Вторая волна опасений, или новое наступление коронавируса

Жительница Нижнего Тагила, больная рассеянным склерозом, заразилась в больнице COVID-19, после чего немедленно была выписана и почти неделю не могла добиться медицинской помощи.

У 27-летней Дарьи Палецких в августе вдруг практически полностью перестал видеть правый глаз. После серии обследований врачи поставили неутешительный диагноз: рассеянный склероз. В начале октября молодой женщине с большим трудом удалось лечь в 4-ю больницу Нижнего Тагила, так как из-за эпидемии коронавируса плановых больных госпитализируют крайне неохотно. Предполагался двухнедельный курс лечения, но неожиданно выяснилось, что из отделения только что выписался человек, инфицированный коронавирусом.

– Всем в отделении, у кого была температура, сделали тесты: это шесть человек, включая меня, – вспоминает Дарья. – У меня только один раз была температура 37, а потом опять нормальная: может быть, реакция на гормоны, которыми меня лечили. Мне сделали тест, и буквально через два дня пришла врач: "У вас положительный тест на ковид". У всех, кому сделали тест, он оказался положительным. Я контактировала с соседками по палате, они ходили по отделению – понятно, что заразились все. Врач говорит: "Мы вас выписываем". Я отвечаю: "Так меня же не долечили. И я с ковидом. Куда я сейчас?" – "Это распоряжение заведующей больницей. Мы не можем вас оставить. У нас не ковидная лечебница, мы не имеем права – всех выписываем". – "Хорошо, а если у меня даже нет денег на такси и меня некому забрать? Что же, я поеду с пересадкой на двух маршрутках домой?" – "Ну, попытайтесь договориться, чтобы вас кто-нибудь забрал".

В общем, так я и сделала. Приехала домой после обеда в четверг, 16 октября. В тот день не дозвонилась до поликлиники, потому что заявки на вызов врача принимаются только до 10 утра, а потом только скорую можно вызвать. Но у меня тогда еще не было никаких симптомов. На следующий день утром я вызвала врача. И уже в пятницу у меня повысилась температура до 38 и появилась какая-то странная сыпь, похожая на крапивницу. В пятницу врач не пришел, в субботу и воскресенье мы с мужем особо его и не ждали. В понедельник я позвонила знакомой в Санэпидемстанцию и спросила, почему ко мне до сих пор не пришли. Она говорит: "Надо, чтобы врачи дождались на вас распоряжения из Роспотребнадзора: только тогда они смогут прийти". Она нашла распоряжения на нас с мужем и скинула мне их по ватсапу. Мы ждали, пока их обнаружат в поликлинике.

Во вторник я повторно вызвала врача, сказала, что у меня держится температура 38,5. А мне из-за рассеянного склероза нельзя находиться с температурой, может начаться обострение. И только в среду около шести вечера прибежала врач в тоненькой масочке. "Вы, – говорит, у меня сегодня 25-я с коронавирусом". Она меня посмотрела, увидела сыпь, прописала лекарство от аллергии. А проблема в том, что мне нельзя половину лекарств: например, все противовирусные, и она не знала, что мне выписывать, потому что обычное лечение мне не особо подходило. Она позвонила, проконсультировалась с кем-то по телефону и выписала мне один антибиотик, азитромицин.

– Получается, что вы практически неделю провели дома, не получая никакого лечения?

– Да. Но самое интересное было с моим мужем. Я-то безработная, а ему ведь больничный надо, он же контактный! Врач говорит: "На него нет распоряжения. Ждите". В пятницу прибежала совсем молоденькая девочка сделать мне второй мазок. А про мужа опять ничего не слышно. Слава богу, что он, только узнав, что меня выписывают из больницы с ковидом, сразу взял отпуск. В понедельник я так и не дозвонилась до поликлиники, но оттуда позвонили где-то часов в 11 и сказали: "Дарья Александровна, а вы не могли бы подойти в поликлинику, чтобы сдать мазок? Идти к вам некому, все на больничном, а вам обязательно надо его сдать сегодня". Я говорю: "Я с ковидом. У меня температура. Но если вас это не смущает, я приду". Мы с мужем надели маски и пошли. Я попросила взять мазок у мужа тоже: у него, говорю, десятый день контакта со мной, а у контактных должны брать тест с восьмого по десятый день. Они отвечают: "У нас нет на него распоряжения". Тогда я им показываю в телефоне распоряжение Роспотребнадзора. Они его записали, чтобы ему открыли больничный, и взяли у него тест. А у меня уже заканчивался курс антибиотиков, но легче не становилось.

