Во второй части специального проекта, посвященного 30-й годовщине аварии на Чернобльской атомной электростанции, Радио Свобода рассказывает о ходерасследования причин катастрофы, об обвинениях, выдвинутых в адрес операторов, управлявщих реактором в роковую ночь и о действительном виновнике взрыва.
ВЕРНУТЬСЯ НА ГЛАВНУЮ СТРАНИЦУ ПРОЕКТА "СРОК ПОЛУРАСПАДА"
Следующая часть: Ликвидация не закончена
В конце августа 1986 года в Вене прошла конференция МАГАТЭ, на которую советская делегация привезла официальный доклад о причинах аварии на ЧАЭС, ее последствиях и их ликвидации. Представленный главой делегации Валерием Легасовым советский доклад лег в основу доклада INSAG-1 Международной консультативной группы по ядерной безопасности (INSAG). Оба документа возложили почти всю вину за случившееся на персонал ЧАЭС.
Ключевой вывод был сформулирован так: "Первопричиной аварии явилось крайне маловероятное сочетание нарушений порядка и режима эксплуатации. Катастрофические размеры авария приобрела в связи с тем, что реактор был приведен персоналом в такое нерегламентное состояние, в котором существенно усилилось влияние положительного коэффициента реактивности на рост мощности".
Это означает, что чем больше пара оказывается в активной зоне, тем выше скорость развития цепной реакции, более того, реактор может перейти в режим, когда его мощность начнет расти самопроизвольно. Ясно, что такого рода взаимосвязь критически опасна: атомный реактор ни в коем случае не должен неконтролируемо разогревать сам себя, иначе взрыв – это лишь вопрос времени. Этот опасный эффект заложен в конструкции реактора РБМК – и это тоже признано в докладе, но с оговоркой: опасным он становится только из-за фатальных ошибок операторов. Это можно сравнить с утверждением, что самолет, конечно, может упасть, если уж экипаж недозаправил топливо, открыл на высоте все люки, остановил двигатели, а затем направил машину прямо в землю.
Ни в одном нашем документе, ни в одном нашем учебнике не сказано, что наши реакторы могут взрываться
Через год уже в зале суда выяснится, что об этом опасном эффекте операторы станции попросту не знали. Показательный процесс начался в июле 1987-го, в специально отремонтированном для этого доме культуры города Чернобыля. Подсудимыми были шесть человек: директор станции Брюханов, главный инженер Фомин, начальник реакторного цеха номер 2 Коваленко, инспектор Госатомнадзора Лаушкин, начальник смены станции Рогожкин и Анатолий Дятлов. Судебное заседание продолжалось 18 дней, всем подсудимым были вынесены обвинительные приговоры. Директор Брюханов, главный инженер Фомин и его заместитель Дятлов получили по 10 лет лишения свободы, Рогожкин, Коваленко и Лаушкин были осуждены на меньшие сроки. Можно сказать, что судейская коллегия вынесла и один оправдательный приговор – реактору РБМК-1000.
Вот несколько цитат из выступлений обвиняемых и свидетелей на процессе.
Суд над бывшими сотрудниками ЧАЭС
Коваленко: "Ни в одном нашем документе, ни в одном нашем учебнике не сказано, что наши реакторы могут взрываться".
Рогожкин: "Я 34 года проработал на уран-графитовых реакторах, но ни разу, нигде не было отмечено, что они взрываются. Я об этом узнал только в прокуратуре".
Дик, начальник смены станции: "Мы по физике реактора совершенно не знали об опасностях работы реактора на малой мощности… РБМК был спроектирован с отступлением от норм ядерной безопасности, паровой эффект положительный. Это привело к разгону реактора. Такого быть не должно по всем учебникам физики".
