Ненужная демократия. Почему среди жителей развитых стран все больше недовольных нынешней системой

Середина 2020-х годов. Соединенные Штаты приходят в себя после смены трех президентов в течение семи лет: одного отстранили в результате импичмента, другой "доправил" его срок, но проиграл выборы, третий был убит в результате покушения.

Во Франции после провала реформ президента Макрона на выборах 2022 года победила Марин Ле Пен, которая закрыла границы и ввела в стране чрезвычайное положение – в связи со вспыхнувшими волнениями. В Германии правящая "большая коалиция" с трудом удерживается у власти после того, как на выборах больших успехов добились одновременно правые и левые популисты. В Италии после дефолта и отставки нескольких правительств подряд произошел военный переворот. В Турции Реджеп Эрдоган вначале провел референдум, на котором его полномочия были объявлены пожизненными, а еще через пару лет провозгласил себя султаном. Авторитарные лидеры Венгрии, Чехии, Словакии, Сербии и Болгарии объявили о создании Восточноевропейского союза, подписавшего договор о дружбе и сотрудничестве с Россией. Там в 2024 году 71-летний Владимир Путин готовится к избранию на пятый президентский срок.

Все эти мрачные фантазии вполне могут стать реальностью, если в мировом общественном мнении сохранятся сегодняшние тенденции: недовольство состоянием демократической системы, растущая поддержка авторитарных альтернатив и одновременно – усталость от политики как таковой. К таким выводам пришли политологи из Гарвардского университета Роберто Стефан Фоа и Яша Мунк, изучив материалы подробных исследований – World Values Survey (WVS, Всемирного обзора ценностей) за последние три десятилетия. Это глобальный социологический проект, исследующий взгляды жителей разных стран мира на важнейшие общественные проблемы. С 1981 по 2015 годы было проведено 6 раундов (или "волн") таких исследований.

Вот некоторые неожиданные данные, полученные по итогам последней "волны" WVS. 53% европейцев старшего возраста (поколение "бэби-бумеров", 1950–60-х годов рождения) и только 36% миллениалов (рожденных после 1980 года) выражают резкое несогласие со следующим утверждением: некомпетентность правительства – достаточное основание для того, чтобы армия захватила власть. В США почти треть опрошенных (32%) полагают, что стране лучше иметь "сильного лидера", который может "не беспокоиться о парламенте и выборах". 26% миллениалов в США и 13% – в европейских странах считают "необязательным" избрание гражданами своих лидеров на свободных выборах. 17% молодых европейцев из зажиточных слоев общества не видят ничего плохого в военном правлении. Все эти показатели заметно выше, чем аналогичные данные, полученные в ходе предыдущих исследований WVS – в 1990, 1995 и 2010 годах.

"Молодые поколения не только не считают демократию безусловно необходимой – они к тому же не проявляют большого интереса к политической жизни… Поколение бэби-бумеров не сумело передать детям и внукам и интерес к нетрадиционным формам гражданского активизма. Миллениалы Западной Европы и Северной Америки в меньшей степени вовлечены и в традиционные формы политической активности, и в оппозиционную гражданскую деятельность. Одновременно нарастает недвусмысленная поддержка авторитарных режимов", – пишут в своей статье Фоа и Мунк, заявляя, что впервые за многие десятилетия развитым демократиям угрожает "деконсолидация".

О том, что это такое и чем вызвана усталость от демократии, прежде всего у молодых людей, Яша Мунк рассказал в интервью Радио Свобода.

Яша Мунк

– Что такое "деконсолидация демократии"?