Дарья Палецких

В среду перезвонили из поликлиники: "Придите, пожалуйста, еще раз, мы снова сделаем тест, потому что из Роспотребнадзора пришла отписка, что тест не сделан по причине отсутствия материала". Оказалось, что понедельничный тест, который мы сдавали, у мужа отрицательный, а мой потерялся, пятничный же еще не готов. Я снова побежала в поликлинику, отсидела около часа в очереди. Передо мной было 13 человек, и, как я поняла, там у половины был ковид: кто ждал результаты тестов, кто собирался сдать анализ, а кто – закрыть больничный. Потом у меня взяли мазок – получается, уже четвертый. И за все это время мы ни разу не дозвонились до поликлиники, это нереально – там все время занято. Мы звонили и в Минздрав Свердловской области: там автоответчик, который предлагает оставить номер телефона, и они перезвонят. Но почему-то не перезванивают.

– Когда вы окончательно поправились?

– В понедельник у меня уже не было никаких симптомов. А в пятницу мужу позвонили: "У вас отрицательный тест, мы вас выписываем". Он говорит: "Так жене сделали несколько тестов, но у нее пока на руках ни одного результата, кроме самого первого. Может быть, у нее положительный, а вы меня уже выписываете". – "Ну, а что мы можем сделать?" Я пошла в поликлинику, пыталась узнать результаты тестов, но в кабинете их не нашли, надо было идти к старшей медсестре. Она работает с часа дня, а было около 10, и возле ее кабинета уже собралась очередь. Я досидела почти до часа, они начали искать мои бумажки, не нашли, сами позвонили в Роспотребнадзор, и там сказали, что тесты у меня отрицательные. Не знаю, когда бы это обнаружилось, если бы я сама не пришла и не стала выяснять! – говорит Дарья Палецких.

Прокомментировать эту историю мы попросили Семена Гальперина, кандидата медицинских наук, президента Лиги защиты врачей.

– Сопутствующие заболевания – это всегда проблема при заражении любой респираторной вирусной инфекцией. Хронически больные люди, конечно, переносят инфекцию тяжелее, чем более крепкие пациенты. Для них больше рисков, в том числе и рисков осложнения основного заболевания. Да, у них есть ограничения и в применении лекарственных средств, и это действительно большая проблема. Безусловно, организму с хроническим заболеванием коронавирусная инфекция может нанести больший урон, чем здоровому человеку, и такие больные особенно нуждаются в быстрой квалифицированной медицинской помощи, чего в данном случае не произошло.

– Как вы в целом оцениваете текущее состояние борьбы с коронавирусной инфекцией в России?

– Самое худшее, с чем мы столкнулись в эту эпидемию, это паника: на мой взгляд, она нанесла гораздо больше вреда, чем сама коронавирусная инфекция. Под предлогом борьбы с эпидемией у нас сейчас остановлены плановые хирургические операции, отказано в операциях онкологическим, кардиологическим больным. И большинство смертей в последние месяцы наступает вовсе не от коронавируса, а от того, что людям не оказывается помощь по другим заболеваниям. У нас разрушена система оказания медицинской помощи. Такое впечатление, что людям просто запретили болеть чем-либо, кроме коронавируса, потому что иначе им не окажут помощи. И вот в этом наша трагедия.

Кроме того, это наложилось на практически уничтоженную систему медицинской помощи, ведь в связи с "оптимизацией здравоохранения" закрылось множество больниц: в Москве, например, была уничтожена половина стационаров. Вместо этого был сделан упор на амбулаторную помощь, а в условиях эпидемии поликлиники стали просто разносчиками заразы.

