События августа 1991 года стали прологом к драматичному и крайне противоречивому десятилетию российской истории. Девяностые годы вошли в нее как "эпоха Ельцина", поскольку почти день в день совпали с правлением первого президента России. Этой эпохе, тому, что пережила тогда Россия, причинам ее успехов и неудач и поиску ответа на вопрос о причинах краха российского демократического эксперимента и его замены путинским авторитаризмом посвящена новая книга американского журналиста и политолога Дэвида Саттера, многие годы проработавшего в России. Сейчас эта книга под названием "Меньше знаешь, крепче спишь" (The Less You Know, the Better You Sleep) готовится к изданию на русском языке. Радио Свобода с согласия автора публикует ее фрагмент, посвященный формированию постсоветского капитализма в России.
Если нам понадобится точно определить дату начала реформ, то ей можно считать второе января 1992 года. В этот день, всего девять дней спустя после отставки Михаила Горбачева, обозначившей конец СССР, правительство новой Российской Федерации под руководством премьер-министра Егора Гайдара внезапно отпустило цены. По расчетам Гайдара, они должны были подскочить в три-пять раз, а затем начать опускаться. Но случилось иначе: за десять месяцев цены поднялись в 25-30 раз. К апрелю счета большинства граждан, на которых хранились деньги, скопленные за десятилетия, обнулились.
Вера Павловна с седьмого этажа умерла. Мы собираем деньги на похороны
Однажды ночью, в марте 1993 года, в дверь моей московской квартиры постучали. На пороге стояла изможденная пожилая женщина, с которой я пару раз сталкивался в лифте. "Вера Павловна с седьмого этажа умерла, – сказала она. – Мы собираем деньги на похороны". Ошарашенный и оглушенный смыслом ее слов, я потянулся к кошельку, чтобы внести свой вклад в похороны этой несчастной, неизвестной мне женщины. И такие сцены разыгрывались по всей стране.
Когда большинство граждан потеряло свои сбережения, стали появляться многочисленные схемы-пирамиды, обещавшие помочь россиянам пережить раскручивавшуюся инфляцию. Россияне, неприспособленные к капиталистическому миру, доверяли лживой рекламе, суливший рост их доходов. И сначала, пока количество скупаемых акций росло, фирмы-пирамиды отдавали инвесторам часть дохода, чтобы привлечь новых участников. Люди простаивали в длинных очередях, чтобы поймать удачу. Но очень быстро – иногда уже через три месяца – пирамида рушилась, и вкладчики оставались ни с чем. С первым же спадом в объеме скупаемых акций организаторы исчезали вместе с деньгами инвесторов.
Пока миллионы граждан опускались за черту бедности из-за гиперинфляции, люди со связями находили многочисленные способы незаконного обогащения в условиях всеобщего хаоса. Одним из способов было получить государственный кредит по низкой ставке. Инфляция вызвала недостаток оборотного капитала, парализовавший производство. Чтобы стимулировать экономику, государство выдавало кредиты промышленным предприятиям по ставке 10–25%, при темпах инфляции в 2500%. Задача была помочь предприятиям выплачивать зарплаты и закупать оборудование. Но вместо этого выделенные средства оседали на банковских счетах под высокий процент. Руководители банков и директора предприятий делили прибыль.
Мясной отдел в московском магазине. Январь 1992 года, самое начало ельцинских реформ
Вторым способом обогащения был экспорт сырья. Хотя государство отпустило цены, оно продолжало регулировать цены на энергоресурсы, которые вначале составляли 1% от цен на мировом рынке. Государственная монополия на международную торговлю исчезла вместе с распадом СССР: теперь заниматься экспортом мог любой обладатель соответствующей лицензии. А поскольку сырье покупалось на внутреннем рынке за рубли по внутренним ценам, а продавалось за рубеж по мировым ценам, за доллары, лицензия на экспорт фактически давала право печатать деньги. Министерство внешних экономических связей выдавало их в обмен на взятки: стоимость лицензии была смешной по сравнению с размерами взяток.