Казачков, бывший начальник смены 4-го энергоблока ЧАЭС: "Даже при соблюдении регламента могло взорваться. Там положительный паровой эффект. [...] Я считаю, что реактор такого типа рано или поздно должен был взорваться. [...] На Смоленской, Курской, может быть, на Ленинградской АЭС (где также использовались реакторы РБМК-1000. – РС) из-за высокого парового коэффициента реактивности и отсутствия ограничений была постоянная опасность взрыва".
Впрочем, вызванные в суд официальные эксперты возражали. Один из них, по фамилии Полушкин, заявил: "Такой реактор можно эксплуатировать и безопасно. Надо только правильно эксплуатировать". Полушкин, приглашенный как независимый специалист, на самом деле был одним из создателей реакторов серии РБМК.
До официального признания: в катастрофе виноваты не столько люди, сколько несовершенство конструкции реактора, – пройдет еще 6 лет. На вторую годовщину катастрофы академик Легасов, представивший обвинения в адрес персонала на конференции МАГАТЭ, был найден повесившимся в своей московской квартире. Новые выводы были сделаны в докладе Комиссии госкомитета СССР по надзору за безопасным ведением работ в промышленности и атомной энергетике, опубликованном в 1991 году. Еще два года спустя их выводы подтвердил и уточнил доклад консультативной группы МАГАТЭ INSAG-7. "В связи с нынешним восприятием событий существует необходимость сместить акцент таким образом, чтобы он в большей степени [чем действий персонала] касался недостатков средств безопасности конструкции, о которых говорилось в INSAG-1, а также признать проблемы, обусловленные структурой, в рамках которой осуществлялась эксплуатация станции", – утверждает этот документ.
Серьезных конструктивных проблем у РБМК было две. Об одной – положительной паровой реактивности – мы уже знаем. Вторая – концевой эффект поглощающих стержней. Когда они опускаются в активную зону, то должны быстро останавливать ядерную реакцию. Но в случае реактора РБМК-1000 они были сконструированы так, что в первые несколько секунд погружения не просто не тормозили реактор, а наоборот, немного увеличивали в нем реактивность.
Макет реактора РБМК-1000, гордости и символа безопасной атомной энергетики. На выставке в 1983 году
В 1990 году в журнале "Огонек" было напечатано интервью академика Анатолия Александрова, директора Института атомной энергии, президента АН СССР и главного вдохновителя советской атомной энергетики. Отвечая на вопрос корреспондента, Александров сказал: "Поймите, недостатки у реактора есть. [...] Дело не в конструкции. Ведете вы машину, поворачиваете руль не в ту сторону – авария! Мотор виноват? Или конструктор машины? Каждый ответит: “Виноват неквалифицированный водитель”. Дятлов в своих воспоминаниях заочно отвечает на это заявление в эмоциональном тоне: "Ведете вы машину, жмете на тормоз. Вместо торможения машина разгоняется. Авария! Шофер виноват? А может, все-таки конструктор, гражданин академик?"
Ведете вы машину, жмете на тормоз. Вместо торможения машина разгоняется. Авария! Шофер виноват? А может, все-таки конструктор, гражданин академик?
Так что же на самом деле произошло с реактором в ту ночь? По достаточно устоявшемуся на сегодняшний день консенсусу, ситуация развивалась так. Отключение системы аварийного охлаждения днем 25 апреля полностью соответствовало программе испытаний и не сыграло роли в дальнейших событиях. А вот снижение мощности с 720 до 500 МВт в первые полчаса 26 апреля выходило за рамки предполагаемого режима. Впрочем, никакие нормативные документы не запрещали работу при таких условиях, и Анатолий Дятлов, как заместитель главного инженера станции, имел право самостоятельно принять решение о новом режиме. Провал мощности до 30 МВт при переходе на ручной режим, по-видимому, действительно ошибка Леонида Топтунова, но ошибка вполне распространенная, как объясняли свидетели на судебном процессе, провал, больший или меньший, допустил бы любой оператор.