– Политологи привыкли считать, что демократии достичь непросто, особенно если речь идет о бедной стране с отсутствием демократических традиций. Но уж если вам удалось пару раз подряд сменить власть демократическим путем, закрепить основные институты и правила игры, то якобы все в порядке, о хрупкости демократии можно больше не беспокоиться. Возникает так называемая консолидированная демократия. И до недавнего времени предполагалось, что консолидированными или уже являются, или быстро в них превращаются не только западные демократии, но и те, что возникли в странах Юго-Восточной Азии, Латинской Америки и даже Африки. Мы с моим соавтором утверждаем, что считать так наивно. Более того, многие западные демократии проявляют признаки обратного процесса – деконсолидации. Что я имею в виду? То, что в развитых странах резко возросло число людей, критически настроенных по отношению не к каким-то конкретным недостаткам демократии, но к демократии как таковой. Они открыты проектам, альтернативным демократии, и партии, предлагающие такие проекты, набирают силу и популярность.

– Как-то это не стыкуется с тем вздохом облегчения, который издали сторонники либеральной демократии после недавних президентских выборов во Франции, а до этого – парламентских в Нидерландах и президентских в Австрии. Во всех этих случаях правые популисты проиграли.

– Да, это нынче распространенная реакция: мол, было тревожно, когда британцы проголосовали за Брекзит и когда Дональд Трамп был избран президентом США, но сейчас тренд изменился – популисты не везде побеждают, так что хватит беспокоиться. Но так рассуждать неверно. Да, мы видим, что политики и движения, враждебные многим принципам демократии, выигрывают не везде – но практически везде они получают очень значительную долю голосов. Возьмите Францию: либеральный Эммануэль Макрон выиграл, но за Марин Ле Пен проголосовали более трети избирателей, то есть почти в два раза больше, чем за ее отца Жан-Мари Ле Пена в 2002 году, когда он тоже вышел во второй тур президентских выборов. Или, к примеру, Австрия: праворадикальный кандидат от партии с четкими связями с неонацистским движением получил 47% голосов на выборах президента, и мы говорим, что это повод для радости?! Мне кажется, тем самым мы опускаем планку недопустимо низко.

– Одна из самых любопытных тенденций, на которую вы обращаете внимание в своем исследовании, – падение доверия к демократии и интереса к политике в целом среди 20–30-летних, резко отличающее их от предыдущего поколения. Почему это происходит?

– Да, статистика действительно впечатляет. Если взять, к примеру, США, то люди, родившиеся в 1940–50-е годы, на вопрос о том, насколько важно для них жить в условиях демократии, в подавляющем большинстве отвечают: да, очень важно. Зато среди тех, кто родился в 1980-е, лишь менее трети дают подобный ответ. И примерно такое же количество симпатизирует разного рода альтернативам демократии – например, военному правлению. Причин тут несколько. Одна – то, что нынешняя политическая система лучше относится к старшим поколениям, чем к молодым, особенно в Европе. Это солидные пенсии, защищенные права работников, которые во многих случаях делают проблематичными увольнения и набор нового, молодого персонала. Результат – довольно высокая безработица среди молодежи.

Многие миллениалы примерно так относятся к действующей политической системе. (Акция протеста в Штутгарте, Германия, 2015 год)

Другой фактор: старшие поколения в странах Центральной и Восточной Европы помнят, каково было жить при фашизме и коммунизме, а в Европе Западной – жить в условиях угрозы со стороны подобных режимов. Молодые же говорят: недостатки этой системы мы хорошо знаем, а вот будут ли плохи возможные альтернативы ей – это еще надо посмотреть. Они более открыты социальным экспериментам. Будут ли они действительно рады жить при авторитарном режиме? Вероятно, нет. Но проблема в том, что, утратив гражданские свободы и демократические институты, их не так просто восстановить. Здесь большой повод для беспокойства.

– Интересен и другой момент: рост разочарования в демократии среди благополучных, зажиточных групп населения. Эти люди живут неплохо, но при этом недовольны системой. Почему?