Давайте вспомним, как раньше врачи предлагали защищаться от гриппа. Во всех медучреждениях висели плакаты: "Больше бывайте на свежем воздухе, на солнце, чаще проветривайте помещение". А что было сделано в России весной? Сказали: сидите дома, стариков вообще заперли, и от этого тоже растет смертность. Запретили посещать родственников в стационарах: ухаживать за тяжелыми больными там некому, и от этого смертность также поднимается.

Мы не знаем статистики, не знаем, сколько человек в стране сейчас страдают заболеваниями, не относящимися к коронавирусной инфекции. Не знаем, сколько у нас больных гриппом и острыми респираторными вирусными инфекциями, потому что все исследования проводятся только по коронавирусу: делается ПЦР на коронавирус, тесты на антитела к коронавирусу, а на вирус гриппа никто тестов не делает. Естественно, при такой ситуации никакой статистики по другим заболеваниям не будет, как не будет и никакой сравнительной статистики. Периодически объявляют количество умерших от коронавируса в Москве: это несколько десятков человек в сутки. При этом общее число умирающих в городе в день – почти тысяча, но их не разделяют по заболеваниям, и мы не можем сравнить, какие болезни приносят наибольшую смертность.

Вообще нужно подумать, насколько эффективна деятельность Штаба по борьбе с коронавирусом, который работает уже больше полугода, каковы ее результаты, была ли польза от всех принятых мер, а также выяснить, что вообще приводит к увеличению или снижению заболеваемости. Хорошо бы также сравнить результаты с теми странами, которые проводили самые жесткие меры, и с теми, которые от них отказались.

Семен Гальперин

Проблемы в этой области у нас в стране возникают в основном из-за того, что важные решения об ограничениях принимают не специалисты, а чиновники. А специалисты даже не дают объяснений: мы ведь не слышим ни вирусологов, ни инфекционистов. Кроме главного эпидемиолога, вообще никто не выступает на эту тему. Мы в основном слышим административные решения, не имеющие научных обоснований, а нужны данные, основанные на научных наблюдениях.

Есть стандартные правила борьбы с вирусными инфекциями. Они не изменились. И даже за год невозможно получить новые результаты. Даже тесты на вирус низкокачественные, потому что невозможно за такое короткое время проверить эффективность этой системы. Сейчас у нас нет данных по чувствительности и специфичности этих тестов. Даже в недавнем заявлении минздравовских специалистов прозвучало, что примерно 30% этих данных ложны, а возможно, и еще больше. Так что тут опираться практически не на что. Но, повторюсь, самое худшее, что происходит в данной ситуации, – это паника. Она точно принесла большие экономические проблемы и, на мой взгляд, нанесла очень большой урон здоровью людей.

– Насколько я знаю, вы являетесь волонтером, участвуете в испытаниях российской вакцины от коронавируса под названием "Спутник V". Расскажите о своем опыте.

– Я получил две инъекции через 21 день. После первого раза у меня в течение двух дней было достаточно выраженное болезненное состояние: высокая температура, слабость, головные боли. После второй инъекции, примерно месяц назад, почти ничего не было, только легкое недомогание в течение первого дня. Но, в принципе, я особенно и не опасался этой инфекции.

– А почему тогда вы решили принять участие в испытаниях?

– В прессе пошел разговор: начинаются клинические испытания, кто будет в них участвовать? И когда зашла речь о том, что кого-то могут привлекать насильно, в частности, медработников, я сказал: в принципе, есть такая классическая традиция – испытывать препараты на врачах, но заставлять, конечно, никого нельзя, поэтому нужны добровольцы. И я вызвался добровольцем, – рассказывает кандидат медицинских наук Семен Гальперин.

По данным Аналитического центра Юрия Левады, сейчас 64% россиян опасаются заразиться коронавирусом, и только у 34% нет такого опасения. За последние семь месяцев эти цифры существенно изменились. Об этом – Алексей Левинсон, руководитель отдела социально-культурных исследований Центра.

