Вышивки и заплаты. Повседневная жизнь женщин в сталинских лагерях

Отрез, Узел, Ветошь, Веретено, Стежок, Основа — так называются разделы выставки “Материал” в Международном Мемориале. У этих слов, помимо прямых значений, есть переносные. Все они применимы к описанию разных состояний женщин – жертв ГУЛАГа. Так “отрез” – это метафора ареста, когда в одночасье человека грубо отрезают от нормальной жизни. После отреза арестантка оказывается в совсем иных условиях:

Женщины тяжело переживали грязь, полчища клопов, вшей, крыс, переполненные параши в тюрьмах, зловонные отхожие места в лагере, вонь и тесноту бараков. В таких условиях приходилось жить долгие годы. Даже соблюдение элементарной личной гигиены требовало огромных усилий — умыться снегом, когда не было воды, раздобыть чистые тряпки во время месячных, не ходить в грязном и рваном, обсушиться и постирать одежду после работы.

Этот текст выведен белыми буквами на безжизненном сером фоне. Весь дизайн выставки построен на этом цвете. Архитекторы Кирилл Асс, Надежда Корбут и Екатерина Тинякова перегородили пространство зала стеной, сложенной из шершавых бетонных блоков. К грубой поверхности прикреплены экспонаты. Тут по контрасту выглядят беззащитными ветхая латаная-перелатаная одежда узниц и яркие вышивки, которые создавали подневольные работницы швейных фабрик.

Тридцать лет в Международном Мемориале собирали эту коллекцию. Как сообщает хранитель архива этой организации и член ее правления Ирина Островская, ей хорошо известно, кому принадлежали те или иные предметы, однако на этикетках такой информации нет:

– Для нас эти вещи не безымянные. Про каждую мы знаем ее легенду и, конечно же, знаем биографии людей, которые нам все это передавали. Но, понимаете, выставка “Материал” – это же собирательный образ. Именно поэтому здесь не подписаны предметы и их владельцы. У нас подписан только лагерь, откуда это. И вообще, выставка во многих отношениях все-таки художественная, она не документальная.

Коврик для куклы. АЛЖИР, 1939 год

Наши экспонаты – это такие важные вещи, которые хранили всю жизнь. Иногда это была память о лагерной подруге. Иногда это были самодельные подарки, которые мамы присылали из лагеря своим детям. Иногда это то, что носили на себе, и я вам должна сказать, что лагерная одежда – это совершенно уникальный музейный жанр, потому что ее сохранилось ничтожно мало. Кто-то от нее избавлялся, выйдя на свободу. А если не существовало возможности надеть что-то другое, то донашивали до последних дыр, так что хранить уже было нечего. Но порой эти предметы все-таки сохраняли. Иногда даже не задумывались, зачем это делали, потому что на выставке есть такие вещи, которые странно держать дома в своем гардеробе. Странно. Но в то же самое время выбросить это тоже невозможно.

Продукция швейных фабрик женских лагерей

Выставку про женскую память о ГУЛАГе мы задумали давно, но она все никак не складывалась. До тех пор, пока не пришла в голову идея, что мы судьбу женщины будем показывать через материал. Это тем более уместно, что швейное и ткацкое производство было очень распространено в женских лагерях. Когда определились с концепцией, исчезла растерянность, ведь поначалу, когда мы разложили все предметы из нашего собрания, мы не понимали, как работать с целым разделом вещей. Дело в том, что перед нами лежало большое количество образцов очень хорошего рукоделия. Ну, просто кружок “Умелые руки”! И где тут лагерь? Оказалось, достаточно показать, в каких условиях это было создано.

Валенок. Исправительно-трудовой лагерь "Строительство №503". 1949-1953. Игарка

Поскольку жизнь в лагере ненормальная, нечеловеческая, мы соответствующий раздел назвали “Изнанка”. Прежде всего, в лагере не учитывались физические особенности женщин, их отличие от мужчин. Женщины и мужчины попадают в одинаковые бараки. Нет никакой разницы в одежде, их одинаково одевают, в частности, в одинаковые телогрейки. Всегда страшная беда с обувью. Мы экспонируем и такую телогрейку, и очень большой ботинок, и еще более громоздкий валенок. Если у тебя ножка 35-го размера или даже 38-го, наверное, ходить не очень ловко. В 1948 году унификация женской и мужской одежды приобретает дополнительное “украшение” в виде номеров. На выставке мы показываем рабочее платье швеи с таким номером на спине. Женщина его сама сшила. Если присмотреться, видно, из какого количества лоскутков оно составлено.

