"Страна внутренне меняется"

Ровно год со дня убийства Бориса Немцова исполнится 27 февраля. Каким был один из самых ярких российских политических деятелей и какой след оставило поколение молодых политиков 1990-х, которые в современной России принято называть "лихими"? Собеседник Радио Свобода – литературовед и общественный деятель Мариэтта Чудакова, которую в 2007 году Немцов уговорил войти в первую тройку предвыборного списка партии СПС на парламентских выборах (те выборы партия проиграла).

Чудакова не помнит точно, когда познакомилась с Немцовым, и предполагает, что это было на одном из съездов СПС:

– Я никогда не была членом никакой партии: я не была членом Коммунистической партии, и в дальнейшем у меня была идиосинкразия, я не хочу быть членом никакой партии. Но СПС меня всегда приглашали как гостя на свои съезды. Думаю, что там познакомились, и как-то друг к другу сразу хорошо отнеслись. Меня усаживали в первом ряду как гостя, Борис Ефимович не раз подбегал ко мне, садился, и мы с удовольствием болтали. Какое-то было взаимное притяжение. Он производил на всех, я думаю, хорошее впечатление. Бывают обаятельные люди, Борис Ефимович к ним относился, его обаяние покоряло людей.

​– Почему он предложил вам войти в первую тройку СПС? Вы сразу согласились или он уговаривал?

– Какое там сразу. Я с 5-го класса мечтала заниматься наукой, это отношение к науке осталось у меня до сего дня. И когда он мне это предложил, в кафе мы встретились, я ему сказала в упор: "Борис Ефимович, мы с вами давно знакомы, как по-вашему, я целеустремленный человек?" – "Мариэтта Омаровна, кто бы отрицал". – "Ну, наверное, если бы я хотела быть в верхних этажах власти, то, как вы думаете, я, наверное, давно бы ездила на машине с мигалкой". Он согласился. Я говорю: "Я ни минуты не думала заниматься политикой и не хочу. Я человек науки с головы до пят. Я вам помогаю, я за вас голосую, готова способствовать, но я совершенно не готова тратить свое драгоценное время, сидеть в Думе вместо того, чтобы сидеть за своим письменным столом". – "Мы все устроим, чтобы вы мало проводили времени". Он сказал, что у них безвыходное положение, были большие сложности. Он сказал: "Мы оба с Толей вас очень просим". Анатолий Борисович Чубайс, которого я, во-первых, глубоко уважаю, во-вторых, с которым у меня всегда были добрые отношения. Мы редко видимся, но хорошо очень друг к другу относимся. Я сдалась, чтобы помочь, с огромными усилиями внутренними, я очень боялась потери времени. Я очень хотела, чтобы партия прошла в Думу.

​– Когда вы видели Немцова в последний раз? Сильно ли он изменился за все годы, что вы его знали?

– Я думаю, что мы виделись последний раз на одном из шествий. Я к нему подошла, чтобы подарить ему свою книжку "Егор". До этого, когда его арестовывали, он сидел в каком-то отделении милиции, я туда поехала. Его посадили на Новый год, я передала две свои детские книжки для его маленькой дочери, чтобы он после Нового года не с пустыми руками к ней пришел. А тут я подошла к нему, подарила и подписала "Егора".

На мой взгляд, он очень мало изменился. Я, может быть, удивлю вас своими словами, – это, возможно, был единственный его недостаток. Он как бы остался тем жизнелюбивым обаятельным молодым человеком, которым мы его знали в первые годы его политической карьеры.

​– Почему вы считаете это недостатком?

– Мужчины должны взрослеть все время. А у него немножко что-то молодежное осталось в душе. Я когда-то выступала на съезде у них и говорила о том, что в СПС мне казалось недостатком: вы знали, что народ наш столкнется с серьезными последствиями абсолютно необходимых реформ, многим придется ужаться во всех своих тратах, и вы должны были показать пример самоотречения, а вы этого не сделали. Такой упрек им бросила в свое время. Но каждый проживает свою жизнь, как он ее понимает. Борис Ефимович, может быть, для нашего очень сурового, тяжелого процесса реформирования страны слишком любил жизнь.