– Левада-центр следит за настроениями людей в связи с эпидемией начиная с февраля. Мы можем сказать, что сейчас действительно идет вторая волна не только самих заболеваний, но и ощущения, что опасность рядом. Доля людей, которые опасаются заразиться коронавирусом, в октябре – это две трети населения. Тут надо отметить, что в марте, когда начиналась первая волна, опасавшихся заразиться было 44%, а доля тех, кто не опасался, была выше. В апреле опасающихся уже 57% – они стали большинством. К июлю опять стало поровну боящихся и не боящихся. И вот к октябрю этот закономерный страх снова увеличился.

Среди мужчин опасаются заболеть 56%, а среди женщин – 72%: это очень большой разрыв. Но отчасти это связано с тем, что у нас в старших возрастах, где и риск выше, и ощущение риска тоже, доля женщин гораздо больше, чем мужчин. А в молодых возрастах, где существенно ниже ощущение риска, мужчин и женщин поровну. В возрастах до 40 лет 54–55% тех, кто опасается заболеть, это самый низкий процент, а вот дальше он начинает расти. Если взять людей, которым 65 и более лет, то там боящихся заболеть 82%.

– В этом исследовании был ведь еще и другой вопрос: опасаетесь ли вы заразить других коронавирусом?

– При том, что заболеть боятся две трети, заразить других опасается только половина: страх заболеть самому в 1,25 раза больше, чем страх кого-то заразить. Но вот среди населения до 40 лет боязнь заболеть и боязнь кого-то заразить – на одном уровне, то есть альтруистическая позиция здесь выражена гораздо сильнее. Можно сказать, что это социальная ответственность, которая у молодых людей и понятна, и уместна, так как это наиболее активная часть населения, они в наименьшей степени соблюдают режим самоизоляции и, вообще говоря, как носители представляют наибольшую опасность и понимают это. Что касается людей старшего возраста, то они меньше опасаются быть источниками заражения, и это тоже резонно, ведь они сами меньше общаются, находятся на самоизоляции.

Кстати, ограничения для людей 65+ очень широко поддержаны в обществе: об этом сообщают три четверти населения, а вот в самой этой возрастной группе поддержка самая низкая, то есть молодые несколько активнее хотят, чтобы бабушек и дедушек изолировали, чем сами бабушки и дедушки.

– Насколько доверяют россияне официальной статистике о числе заболевших коронавирусом?

– Доверие тут невелико. Собственно, доверяют этой статистике чуть больше четверти населения, 27%. Одна треть, 33% считают, что эти цифры занижены, а 28% – что они завышены. Поскольку разница между этими тремя группами не очень велика, по сути дела это означает, что общество по этому поводу дезориентировано. Люди мало верят официальной статистике потому, что во многих случаях то, что им удавалось узнавать по каналам личного общения или по каким-то утечкам, очень сильно расходилось с тем, что объявлялось официально. Кроме статистики, которую показывают федеральные источники, на местах совершается много такого, что подрывает доверие к ней. Люди привыкли, что любые официально объявляемые данные – это не то, что есть на самом деле, а то, как хочет это изобразить то или иное начальство.

– Левада-центр уже не в первый раз задает гражданам вопрос: готовы ли вы лично сделать прививку от коронавируса, если вакцинация будет бесплатной и добровольной? И, как я понимаю, по сравнению с августом месяцем тут мало что изменилось.

