"Явились в квартиру, задержали. Если б я сообразил и двери не открыл – они бы ломали, конечно. <...> Может, 15 минут мы бы продержались, но в обстановке яснеющей уже что-то бы сожгли, уже друг другу бы что-то обещали, разъяснили... Очень слабое начало: просто – открыли". Так в сборнике автобиографических очерков "Бодался теленок с дубом" Александр Солженицын описывал события 12 февраля 1974 года.
Ровно 45 лет назад писателя задержали в квартире на улице Горького (сейчас улица называется Тверская, а в квартире находится музей Солженицына). Его привезли в Лефортовский изолятор и объявили: вы обвиняетесь по 64-й статье УК РСФСР в измене родине и лишены советского гражданства специальным указом Президиума Верховного Совета СССР. Уже на следующий день писатель приземлился во Франкфурте-на-Майне: прилетел на самолете, пассажирами которого были только он и сотрудники КГБ.
В это время Солженицын уже лауреат Нобелевской премии по литературе. Ему предлагали добровольно покинуть страну, но он отказался. В 1973 году за границей начал выходить "Архипелаг ГУЛАГ", и этого писателю уже не простили. В советской прессе его называли не иначе как "литературным власовцем". Ареста Солженицын ждал, но высылки – нет.
"На кухне собралось человек сорок"
Диссидентка Арина Гинзбург через несколько часов после ареста писателя уже была в квартире Солженицыных.
"Наташа стояла в дверях и говорила нам с улыбкой: "Ребята, ну вы слабонервные!" Но было понятно, что ей, конечно, важно и приятно, что мы все пришли. Собралась группа людей, человек сорок, все проходили на кухню", – вспоминает она. В квартире, по ее словам, оставались жена писателя Наталия Дмитриевна, ее мама, трое маленьких сыновей (3-летний Ермолай, 2-летний Игнат и 6-месячный Степан) и старший сын Наталии Дмитриевны от первого брака, 12-летний Митя.
Музей-квартира Александра Солженицына в Москве. Фото Германа Лепехина
В квартиру на Тверской также приехали Лидия Чуковская, Евгений Пастернак с женой Еленой Вальтер, писатель Виктор Некрасов. Кто-то дежурил возле здания прокуратуры на Петровке, кто-то помогал кормить и укладывать детей, кто-то звонил иностранным корреспондентам. Физик и правозащитник Андрей Сахаров писал открытое письмо и тут же отправлял его по рукам – подписать. К утру стало известно, что Солженицына высылают.
Сыну самой Арины Гинзбург тогда не было и года, с ним по очереди оставались ее друзья. А она и ее муж помогали Наталии Дмитриевне готовиться к переезду. Александр Гинзбург к тому моменту отбыл свой второй срок и жил в Тарусе: ему нельзя было селиться ближе 100 километров к столице. Но услышав, как "вражеские голоса" сообщили о задержании Солженицына (западные радиостанции слушали и в Москве, и в ссылке), Гинзбург сбежал из-под надзора и, наплевав на конспирацию, поселился прямо в квартире писателя.
Александр Гинзбург. Архив Международного Мемориала
Пока Наталия Дмитриевна и дети Солженицына не уехали, сотрудники КГБ и милиции не трогали Гинзбурга, вспоминает Арина Сергеевна: "Он ходил в магазин, водил Ермошку в детский сад. Конечно, за этим домом следили, слушали. Но позволили ему помочь все сделать".
На все шкафы, коробки с пластинками, столы и диваны обитатели квартиры на Тверской наклеивали бумажки с именами – тех, кому они достанутся после отъезда. В сумках и портфелях выносили книги и бумаги, передавая их "выездным" – в основном иностранным корреспондентам. Самые ценные документы – рукописи и черновики – помог вывезти помощник военного атташе США Вильям Оден.