А вот в следующий момент персонал принял решение, из-за которого, судя по всему, действительно должен нести часть ответственности за аварию. Вместо того чтобы заглушить реактор, чего, по некоторым свидетельствам, требовали Акимов и Топтунов, его стали разгонять, вынимая поглощающие стержни из активной зоны. Дятлов хотел провести испытания именно в этот день, и провести успешно. Формально регламент не требовал остановки реактора при малой мощности, но с физической точки зрения именно в этот момент он стал работать нестабильно. Во-первых, чем меньше стержней остается в активной зоне, тем сложнее управлять происходящими в нем процессами. Примерно так же, как менее управляемым становится автомобиль при выжатом сцеплении. Во-вторых, в реакторной зоне начали происходить опасные физические процессы: распределение плотности нейтронного потока стало неравномерным, в центральной части реакторной шахты началось так называемое отравление – выделение газов, сильно поглощающих нейтроны. Несовершенные датчики не давали персоналу полной картины происходящего, а главное, никто из операторов не предполагал, что реактор оказался в аварийном режиме.
Как опасен большой самолет, летящий на малой высоте, так опасен и реактор РБМК на малой мощности, на этом уровне он плохо контролируется и управляется
Заместитель главного инженера ЧАЭС по науке и ядерной безопасности Николай Карпан объяснил это на суде так: "Как опасен большой самолет, летящий на малой высоте, так опасен и реактор РБМК на малой мощности, на этом уровне он плохо контролируется и управляется. Работа реактора на малых мощностях была недостаточно изучена. Думаю, что у персонала четкого представления об опасности не было". Мощность удалось довести до 200 МВт и стабилизировать, но сам реактор превратился в мину замедленного действия.
Группа ликвидаторов готовится выйти на крышу реактора Чернобыльской атомной электростанции после катастрофыю 10 мая 1986 года
Аварийные сигналы, предупреждавшие о проблемах в барабанах-сепараторах, на самом деле свидетельствовали о том, что реактор близок к режиму, в котором положительный коэффициент паровой реактивности может привести к неконтролируемому росту мощности реактора. Именно это произошло с началом испытаний: мощность стала сначала медленно, а потом все быстрее расти.
Только в этот момент Дятлов, Акимов и Топтунов наконец осознали, что машина потеряла управление. И нажали на тормоз – кнопку аварийной защиты АЗ-5, сбрасывающую в активную зону сразу все поглощающие стержни. Казалось, что это гарантированно заглушит реактор в любой ситуации, при любом режиме работы. Но из-за концевого эффекта, о котором не знал на станции, по-видимому, ни один человек, "тормоз" в первые секунды сработал как "газ" – и этот небольшой дополнительный скачок мощности оказался критическим.
Примечательно, что о концевом эффекте поглощающих стержней некоторым советским инженерам было известно еще за несколько лет до аварии. Он был обнаружен при проведении пусков 1-го блока Игналинской АЭС в Литве и 4-го блока Чернобыльской АЭС еще в 1983 году. Научный руководитель проекта РБМК-1000 указывал тогда, что "при снижении мощности реактора до 50% (например, при отключении одной турбины) запас реактивности уменьшается за счет отравления и возникают перекосы высотного поля. [...] Срабатывание A3 в этом случае может привести к выделению положительной реактивности. Видимо, более тщательный анализ позволит выявить и другие опасные ситуации". Были даны рекомендации об устранении опасного концевого эффекта, но за два с половиной года, прошедших до аварии на ЧАЭС, они не только не были воплощены на действующих в стране реакторах РБМК, но даже и сама проблема не стала известна работающему на них персоналу.