– Тут сложно ответить однозначно. После избрания Дональда Трампа в США развернулась дискуссия о том, почему это случилось, что тут было главным. Одни говорят: социально-экономические факторы, недовольство людей, оставшихся без работы или обедневших. Другие – факторы культурные, ломка многих стереотипов, превращение Америки в действительно мультикультурное и более пестрое общество, к чему многие не могут или не хотят привыкнуть. Я думаю, что несколько факторов могут действовать одновременно. Есть тенденция: когда люди боятся близящегося, по их мнению, экономического упадка, они более склонны к политическому экстремизму, чем когда они на самом деле испытывают на себе последствия этого упадка. Человек может рассуждать так: ОК, я пока живу неплохо, но вот мой сосед разорился, другого соседа уволили с работы, а сам я работаю в отрасли, где людей все чаще заменяют роботы, и кто знает, что будет через пару лет…

На это накладывается другая вещь – ревность. Когда человек чувствует себя уверенно и благополучно, он обычно не испытывает отрицательных эмоций по поводу процветания других людей. Но когда он тревожится относительно своего будущего, чужие успехи часто вызывают у него раздражение, ему кажется, что кто-то (мигранты, афроамериканцы, другие меньшинства) процветает за его счет, паразитирует на нем. Страх и неприязнь толкают людей к экстравагантному политическому поведению. И еще: если воспринимать демократию только как власть большинства, то в условиях, когда социальное неравенство нарастает (а сейчас это так), легко предположить, что будет усиливаться нажим на власти с целью перераспределения средств от богатых к бедным, роста налогов и т. д. Вот и дополнительная причина для недовольства демократией среди зажиточных людей, для симпатий к технократическим правительствам или другим формам правления, не связанным с демократией.

​– Владимир Путин стал очень заметной фигурой на Западе. Журнал Forbes, как известно, по итогам прошлого года объявил его самым влиятельным политиком в мире. Такая "весомость" авторитарного российского лидера – тоже следствие деконсолидации демократии?

– Безусловно. Сильный вождь – "отличное" средство от проблем демократии, всех этих компромиссов, парламентских договоренностей, партийных споров… Но я надеюсь, что чем больше люди будут узнавать о том, как на самом деле выглядят авторитарные режимы, нелиберальные демократии и прочие модели такого рода, тем меньше они им будут симпатизировать. Так, Путин сейчас уже заметно менее популярен в Западной Европе, чем пару лет назад, потому что общество узнаёт все больше деталей о том, насколько репрессивен, несправедлив и коррумпирован его клептократический режим. Становится яснее цена, которую платят за авантюристическую внешнюю политику авторитарных лидеров их собственные и соседние страны. Здесь тоже источник надежды на будущее: чем понятнее будет, что именно представляет собой власть "отцов нации", тем меньше соблазн избрать кого-то подобного у себя дома.

– А что опаснее для нынешних демократий: их внутренние проблемы, позволяющие говорить о "деконсолидации", или попытки дестабилизировать демократии извне? Когда видишь, сколько нынче в США, да и в Европе говорят о том, как Кремль вмешивается в ход выборов, иногда возникает ощущение, будто Путин – это какой-то всемогущий демиург, а западные демократии – хрупкие и беззащитные тростинки на ветру… Вряд ли все-таки это так.

Владимир Путин и Марин Ле Пен. Москва, 24 марта 2017 года

– Нет, конечно. Но важно и то и другое. С одной стороны, демократии должны защищаться от вмешательства извне. Дерзость, с которой Владимир Путин пытался, например, влиять на исход президентских выборов во Франции, поражает. Ясно, что здесь демократиям не обойтись без мер самозащиты, таких, как борьба с кибершпионажем, запрет финансирования политических партий из-за рубежа и множество других вещей. Но в конечном итоге главное – убедить собственных граждан в достоинствах нашей политической системы. В США было много разговоров о русских хакерах и их возможной роли в недавней президентской кампании. Мог этот фактор повлиять на исход выборов? Не знаю, наверное, мог, учитывая небольшой итоговый разрыв между результатами обоих кандидатов в тех штатах, которые оказались ключевыми. Но дело ведь не в этом – а в том, что еще совсем недавно в США политик, подобный Дональду Трампу, просто не мог и мечтать о том, чтобы реально бороться за президентство, не говоря уже о том, чтобы выиграть его! И чтобы ситуация нормализовалась, нужно опять-таки очень многое сделать: вернуть избирателям уверенность в будущем, улучшить их жизненные стандарты, добиться общественного согласия по вопросу об иммиграции – кого мы здесь хотим или не хотим видеть и в каких количествах, – в общем, провести ряд важнейших реформ, которые и представляют собой лучшее средство против вмешательства со стороны лидеров типа Владимира Путина.