​– Он был звездой российской политики 90-х годов, как и Гайдар, как и Чубайс, любимый либералами и нелюбимый многими другими людьми в стране. Можете ли вы объяснить причину этой нелюбви? Может быть, "слишком умный" нашелся?

– На мой взгляд, два вектора во всем этом. Один: давний архетип общинного мышления, он живет в глубине – "будь как все", "зачем ты высовываешься, я же не высовываюсь". Например, даже то, что талантливый физик бросил науку, в которой у него были большие успехи, и пошел избираться в губернаторы Нижегородчины, я уверена, многих раздражило по причине общинного мышления. Один из его научных руководителей сказал: "Не знаю, что приобретет политика, но физика теряет много". Не менее сильны и реликты первых советских лет, они остались до сих пор. Я спросила пять лет назад у своих студентов в Литературном институте, где я профессор: кто-нибудь из вас помнит такое присловье: "Мы университетов не кончали"? Произносится с гордым видом. Все помнили. Я просто ахнула, как это живет. А идет это с ленинской конституции, когда те, кто считается эксплуататорами, не допускаются к власти, не могут голосовать и быть избранными. У нас многие до сих пор этого не знают – если у него была кухарка, значит, он пользовался наемным трудом, значит, он эксплуататор. У каждого человека с университетским образованием непременно была кухарка, он сам у плиты не стоял, как и его жена. И вот это гордое – вы лишенцы, а я обладаю всеми правами, "мы университетов не кончали", – это проявляется, вот именно "слишком умный". Презрение, чувство превосходства по отношению к умным, образованным людям, оно сидит в нашем обществе. Постепенно, я думаю, изменится, не может это всегда быть.

​– Гайдар, Немцов, Чубайс и подобные им – считали ли они, что коренным образом меняют Россию, и видели ли вы позже признаки разочарования, того, что они поняли, что это не так, что не они в результате определили путь, по которому пойдет страна?

– Я совершенно с этим не согласна. Они определили, и мы идем по пути, ими определенному. Все это активное возвращение к советскому времени последних лет – это все изменится на наших глазах. У нас странным образом люди очень пессимистично настроены обычно. Мне как-то во Франции сказали: мы женщин российских, а прежде советских определяем по мрачному выражению лица. Как это не определили? Я печатаюсь, а в советское время я с каждой своей статьей и книгой имела кучу неприятностей. За 20 же лет, прошедшие с конца советской власти, с начала реформ Гайдара и Ельцина, с 1991 года, я издала много статей и книг и ни разу не встретилась ни с одним цензурным замечанием.

​– Но в СМИ цензура вернулась.

– Они магистральный путь определили, он никуда не делся. Особенно был важен второй срок Ельцина, за который Ельцина только ленивый не поносит. Я полагаю, что второй срок, на который самоотверженно пошел больной президент, когда у него вся семья в ногах валялась, чтобы он не шел, он-то и определил. Я всегда повторяю: каждый знает, что цемент схватывается долго. Цемент демократии схватился именно в последние годы жизни Бориса Николаевича, при участии, естественно, Немцова и Гайдара, поэтому его не удается разрушить до конца, как ни стараются.

​– Это очень полемическое утверждение. Многие скажут, что Ельцин цеплялся за власть и привел Путина. Вы пытались популяризировать Гайдара, написав книгу "Егор". Почему? Это важное для России поколение – тех молодых политиков 90-х? Сейчас кажется, что все, что они создали, уничтожено.