Платье Валентины Буханевич в разделе "Отрез"

Наша выставка начинается с еще одного уникального платья. Оно летнее, из крепа. Это снаружи. А с изнанки мы насчитали 20 заплат из разных кусочков ткани, в том числе вафельных полотенец. Платье принадлежало Валентине Буханевич. Она была научным сотрудником Третьяковской галереи, специалистом по древнерусской живописи. Если можно так выразиться, у нее была “счастливая” судьба, потому что в заключении Валентина Ивановна провела всего один год. Она вышла в 1939 году, когда наступила небольшая бериевская оттепель. Но год она провела в тюрьме. Муж был тоже арестован, передачи носить было некому, да передачи и невозможны во время следствия. Поэтому весь срок она сидела в одном платье. Правда, в камере она была в кальсонах, а платье оставляла “на выход”. Естественно, имеются в виду допросы, больше некуда ей было выходить. Но допросов было много, и платье совсем износилось. В тюремном ларьке можно было купить несколько предметов: курительную бумагу, чулки и почему-то полотенца. Из чулок она выдергивала нитки для штопки, а полотенца шли на заплатки. Вот такое платье Валентина Буханевич сберегла. Может быть, она понимала его ценность, потому что была музейным работником.

"Пилочка" для ногтей

Ветхое платье – не единственное свидетельство того, что женщины в заключении старались не опускаться, старались сохранить человеческое достоинство. В числе особенных предметов – осколок керамической кружки, бережно помещенный в мешочек. Мешочек вышит и имеет затягивающуюся петельку. Ну а осколок использовался как пилка для ногтей. Совсем иного плана другой очень важный экспонат, предназначение которого посетитель выставки вряд ли определит, не прочитав этикетку. Между тем эта веревочка с маленькими деревянными ручками на концах – не что иное, как нить для разрезания пайки хлеба.

Нить для разделения пайки хлеба. Карлаг, 1942–1944

Нитки и ткани были большой ценностью и сослужили добрую службу. Поскольку бумага в лагере была абсолютным дефицитом, письма писали на белой ткани. К тому же ткань легче спрятать и передать. При обыске она не шуршит. Когда тебя будут шмонать, письмо на ткани себя не выдаст.

Игрушка-кисет, сшитая Коммунэллой Марксман в тбилисской Ортачальской тюрьме в 1948 году

Кисет в виде клоуна передан нам бывшей заключенной Ортачальской тюрьмы в Тбилиси. Эта дарительница мне сказала: “Будешь в тюрьму садиться – садись в Тбилиси. Там лучше”. Она принадлежала к молодежной организации, которая называлась “Смерть Берии!”. Она там была единственной девушкой, остальные – это пять юношей. Эти молодые люди ничего не сделали для смерти Берии, и вообще они ничего не сделали, кроме того, что вели разговоры. В тюрьме для того, чтобы поддержать боевой дух коллег, наша героиня придумала конкурс анекдотов. Лучший рассказчик должен был получить приз, то есть вот этого самого клоуна. Но он очень хорошо получился, и ей жалко было его отдавать. А тут мама пришла на передачу. Красивая вещичка была передана маме, благодаря этому клоун дошел до нас.