В докладе INSAG-7 также упоминается относительно незначительная, хотя и приведшая к радиоактивным выбросам авария, произошедшая на реакторе типа РБМК 1-го блока Ленинградской АЭС 20 ноября 1975 года. Ее причиной стала вторая фундаментальная проблема проекта РБМК-1000 – разогревание реактором самого себя из-за положительного коэффициента паровой эффективности. Специальная комиссия сделала соответствующее заключение, отраслевой НИИ дал рекомендации, но фактически, как сказано в отчете INSAG-7, "уроки свелись главным образом лишь к весьма ограниченным изменениям конструкции или усовершенствованиям практики эксплуатации. Ввиду отсутствия связи и обмена информацией [...] персоналу Чернобыльской АЭС не было известно о характере и причинах аварии на 1-м блоке Ленинградской АЭС".
Генеральный директор МАГАТЭ Ганс Бликс на конференции "Медицинские аспекты Чернобыльской аварии" в СССР
Пожалуй, главные слова доклада консультационной группы МАГАТЭ INSAG-7 касаются не технических недостатков проекта РБМК-1000 и не действий операторов в роковую ночь 26 апреля 1986 года, а общих структурных и даже "культурных" проблем в советской атомной энергетике, присущих, как представляется, и советской промышленности вообще: "Можно сказать, что авария явилась следствием низкой культуры безопасности не только на Чернобыльской АЭС, но и во всех советских проектных, эксплуатирующих и регулирующих организациях атомной энергетики, существовавших в то время. Культура безопасности [...] требует полной приверженности делу обеспечения безопасности, которая на атомных электростанциях формируется главным образом отношением к этому руководителей организаций, участвующих в их проектировании и эксплуатации".
Сергей Мирный, участвовавший в ликвидации последствий Чернобыльской аварии в должности командира взвода радиационной разведки, говорит, что в абсолютной безопасности мирного атома до катастрофы были уверены практически все – от специалистов до простых людей. "На момент взрыва я был физхимик по образованию, моя военная специальность была командир взвода радиационной, химической и бактериологической защиты, я был приписан к единственному полку химзащиты Киевского военного округа, это был единственный такой полк на территорию в две трети Украины, – рассказывает Мирный. – Я знал, что в Чернобыле произошла авария на ЧАЭС, прошла короткая информация, но об этом говорили как об обычном аварийном инциденте в промышленности. Через три дня меня начали искать, вызванивать из военкомата в совершенно неурочное время перед праздником, звонили и домой, и на работу. Я был изумлен: я не связал эти два факта – что произошла авария на Чернобыльской АЭС и что мне по телефону трезвонят. И первой догадалась моя мать, она сказала: “Сережа, а может быть, это связано с аварией на АЭС?” И мы с отцом ее дружно затюкали, ну, типа “что ты понимаешь, это совершенно безопасно”.
Дозиметрист Игорь Акимов
Возможно, авария на Чернобыльской АЭС даже в большей степени, чем начало моей перестройки, явилась реальной причиной распада Советского Союза
Справедливости ради стоит отметить, что крупные аварии на атомных электростанциях случались не только в Советском Союзе – и как до, так и после катастрофы на ЧАЭС (например, авария на станции "Три-Майл-Айленд" в США в 1979 году или авария на АЭС "Фукусима-1" в Японии в 2011 году). Фундаментальные факторы Чернобыльской трагедии – низкая культура безопасности, использование несовершенных установок из соображений экономической выгоды и государственного престижа, а главное, вера в то, что человек окончательно обуздал выпущенные им на волю титанические природные силы. Вряд ли их можно назвать специфичными для СССР, они вполне универсальны. Но Чернобыльская катастрофа и по масштабам радиоактивного загрязнения, и по социально-политическим последствиям на порядки превзошла не только другие ядерные происшествия, но и любые антропогенные аварии. Накануне 20-й годовщины Чернобыльской аварии Михаил Горбачев писал: "Возможно, авария на Чернобыльской АЭС, которая произошла в этот месяц 20 лет назад, даже в большей степени, чем начало моей "Перестройки", явилась реальной причиной распада Советского Союза пять лет спустя. Действительно, чернобыльская катастрофа была поворотным моментом в истории: была эра до катастрофы и началась совершенно другая эра после нее".