 процентов. Вот это обвал или не обвал? Кратковременного обвала не происходит, но происходит устойчивое движение вниз. И самое неприятное, что реальные доходы падают. Чтобы обвалилось все буквально за год – нет, я не думаю, что такое будет. Есть определенная привычка, и это плохо, на самом деле, что это кризис, и есть понимание, как бы этого ни хотелось властям, – это всерьез и надолго. С учетом этого и выстраивается стратегия бизнеса, да и у населения. Переход населения к сберегательному поведению как раз был вызван тем, что люди тоже понимают: быстро все не закончится. Адаптация к кризису произошла, и это тоже страхует от того, что случится неожиданный обвал. Но и фактически гарантирует то, что движение вниз продолжится. Поэтому мой прогноз – без обвалов, но достаточно сильное и ощутимое движение вниз.

– Говоря об обвале, я имел в виду спираль, когда население переходит на сберегательную модель, понижаются траты, страдает средний и малый бизнес, факторы накладываются один на другой, и градиент этого движения становится больше и больше. Не может произойти так, что падение бизнеса, падение доходов приведет к тому, что случится социальный взрыв, придется вкладывать больше денег в экономику и ситуация резко ухудшится?

– Такой вариант тоже возможен, но я думаю, что пока он не столь вероятен. По причинам, о которых я говорил раньше, – определенная адаптация все-таки произошла. В некоторых отраслях, которые смогли использовать преимущества от ослабевания национальной валюты (фармацевтическая промышленность, химическая промышленность), мы даже наблюдаем какой-то рост... Но если там рост, там есть какие-то деньги – к этим отраслям будут тяготеть и другие отрасли и подотрасли, что-то такое будет происходить. На мой взгляд, это обеспечивает некоторое необвальное движение. Может ли накопиться критическая масса таких проблем? Ну конечно, может. Но это будет зависеть еще и от того, что будет делаться или не делаться в сфере экономической политики – или от слов о необходимости структурных реформ мы переходим к эффективным, масштабным, системным действиям, или по-прежнему в большей степени произносим слова об этом. То есть вариант с накоплением критической массы не исключается, но в любом случае это дело – не ближайшей пары лет.

– А вы считаете, что у кого-нибудь в правительстве, в органах власти, среди принимающих подобные решения есть воля и понимание ситуации? Я вижу, что есть полярные мнения. Кто-то, как академик Сергей Глазьев, считает возможным двигаться в сторону государственного планирования, кто-то говорит, что системные либералы в правительстве никаким влиянием уже не обладают. Какова вероятность, что реформы могут начаться?

– Я думаю, что вероятность не очень большая. Она меньше 50 процентов. Вопрос в том, насколько так называемые системные либералы остались приверженцами либеральных взглядов. Я не уверен, что и у них есть полное понимание ситуации. Во-вторых, если там понимание есть, то уж точно чего нет – так это политической воли и решимости честно и откровенно это говорить первому лицу. Скорее промолчат и не скажут всю правду. Поэтому и процент того, что реформы могут начаться, не такой большой. И поэтому, к сожалению, растет вероятность реализации тех предложений, которые еще совсем недавно казались немыслимыми, – по введению валютных ограничений, по эмиссии, по директивному управлению экономикой. Это мы слышали, в том числе от некоторых академиков. Вероятность этого, к сожалению, растет, хотя пока она тоже меньше 50 процентов, но ведь важна динамика, – говорит в интервью Радио Свобода московский экономист Игорь Николаев.