Надпись на стене выставки процарапана вручную

Мы очень старались, мы очень любим наших героинь. Не все выжили, не все вышли на свободу, а те, которые выжили, конечно же, были травмированы на всю жизнь. Это невозможно изжить. Самое главное и самое важное, что можно сказать о выставке “Материал”: сколько бы лет мы ни изучали эту тему, мы лишь приблизительно приобщаемся к представлению о том, как это было на самом деле. Мы тут, сидя на мягких стульях под электрическим светом, читаем чужие воспоминания. Что там было на самом деле, мы не знаем. Основной источник, на который мы опираемся, – это рассказы. Не важно, написанные ли это воспоминания или зафиксированные устные, они написаны не нами, мы только читаем. Человек написал так, как смог написать. Было ли это не так, как было, или так, как вспомнилось? Или так, как захотелось вспомнить, или так, как психика позволила вспомнить? Понятно же, что самое страшное, самое ужасное мы вытесняем. А в каких-то случаях, может быть, даже и не решились записать это на бумаге. Поэтому мы, исследователи, только приближаемся к истине и, наверное, никогда не узнаем, как оно было на самом деле, потому что своей кожей, своим телом мы это не почувствуем. Мы можем только безгранично сочувствовать, переживать и стараться понять.

Ирина Островская о выставке "Материал" в Международном Мемориале

Из-за ковидных ограничений мы разбили вернисаж на два дня. Первый день прошел как дружеская встреча. Среди прочих нашу выставку решили посетить, и мы им очень за это благодарны, представители дипломатического корпуса, в основном женщины. Получилось так, что сейчас в Москве среди послов есть некоторое количество женщин, и они высказали пожелание к нам прийти. Это были представители совсем разных стран. В том числе латиноамериканских, которые, в общем, далеки от нашей истории. Тем не менее я видела слезы на глазах у этих дам, очень благополучных, которые приехали в нашу страну, для того чтобы представлять здесь свои государства.

– Но были ведь и нежелательные гости. Я имею в виду съемочную группу телеканала “Россия-24”. Вечером того же дня они выпустили большой сюжет, где о содержании выставки умудрились сказать всего пару слов, да и те прозвучали тенденциозно. Ведущий сообщил, что Международный Мемориал “радушно принимал иностранных визитеров на закрытую презентацию новой выставки, как утверждается, о женщинах ГУЛАГА. У себя на сайте обещают показать лагерную одежду и образцы тюремного рукоделия, но посыл, конечно, не только и не столько музейно-исторический. Иноагент в своем духе. Мол, частная память заключенных должна противостоять засекреченной памяти государственной системы. Привычный тон. Преподносят все так, будто советские репрессии в России замалчиваются, а некую правду расскажет НКО, спонсируемое из-за рубежа”. Не могли бы вы прокомментировать этот пассаж?

– Начну с того, что гостями я их все-таки не могу назвать. От нежелательных гостей мы смогли уберечься. В здание они не прошли. Мы просто объявили о том, что эта презентация дружеская, и тех, кто не испытывает к нам приятных чувств, мы просим не волноваться и не беспокоиться. Ну, некоторые особо выдающиеся представители… как же их назвать… этих структур… назовем это эскортом, тут несколько помитинговали под окнами. Понимаете, дело в том, что некоторое количество лет назад "Мемориал" внесен в список "иностранных агентов". Причем я настаиваю именно на такой формулировке: внесен Минюстом в список лиц, исполняющих функцию "иностранных агентов". Это не значит, что мы являемся иностранными агентами, нас внесли в этот список, нас не спрашивая. Поэтому когда кто-либо, если он склонен к сокращениям, пытается сказать: "А вот они – иностранные агенты!" – нет, извините, я не "иностранный агент", я патриот нашего государства и нашей страны. Если кто-то считает нужным, не спрашивая у меня разрешения, приклеить мне на лоб или не знаю куда клеймо, то это не ко мне относится, а к тому, кто совершает эти поступки.

Но кто-то там за нашими окнами любит иногда покричать или выйти с плакатом. Кто-то, я так понимаю, заранее приготовившись, иначе это никак нельзя сделать, приходит встретить наших гостей со шприцем, который заряжен, извините, мочой или зеленкой. К великому счастью, в глаза это пока еще никому не попало.

– Однако, насколько я информирована, в день презентации они все-таки одними выкриками ограничились.

– Да, они ограничивались выкриками. Они, и вправду, рукава ни у кого не отрывали, но были очень назойливы: "С какой целью вы посещаете это мероприятие?" При этом микрофон совали прямо в нос, – говорит Ирина Островская.