Третьим способом был субсидированный импорт. Зимой 1991 года, опасаясь голода, государство продавало разрешения на импорт продуктовых товаров за 1% от их реальной стоимости: разница покрывалась за счет западных товарных кредитов. А продавались продукты по рыночной цене – результатом, вместо решения продовольственного кризиса в стране, стало обогащение небольшой группы торговцев. В 1992 году объем продовольственных субсидий достиг 15 процентов от объемов валового национального продукта.
Вторым фактором, который, наряду с гиперинфляцией, способствовал росту преступной олигархии, был процесс приватизации. Фактически передача государственных активов частным собственникам началась еще в эпоху перестройки, когда чиновники преобразовывали государственные ведомства в частные конторы. Вместо министерств появлялись "концерны". Вместо государственной системы распределения – товарные биржи, а вместо государственных банков – коммерческие. Адрес, оборудование и персонал оставались прежними, но государственные активы становились собственностью новых "владельцев".
У станций метро стали появляться загадочные люди, выглядевшие как бомжи, с табличками "Я покупаю ваучеры"
Приватизация официально началась в октябре 1992 года с массового распространения ваучеров. С начала октября любой россиянин мог получить ваучер с номинальной стоимостью в десять тысяч рублей. Предполагалось, что ваучер – это доля гражданина от общего национального благосостояния. Предприятия были преобразованы в акционерные общества, и россиян приглашали обменять ваучер на долю в АО.
Большинство людей не имели ни малейшего представления о том, что делать с ваучером. Некоторые покупали на них доли в собственных предприятиях. Другие вкладывали в ваучерные фонды, которые широко рекламировались и обещали прибыль. Многие продавали ваучеры прямо на улице, часто – всего за десять долларов или бутылку водки. На автобусных остановках и у станций метро стали появляться загадочные люди, выглядевшие как бомжи, с табличками "Я покупаю ваучеры". Их демонстративно жалкий внешний вид был призван показать, как мало на самом деле стоит ваучер. Наблюдая за этим спектаклем в 1993–1994 годах, я тоже стал думать, что ваучеры не имели реальной стоимости. Но за этими бомжами стояли бизнесмены и преступные группировки – с их помощью в России появилась первая легальная частная собственность и были сколочены первые состояния.
Члены этих группировок приезжали на торги акциями промышленных предприятий с пачками ваучеров. На одном из первых крупных аукционов в 1993 году компания "Алюминпродукт" приобрела 4,88% Саянского алюминиевого завода. Владельцем компании был Олег Дерипаска, ставший впоследствии одним из богатейших людей России. Говорят, что, будучи студентом МГУ, Дерипаска стоял у входа на завод в Хакасии и предлагал рабочим купить у них ваучеры. Через два года он возглавил завод. Другой олигарх, Каха Бендукидзе, через свою компанию "Биопроцесс" принял участие в торгах за долю в гигантском машиностроительном заводе "Уралмаш" в Екатеринбурге. За десять минут до закрытия торгов он предложил 130 тысяч ваучеров и стал владельцем 18% капитала завода. По некоторым подсчетам, несколько человек, которые освоили систему ваучеров, контролировали треть промышленного производства страны стоимостью в 1,2 миллиарда долларов. Остальным инвестиции, как правило, не приносили никаких плодов.
Московский межрегиональный аукцион по продаже акций госпредприятий
Некоторые люди так и не использовали свои ваучеры. Председатель оппозиционной партии "Яблоко" Григорий Явлинский позднее скажет: "Мой ваучер дома. Храню, чтобы показать потом внукам. Это хороший пример того, как можно экономически абсолютно неэффективно и политически безграмотно проводить приватизацию".
К концу 1994 году ваучерную приватизацию сменила новая приватизация, когда предприятия продавались за деньги. К этому времени сформировалась группа людей, которая могла участвовать в таких аукционах. Из ваучерной приватизации выросли, по меньшей мере, пятеро олигархов: глава "Альфа-Групп" Михаил Фридман, Олег Дерипаска, глава "Сургутнефтегаза" Владимир Богданов, Каха Бендукидзе и Владимир Потанин, глава компании "Микродин", которая активно действовала на рынке приватизации. Еще несколько человек стали миллиардерами, прибирая к рукам государственное имущество с помощью своих коррупционных связей: Михаил Ходорковский (валютные операции), Борис Березовский (автомобили), Владимир Гусинский (недвижимость) и Александр Смоленский (банковское дело).