– Это видение всего в мрачном свете – это наше свойство. В 70–80-е обожали тост "Выпьем за успех нашего безнадежного дела". Я всегда ставила бокал на стол и говорила: "Я этот тост не пью, я не считаю наше дело безнадежным". И все-таки права оказалась я, советская власть рухнула при всех нас, кто пил этот тост. Я считаю, что поколение молодых политиков 90-х годов сыграло огромную роль в истории нашей страны, им будет отдано должное. Вы знаете, как сейчас относятся к 90-м годам, поэтому моя книга "Егор" показывает реальный облик 90-х, она – для молодых, как я написала в предисловии, "смышленых людей от 10 до 16 лет". Я презираю несправедливость, с которой относятся к Гайдару, к Ельцину. Гайдара облили помоями с головы до ног, человек, который спас страну от того, что хуже гражданской войны. Конечно, каждый спросит: что может быть хуже гражданской войны? А я отвечу: есть что хуже, потому что все опубликовано, только никто не хочет читать. В течение всего декабря 1991 года на стол Ельцину, а вместе с ним и Гайдару ложились телеграммы из всех областей России с точными цифрами: в нашей области зерна осталось на 12 дней, в нашей области муки на 10 дней. Следовательно, уже в январе 1992 года нас ждал бунт женщин, которым нечем дома кормить детей. Смею вас уверить, это страшнее всего, что вы можете себе представить.

​– Поговорим о том, как изменилась страна за год после убийства Немцова. Вы читаете лекции бастующим под Москвой дальнобойщикам. Считаете, интеллигенции пора идти в народ?

– Я никогда не понимала этого разделения интеллигенции и народа. С юных лет я ощущаю себя частью своего народа. И когда я прихожу к дальнобойщикам – это умные, с большим чувством юмора люди, я себя с ними так же чувствую в своей тарелке, как со своими коллегами. Когда-то это было, когда народники в 70–80 годы XIX века шли в народ, пропасть была большая. Сейчас это все по-другому. Что очень важно, на мой взгляд, – любым способом усиливать просвещение. Я написала несколько детских книг, в просветительских целях написала "Дела и ужасы Жени Осинкиной", это единственная книга для подростков, для детей, где рассказано о Холокосте, где персонаж, 12-летний мальчик, хочет быть президентом, чего у нас, в отличие от Америки, абсолютно не бывает. Я показываю, что так надо. Он рассказывает своему младшему товарищу, главу за главой интерпретирует нашу конституцию. Я получила от бывшего члена Конституционного совета Тамары Морщаковой большой комплимент: "Вы единственная в стране, кто занимается правовым просвещением подростков". Я считаю, что эти вещи сейчас крайне важны, и я считаю, это никакое не "идти в народ", а нормальный долг перед своей страной. Россия – необыкновенная страна. Мне смешно и печально видеть, как интернет полон словами: если вы еще не свалили, то валите как можно быстрее. Все это глупо. Когда я вошла в "тройку" СПС, я проехала в 2007 году от края до края страну, от Владивостока до Калининграда. Потрясающая страна, потрясающие люди. Потом, мы способны к положительным вывертам в судьбе. Мой отец под Сталинградом был рядовым пехотинцем, за пять месяцев не написал домой ни одной строки. Когда вернулся, мама ему мягкий выговор сделала, а он сказал: "Клавочка, зачем было писать? Ни у меня, ни у моих товарищей ни минуты не было сомнений, что мы живыми отсюда не выйдем". И кто пошел через год по Садовому кольцу? Пленная армия Паулюса. А папа мой вернулся живой и здоровый. Поэтому мы необыкновенная страна – это надо иметь в виду.

​– Но вы видите, что за год после убийства Немцова страна как-то изменилась?

– Страна, по-моему, внутренне очень меняется, только этого не видно на поверхности. Идут глубинные процессы, меняется соотношение людей пассивных и активных, меняется соотношение в известном смысле глупых и тех, кто поумнеют, люди умнеют, многое начинают понимать, и рано или поздно это очень обнаружится.