"В аэропорт Наташа попросила никого не ездить, буквально несколько близких друзей. Ей говорили, что готовятся какие-то провокации, и она боялась за детей, – рассказывает Арина Гинзбург. – Мы вызвали несколько такси и повезли детей. Старший, Ермоша, ехал с Надеждой Васильевной Бухариной, мамой искусствоведа Елены Муриной. Игнат, средний, – с Ниной Сергеевной Климохиной, у которой была частная детская группа в доме Нирнзее на Тверской. К ней ходил и Ермолай, и мои потом оба сына. Чудесная. Дети звали ее Тёня – тетя Нина. А шестимесячный Степа лежал у меня в корзиночке".
Провокаций по дороге в аэропорт не случилось. Наталия Солженицына последовала за мужем 29 марта 1974 года. В 1975 году ее, уже живущую за границей, тоже лишили гражданства.
Кого и как высылали из СССР
"Эта практика совершенно не рядовая, мы знаем всего несколько таких случаев, – говорит о высылке писателя из Советского Союза историк Алексей Макаров из "Мемориала". – Инициатива обычно исходила от КГБ, дальше готовил все это МИД. С Солженицыным был вопрос, кто его примет. В конце концов договорились, что это будет Генрих Белль".
Чаще лишение гражданства происходило по-другому, рассказывает историк: человек выезжал из страны (например, на гастроли, как Галина Вишневская и Мстислав Ростропович), а пока был за границей, узнавал, что вернуться уже в СССР не может. Или же к нему приходили сотрудники КГБ и предупреждали: либо эмиграция на Запад, либо "поедешь на Восток" (то есть арестуем и отправим в лагерь).
Если же высылали прямо из Союза, то, как правило, меняли на советских шпионов или дружественных режиму политиков-коммунистов. Так через год после Солженицына оказался за границей писатель-диссидент Владимир Буковский. Его обменяли на арестованного в Чили главу местной компартии Луиса Корвалана, но выслать в Чили не могли – зачем чилийской хунте оппозиционный советский писатель?
"Переговоры шли через посредничество американцев. Выбирали город, который был бы удобен обеим сторонам. Сохранилось довольно интересное обсуждение проекта, подготовленного международным отделом ЦК КПСС, – рассказывает Макаров. – В нем говорится, что лучшим местом была бы Женева, потому что там наименьшая вероятность антисоветских выступлений. Зато Западный Берлин организационно удобнее". В итоге Буковского доставили в швейцарский Цюрих.
Александр Гинзбург и Владимир Буковский в США в мае 1979 года. Архив Международного Мемориала
А еще через четыре года, в 1979-м, из Советского Союза изгнали уже Александра Гинзбурга. После высылки Солженицына он возглавлял фонд помощи политзаключенным и их семьям, в который писатель перечислял доходы от издания "Архипелага ГУЛАГ" за границей.
"Солженицын объявил о создании фонда уже после отъезда. Сделал заявление, воздал Алику почести, называл его "подлинным настоящим героем", – рассказывает Арина Гинзбург. – Мы потом шутили: "Подлинный настоящий герой, сходи в подвал за картошкой!"
Гинзбурга арестовали в 1977-м. Через два года его и четверых заключенных: баптиста Георгия Винса, украинского националиста Валентина Мороза, "самолетчиков" Марка Дымшица и Эдуарда Кузнецова (оба участвовали в захватах самолетов, на которых пытались улететь на Запад после отказов в выездных визах) – обменяли на осужденных в США разведчиков Рудольфа Черняева и Вальдика Энгера. Привезли из лагерей в московский изолятор Лефортово, оттуда – в самолет и в Нью-Йорк.
"А я глажу рубашечки в Беляево-Богородском"
"Где-то в одиннадцать гости разошлись, я принялась гладить детские рубашечки. На письменном столе стоял приемник. Слушаю "Голос Америки", и вдруг: "Мы прерываем нашу передачу для экстренного сообщения". Так Арина Гинзбург 27 апреля 1979 года узнала, что ее мужа выслали в США.
"Перечислили их имена, а затем говорят: "В дальнейшем мы вернемся к этому сообщению, а пока продолжаем передачу о национальных парках Вашингтона". Помню наизусть!" – усмехается Арина Сергеевна. Из расширенного сообщения, прозвучавшего в радиоэфире через несколько минут, она узнала, что муж в Нью-Йорке. "А я – в Беляево-Богородском. Телефон отключен, темнота, я одна и двое маленьких детей. Полпервого ночи".