Многие новоявленные богачи основывали банки, "уполномоченные" на хранение государственных средств. Доходность размещенных на счетах государственных средств была невысока, но смысл был в другом: "уполномоченные" банки, игнорируя инструкции, которые и так не исполнялись, использовали бюджетные средства как инвестиционный капитал. Они месяцами задерживали выплаты, вложив деньги в краткосрочные межбанковские кредиты, которые выдавались по ставке в 400%. Тем временем отсутствие зарплаты стало реальностью для миллионов россиян.
Именно эта группа миллионеров и миллиардеров во время второй стадии приватизации смогла скупить российские месторождения и предприятия за малую толику их реальной стоимости. Официально предприятия продавались с аукциона, но аукционы часто проходили лишь на бумаге. Когда они действительно проходили, комитет по управлению госимуществом часто не допускал нежелательных участников или предоставлял потенциальным победителям информацию о конкурентных предложениях их соперников. В тех редких случаях, когда аукцион проходил честно и настойчивый участник перебивал предложение влиятельной группировки, он мог поплатиться жизнью за свою победу.
Когда аукцион проходил честно, победитель мог поплатиться жизнью за свою победу
Цены, по которым продавались предприятия, шокировали российское общество: 324 завода были проданы, в среднем, меньше чем за 4 миллиона долларов за каждое. "Уралмаш" был продан за 3,73 миллиона долларов, как и Челябинский металлургический комбинат, а Мурманский траловый флот, насчитывавший сотни кораблей, ушел за 2,5 миллиона долларов.
9 сентября 1994 года бюллетень "Независимая стратегия" сообщал: "Большая часть основных производственных фондов России продается примерно за 5 миллиардов долларов. Даже если считать, что в России стоимость основных средств производства равняется стоимости ее внутреннего валового продукта (в странах Запада она обычно, по крайней мере, в 2,6 раза больше), то на самом деле она составляет 300–400 миллиардов долларов; сумма, полученная от приватизации, минимальна. По этой причине данная организация рекомендует британским инвесторам не упустить возможности и принять участие в покупке российских предприятий".
В конце 1994 года в ответ на требование Всемирного банка снизить темпы инфляции российское правительство прекратило печатать деньги. Чтобы выполнить свои обязательства, оно запустило программу "Ссуды за акции", в результате которой в России возникли компании, сопоставимые по размерам с крупнейшими американскими корпорациями.
В рамках программы государство брало ссуды в банках в обмен на доли в самых привлекательных неприватизированных предприятиях. Теоретически программа стимулировала конкуренцию. На практике доли приобретали самые влиятельные банки с хорошими "неформальными" связями в правительстве. Банки участвовали в аукционах, которые они же организовывали, и неизбежно выигрывали. Как только предприятие было заложено, банк, обладавший правом собственности, мог использовать его по своему усмотрению, а когда государство оказывалось неспособным выплатить ссуду (что, с учетом размеров дефицита государственной казны, как правило, и происходило), предприятие становилось собственностью банка.
Герман Греф, Каха Бендукидзе, Олег Дерипаска (слева направо)
Программа "Ссуды за акции" была похожа на игру. После открытия аукциона неизвестная фирма предлагала сумму, фактически совпадавшую со стартовой стоимостью, которую устанавливал банк, организовавший торги. Это обеспечивало "конкурентные" торги. Затем, исключив на различных основаниях всех остальных участников, банк мог назвать сумму, которая была незначительно выше предложенной "конкурентом". Так он устанавливал цену, по которой покупал предприятие.
Гигантский металлургический комбинат "Норильский никель" был предложен по стартовой цене 170 миллионов долларов. Онэксимбанк, организатор аукциона, купил его за 170,1 миллиона. Так Онэксимбанк приобрел 38% акций предприятия, которое производило 90% российского никеля, 90% кобальта и 100% платины. В течение трех недель государство передало частным владельцам предприятия, обеспечивавшие пятую часть федерального бюджета: помимо "Норильского никеля" это были такие крупнейшие энергетические компании, как "Лукойл", "Сиданко", "Сургут-Нефтегаз", "ЮКОС" и другие.