Алексей Левинсон

– Тогда положительно ответили 38%, а отрицательно – 54%. Сейчас, в октябре, отрицательно отвечают несколько больше, 59%, а положительно – несколько меньше: 36%, но, в общем и целом, сдвиг невелик. Это свидетельство отрицательного отношения к вакцинации. Речь идет, конечно, об отечественной вакцине. Доверие к ней мы измеряли в другом исследовании, и оно невысокое. Во-первых, в интернете циркулировали сведения о том, что эта вакцина не прошла всех необходимых этапов проверки, и это ее скомпрометировало. Во-вторых, россияне привыкли к тому, что импортные лекарства заведомо лучше тех, которые производятся в России, то есть мы не наблюдаем никакого "лекарственного патриотизма". Если, скажем, при равенстве в цене можно выбирать между швейцарским и отечественным препаратом, то практически все предпочтут импортное. Если же импортное много дороже, тогда зачастую делается выбор в пользу отечественного дженерика, но это вынужденный сдвиг. А поскольку вакцинация ощущается как гораздо более серьезное вмешательство, чем просто прием лекарств, то на такой шаг соглашаются немногие.

Но при этом надо сказать, что ответ "я вообще против любых прививок" дают очень немногие, это практически в зоне ошибки: 1%. То есть идея, с которой выступают некоторые комментаторы, о том, что россияне вообще пренебрежительно относятся к прививкам, поэтому не хотят и здесь их использовать, неверна, дело не в этом.

– Страх заразиться коронавирусом COVID-19 вырос довольно существенно, а является ли он, что называется, продуктивным, то есть заставляет ли это людей более серьезно относиться к мерам предосторожности?

– В общем да, если верить ответам, которые дают респонденты на вопрос, что они делают, чтобы защититься. 92% утверждают, что носят маски в общественных местах, но я боюсь, что это несколько завышенная оценка своих собственных действий. 90%, скажем, имеют при себе маску, когда оказываются в общественных местах, – в это я бы поверил. Но что они действительно всегда и везде ее надевают, причем надевают правильно, – мой опыт горожанина говорит, что это не так. Однако если девять из десяти человек сообщают, что они носят маски, это значит, что они по крайней мере придают этому значение. Я думаю, что если бы мы задали вопрос про перчатки, ответ был бы иным: их используют гораздо меньше, не понимая, зачем это нужно.

Социальную дистанцию готовы соблюдать около 60% респондентов. Примерно половина говорит, что они не посещают массовые мероприятия. Одна треть ограничивает передвижение на общественном транспорте. Вот это очень важно: две трети людей вынуждены находиться в местах скопления, которые в городской жизни с неизбежностью возникают именно в общественном транспорте. Поэтому мы не можем сказать, что эта норма – воздержание от пользования общественным транспортом – соблюдается очень рьяно. Но, судя по тому, что в городах продолжают работать предприятия и учреждения, это неизбежно: люди должны попадать на свои рабочие места, поэтому они не могут избавиться от общественного транспорта. Тут от них зависит гораздо меньше, чем в других вопросах.

– Вы уже сказали о том, что в обществе в целом скорее одобряется изоляция пожилых людей. А как оценивают ваши респонденты другие меры, которые вводят или только еще обсуждают власти?

– Перевод школьников на дистанционное обучение одобряют две трети опрошенных, хотя 45% против, то есть это не до конца одобренная населением мера. И это понятно. Люди убеждены, что перевод на дистанционное обучение, во-первых, резко ухудшает качество образования, а во-вторых, создает очень большие сложности для семей, где есть школьники младших классов. Как объясняют наши респонденты, ребенок не может один делать уроки и пользоваться электронными средствами, рядом должен находиться взрослый. А если взрослый работает, то возникает практически безвыходная ситуация.

По поводу приостановки работы предприятий граждане поделились ровно пополам: 48% – за и столько же против. Что касается штрафов за нарушение установленных правил: было бы странно, если бы большинство граждан обрадовались тому, что их будут штрафовать. 59% против штрафов, но 39% сказали, что, да, пускай будут штрафы: видимо, они думают, что их самих это не коснется. Тут переход через очень важную грань: медицинские, гигиенические, профилактические меры превращаются в меры полицейские. Вообще говоря, это делалось в случаях эпидемий и в прошлые века: вызывали солдат, и они оцепляли зараженные районы. Но для нашей сегодняшней публики это относительно новое явление, когда ради сохранения твоего здоровья тебя же готовы оштрафовать. Людям не всегда понятно, почему риск для собственного здоровья оценивают не они сами, а кто-то другой. Скажем, если человеку предписан постельный режим по случаю какого-то другого заболевания и он его нарушает, то его могут за это ругать, могут не закрыть больничный лист, но чтобы его штрафовали – такого нет! И вот только в ситуации с этим вирусом вводится такая мера, и она в общем недостаточно хорошо объяснена людям, если, конечно, вообще можно убедить их придерживаться именно этой логики. Как мы видим, почти 40% приняли эту логику, а остальные – нет, не хотят.