– Если сравнить нынешнюю ситуацию с той, что была в мире лет 12 назад, возникает ощущение, что мы переместились на другую планету. Тогда шли разговоры об "экспорте демократии" (кому-то это нравилось, кто-то этого боялся, это другой разговор), а сейчас мы говорим о том, что даже развитые демократии находятся под угрозой "деконсолидации". Остается ли демократия глобальным проектом, сохранит ли она в будущем свою привлекательность для людей в странах с недемократическими режимами?

– Да, нынче демократии в обороне. Ларри Даймонд, один из крупных специалистов по этому вопросу, назвал нынешнюю ситуацию "демократической рецессией". Когда солидные аналитики на полном серьезе задаются вопросом, переживет ли Конституция США президентство Дональда Трампа, это говорит о беспрецедентности ситуации. Велик соблазн замкнуться на самих себе. И действительно, как человек, выросший в Европе и живущий в Соединенных Штатах, я должен сказать, что, если демократии деконсолидируются в США, Франции, Германии, это будет означать непоправимый урон демократическому развитию во всем мире. Но так ли уж мудро замыкаться? Ведь в то же самое время в Восточной Европе есть страны, которые успешно борются за сохранение и развитие своих демократий, в Латинской Америке и Юго-Восточной Азии демократии куда прочнее, чем были пару десятков лет назад, даже в Африке есть истории успеха в этом отношении. Поэтому стратегия должна быть одновременно наступательной и оборонительной: поддерживать новые демократии, одновременно защищая демократии "старые" в Европе и Северной Америке.

– Вам не кажется, что человечество в каком-то смысле бегает по замкнутому кругу? Прошлый век, по крайней мере его первая половина, был эпохой диктатур. Итоги известны – десятки миллионов жертв. Демократизация в последние десятилетия принесла, при всех возможных "но", долгий мир, особенно в Европе, и рост благосостояния по всей планете. И вот сегодня мы, тем не менее, говорим о "деконсолидации" демократии. История учит тому, что она ничему не учит?

– Знаете, после Второй мировой войны в массовое сознание глубоко вошел такой способ оценки развития общества: мол, дела идут от худшего к лучшему, причем поступательно развивается все – идет экономический рост, демократизация, укрепление прав и свобод человека… В общем, через 50 лет мы будем более свободными и более процветающими, чем сегодня, а еще через 50 лет – еще более свободными и процветающими, и так далее. Одним словом, прогрессивно-линейное мышление. Такой подход уже не первый год подвергается критике, потому что не соответствует реальности. Мы в нашем исследовании тоже критикуем подобные представления, объясняя: убежденность в том, что демократия, даже в странах вроде Германии или США, – это навсегда, и ее качество будет только улучшаться, оказалась наивной. Но это не значит, что мы разделяем представление о том, что, как вы говорите, человечество бегает по кругу. Кстати, это очень старая теория, так думали и во времена Платона, и во времена Макиавелли. Это исторический фатализм. На мой взгляд, ничто не предопределено и ничто стопроцентно не повторяется. То, куда пойдет мир, зависит от наших действий и нашего выбора. Сейчас неясно, переживаем ли мы кризис, который демократическая система преодолеет и выйдет из него более сильной, исправив те ошибки, которые накопились, – или же находимся на наклонной плоскости, по которой покатимся в новый период диктатур. Это означало бы, безусловно, новую эру войн, конфликтов и страданий. Но я не фаталист, все зависит от нас. Это значит в то же время, что прогресс не гарантирован, за него нужно бороться.