Программа "Ссуды за акции" сформировала целый класс очень богатых олигархов, позволив им приобрести государственное имущество за гроши. Причем эта схема позволила лишь очень незначительно пополнить оскудевший бюджет государства. В результате торгов в 1995 году, с которых было продано 21 крупнейшее российское предприятие – жемчужины советской короны – бюджет пополнился на 691,4 миллиона долларов и 400 миллиардов рублей: малая часть от реальной стоимости этих предприятий.
К апрелю 1996 года олигархия окончательно оформилась как влиятельный класс российского общества, и хотя большая часть их состояний была сколочена мошенническим путем, они считали себя успешными капиталистами с бесспорными правами на власть. В письме, которое подписали тринадцать олигархов и перепечатали ведущие российские газеты, читалась скрытая угроза коммунистам, которые, по данным соцопросов, снова набирали рейтинг. "Те, кто полагается на социальный конфликт и идеологический реваншизм, – говорилось в письме, – должны понимать, что национальные предприниматели обладают достаточными ресурсами и будут противостоять…беспринципным… политикам".
К апрелю 1996 года олигархия окончательно оформилась как влиятельный класс российского общества
Разграбление страны привело к экономическому коллапсу. В период с 1992 по 1998 год объемы валового внутреннего продукта сократились вдвое (в период Великой депрессии показатели американской экономики упали на 30,5%). Кризис промышленности был еще страшнее: производство снизилось на 65% – это больше, чем в период немецкой оккупации во время Второй мировой войны. Россия стала классической страной "третьего мира", которая продавала сырье и импортировала потребительские товары. Людям месяцами и даже годами не платили денег. Миллионы были вынуждены проводить выходные за городом, выращивая пищу, чтобы выжить.
Экономическая катастрофа сопровождалась катастрофой демографической. С 1990 по 1994 год средняя продолжительность жизни мужчин сократилась более чем на шесть лет. К 1998 году она составляла 57 лет – самый низкий показатель во всем индустриальном мире. Практически вертикальный рост смертности был настолько невероятным для страны, которая не находится в состоянии войны, что западные социологи сначала не поверили цифрам. В 90-х годах численность населения России сокращалась на 750 000 человек в год.
Борис Ельцин танцует на своем предвыборном митинге в 1996 году
Не получив фактически ничего от процесса приватизации, государство регулярно тратило больше, чем могло себе позволить. Чтобы уменьшить дефицит, стали выпускаться государственные краткосрочные облигации (ГКО). Они обладали рублевым номиналом и, как правило, выпускались на срок от трех до шести месяцев. Рынок ГКО вырос с 3 миллиардов долларов в конце 1994 года до 42,7 миллиардов долларов в 1996 году и 64,7 миллиардов долларов в 1997-м. Но по мере ухудшения финансового положения государства росла процентная ставка, иногда достигая 160%. К середине 1998 года государство тратило миллиард долларов в неделю только на выплаты по облигациям. Столкнувшись с ошеломляющим финансовым кризисом, правительство 17 августа 1998 года девальвировало национальную валюту, объявило дефолт по долгу на сумму в 40 миллиардов долларов и приостановило выплаты по долговым обязательствам. Цены резко подскочили, и зарождавшийся средний класс был уничтожен.
Ельцину выпал шанс один на миллион. После распада СССР, в решающий исторический момент, он стал правителем России с ошеломляюще высоким рейтингом и мог помочь своей стране раз и навсегда расправиться с тоталитаризмом. К сожалению, он воспринимал коммунизм лишь как экономический феномен и считал достаточным изменить механизмы экономики, чтобы вступить на путь демократии. Фактически же коммунизм, провозглашавший "классовые ценности", всегда был феноменом моральным, и исправить его ошибки можно было, лишь опираясь на универсальную систему человеческих ценностей, которую отрицали коммунисты. Это предполагало, прежде всего, верховенство закона. Концентрируясь на строительстве капитализма и осуществляя переходный период без опоры на закон, Ельцин предопределил будущее России, которой было отныне суждено стать добычей преступников и испытывать постоянное, прогрессирующее давление.
Перевод с английского Марии Епифановой