– Ситуация этой пандемии и борьбы с ней вообще достаточно неожиданная и необычная: очень многое изменилось в мире. А поменялось ли что-то по большому счету в общественных настроениях и повседневных практиках россиян?

– Это важный вопрос, и я довольно много занимался им в ходе фокус-групп и интервью. Большинство людей говорят, что изменений мало. Есть меньшинство, которое не понимает: как же так может быть, чтобы общество не реагировало? Но реакция общества самому обществу почти не видна. Единственное, со временем увеличилась опаска: люди понимают, что они могут представлять друг для друга угрозу, и в этом смысле выросло что-то вроде внутренне ощущаемой дистанции, хотя это не значит, что они реально держат физическую дистанцию в полтора метра. И многие думают, что это внутреннее ощущение сохранится на какой-то срок и после окончания эпидемии. Вот эти изменения люди готовы отмечать, всех остальных они или не замечают, или их нет.

Конечно, есть ощущение, что жизнь поменялась, у тех, кто перешел на удаленную работу, ведь теперь у этих людей зачастую отсутствует деление на рабочее время и время быта и досуга либо они должны сам назначать это разделение. И одним это очень нравится, переживается как ощущение свободы, а другие ощущают это как разрушение привычных ритмов, а установить новые им очень тяжело или вообще не удается. Они тоскуют по прежнему порядку, боятся, что он может никогда не вернуться. Достаточно широко распространено понимание того, что работодатель ощутил: ему выгоднее держать часть работников на удаленке, он при этом много экономит. Но эти перемены еще не вполне осознаны в обществе. Может быть, для этого им надо стать более крупными и долговременными.

Я-то сам считаю, что человечество выйдет из этой пандемии несколько другим. Прежде всего, очень сильным испытаниям подверглась демократия. Китай первым испытал удар вируса, но первым же и сумел с ним справиться, приняв очень строгие полицейские меры, в том числе – современного характера, с использованием видеоконтроля, искусственного интеллекта и так далее. Примечательно, что в России, особенно на первых порах, к этому отнеслись с очень большим интересом. А эти меры одинаково годятся и для борьбы с пандемией, и для борьбы с инакомыслием или намерениями противостоять властям с помощью мирных акций протеста. Вот этот малозаметный переход от охраны здоровья к охранительной политике в целом, видимо, будет унесен и в будущее, когда кончится пандемия.

Есть страны, которые в борьбе с болезнью пытались идти последовательно демократическим путем (прежде всего, страны Западной Европы), и, к сожалению, никто не может сказать, что именно этот путь был много более эффективен, чем путь полицейский. Соединенные Штаты, оплот демократии западного типа, как известно, имели заболеваемость на самом высоком уровне, и соперничество с Китаем на таком вот неожиданном фронте Америка проиграла. А по мнению многих специалистов, именно соревнование этих двух держав в ближайшие десятилетия будет определять судьбы мира.

Что же касается человеческой морали и нравственной стороны дела, то я бы обратил внимание на то, что в России люди не восприняли эту новую болезнь как небесную кару; отношение ко всем делам, связанным с вирусом, оказалось сугубо светским. Это интересно. Вроде бы страна стала чуть не сплошь православной, а в другой части – мусульманской, но при этом ситуация, которая ставит перед людьми вопросы о жизни и смерти, об отношении к ближнему, то есть та, которая регулируется, в частности, религиозными системами, в данном случае рассматривалась публикой как светская. Религиозные институции, ценности и нормы здесь оказались невостребованными.