Арина Гинзбург с сыновьями Алексеем и Александром. Фото для международного паспорта, июнь 1979 года. Архив Международного Мемориала
Первым прибежал сосед, диссидент Александр Бабенышев. Он остался с мальчиками (сыновьям Гинзбургов тогда было шесть лет и четыре года), Арина побежала звонить знакомым. К двум часам ночи в квартире на юго-западе Москвы уже были правозащитники Андрей Сахаров и Елена Боннэр, диссиденты, журналисты и многие другие. "Я дала пресс-конференцию, потом вторую. А потом поняла, что у меня температура 40″.
Утром в квартиру Гинзбургов прибыл сотрудник ОВИРа и приказал: "Немедленно собирайтесь". Но Арина Сергеевна оказалась серьезно больна, несколько недель приходила в себя, а потом еще долгих девять месяцев всеми правдами и неправдами пыталась отложить отъезд.
Гинзбурги надеялись вывезти за границу не только родных сыновей, но и молодого человека, которого считали своим приемным сыном, – Сергея Шибаева, мальчика из неблагополучной семьи из Тарусы. За близкую дружбу с семьей диссидентов Шибаев пострадал: от него пытались получить показания против Гинзбурга, когда тот сидел, а потом отправили служить в стройбат на Крайний Север.
"Мы бились за Сережу, но не смогли его увезти", – говорит Арина Гинзбург. Шибаев остался в Советском Союзе, переписывался с "приемной семьей". Через несколько лет он покончил с собой.
В изгнании
"Стоят гебисты по сторонам, пилот вылез. Голос:
— Идите.
Иду. Спускаюсь. С боков – нету двоих коробочкою, не жмут. Шагнул перекладины три-четыре – все-таки оглянулся, недоумеваю. Не идут! Так и осталась нечистая сила – вся в самолете.
И – никто не идет, я ж на два салона – пассажир единственный.
Тогда – под ноги, не споткнуться бы. Да и вперед глянул немножко. Широким кольцом, очевидно за запретною чертой, стоят сотни две людей, аплодируют, фотографируют или крутят ручку. Ждали? Знают? Вот этой самой простой вещи – встречи – я и не ожидал".
Александр Солженицын после высылки поселился в Цюрихе. Окончил мемуары "Бодался теленок с дубом", писал "Красное колесо", а через два года переехал в США.
Гинзбурги первые несколько месяцев после воссоединения жили у Солженицыных в Вермонте, но вскоре их позвали в Париж. Арине Сергеевне предложили работу в газете "Русская мысль", Александр Гинзбург руководил русским культурным центром и работал в газете обозревателем.
Арина и Александр Гинзбурги на фоне афиши спектакля «Zeks». Париж, 1988 год. Архив Международного Мемориала
"К концу 70-х годов на Западе сложилась уже довольно большая диаспора, так называемая "третья волна эмиграции", поэтому можно было выжить, не зная вообще английского языка, просто работая в какой-то из эмигрантских организаций или журналов, – рассказывает о жизни высланных диссидентов историк Алексей Макаров. – Если говорить про Буковского, например, ему как биологу приходили приглашения о работе из университетов".
Советская власть считала практику обмена диссидентов на шпионов своим успехом. "Это преподносилось как срыв планов по "расшатыванию социализма изнутри". Так сформулировано, например, в проекте решения 1979 года по обмену пятерых политзаключенных, подготовленного Юрием Андроповым и Романом Руденко, – то есть председателем КГБ и генпрокурором", – рассказывает историк.
Идея высших партийных чиновников состояла в том, что "простых советских правозащитников" быть не может: все делается на деньги Запада в целях подрыва СССР. "Людей, которые наш строй подрывают, мы высылаем, и их уже нельзя использовать для подрыва – такая была логика. А взамен получаем наших разведчиков. Конечно, это воспринималось как успех", – объясняет Макаров.