«Вы поступаете, как фашисты». Рассказ бежавшего Свидетеля Иеговы

29 апреля в США был представлен доклад о свободе вероисповедания в мире. Авторы документа из специальной государственной комиссии призвали ввести новые ограничения в отношении России из-за нарушений религиозных свобод. Особо отмечалось в докладе преследование последователей Свидетелей Иеговы. После того как в мае 2017 года Верховный суд России утвердил ликвидацию и запрет деятельности организации "Свидетели Иеговы", зарегистрированной в РФ, сотни верующих подверглись репрессиям, многие были вынуждены бежать из России. С одним из уехавших встретился в Германии корреспондент "Idel.Реалий".

В лагере для беженцев в Бамбергe в Германии, в котором обычно живут около 1400 человек, совсем недавно находилось около пятисот беженцев из России – Свидетелей Иеговы. Сейчас их около трёхсот. Лагерь не предназначен для длительного пребывания, он скорее – перевалочный пункт. Со временем беженцы получают социальные квартиры и переезжают в обычные дома или общежития, так называемые "хаймы".

В январе этого года "Idel.Реалии" уже публиковали интервью с одним из таких российских беженцев. Сегодняшний собеседник находится под следствием, отсидел почти три месяца в СИЗО, потом ему сменили меру пресечения на домашний арест. Около месяца назад eму удалось бежать из России со своей семьей, из-за чего сейчас он находится в федеральном розыске. Правозащитный центр "Мемориал" назвал его узником совести. В интервью "Idel.Реалиям" он просит не упоминать его имени. Редакции известно настоящее имя и данные, имеются копии официальных постановлений. Информация, данная в интервью, подтверждается несколькими независимыми источниками.

Ник – мощный, сильный мужчина, под метр восемьдесят ростом. Ему еще нет и сорока лет. Бывший боксер, учитель физкультуры. Мягкая, интеллигентная речь. Дело Ника было открыто в мае прошлого года, когда прошли обыски в 19 семьях. Обвинялся в том, что, по версии следствия, совместно с другими проводил богослужения, что трактуется как "организация и участие в деятельности экстремистской организации" (со ссылкой на решение Верховного суда РФ о ликвидации всех 396 зарегистрированных организаций "Свидетели Иеговы"). Сейчас по делу проходят семь человек. Мы сидим в кафе и разговариваем о ситуации Свидетелей Иеговы в России в общем, и о ситуации, в которой оказался Ник, в частности.

– Вы говорите, уехали (из России) около пяти тысяч человек.

– Да, это данные официального представителя Свидетелей Иеговы в России полугодовой давности. Он сказал, что более пяти тысяч человек уже покинули территорию Российской Федерации. Сейчас, наверняка уже гораздо больше, потому что я, например, не входил в это число. И моя семья. Я знаю, что из моего города семьи уехали в такие страны, как, например, Эквадор, – потому что это безвизовая страна. У них не было возможности визы получить. Или Америка. Многие уехали в Финляндию. Большое количество уехало в Германию. Это именно Свидетели из моего города – те, кого я знаю.

Mеня удивляет эта ситуация, и я не вижу логики российского государства. Создается впечатление, что российское государство само же себе наносит вред, рубит сук, на котором сидит. Потому что все эти 175 тысяч человек – это законопослушные граждане. Законопослушание – одна из основ нашей веры. Допустим, моя совесть не позволяла мне устроиться на работу с чёрной зарплатой. Я, кстати, в моем городе в России имел очень высокооплачиваемую работу – ну, по меркам моего города.

И работодатель – я работал у частного предпринимателя – платил мне зарплату по-белому. И платил все налоги. Это моё было требование. Я учитель физкультуры, но работал не по профессии. Я работал мастером по изготовлению ключей – домашних и машинных. Это изготовление таких сложных электронных ключей, обслуживание сигнализации и так далее. Когда инспектор дорожного движения узнал, что у меня на протяжении всей базы данных нет даже мелких штрафов за нарушения, – он был удивлён. Это моя жизненная позиция – делать всё по закону, чтобы совесть меня не мучила.

Для моей сферы я получал довольно-таки большую зарплату, несмотря на то что платил все налоги. Поэтому, в общем, меня всё устраивало. У меня был свой дом в моем городе, машина. Супруга моя имеет юридическое образование. Она даже сама работала одно время в полиции следователем. Раскрывала квартирные кражи и разбои. Потом она работала в администрации города юристом. Когда родился ребёнок, мы решили, что она будет сидеть дома. Моей зарплаты хватало.

​ПЕРВОЕ ДЕЛО

– Преследования начались ещё в 2012 году. C 2012 по 2014 год я находился под подпиской о невыезде. 28 апреля 2012 годa в отношении меня было возбуждено уголовное дело по 282-й статье (УК РФ. Статья 282 "Возбуждение ненависти либо вражды, а равно унижение человеческого достоинства". – Прим. РС). Это уголовное дело не было доведено до суда. Hесмотря на то, что было собрано одиннадцать томов материала – они у меня, кстати, есть в электронном виде, – достаточных оснований для того, чтобы передать дело в суд, у Следственного комитета не было.

И поэтому Следственный комитет попросил пойти на мировую: он прекращал уголовное дело, а я должен был согласиться без реабилитации закрыть это дело. То есть не подавать на реабилитацию.

– Почему на вас открыли это уголовное дело?

– У нас проводились большие мероприятия Свидетелей Иеговы – конгрессы. Полторы-две тысячи делегатов чаще всего присутствовали на этих мероприятиях. Там я выступал с речами со сцены, просто как один из выступавших. И это, оказывается, всё снималось. Затем материалы этой съемки были переданы в экспертное агентство. И эксперты пришли к выводу, что мои речи носят оттенок превосходства моей религии над другими. Обвинение строилось на этом. Другими словами, я говорю, что наша религия Свидетелей Иеговы – правильна, и поэтому я часть этой религии. Я считаю, что это основополагающий момент. Если человек не верит, что его религия правильна, – как он может в ней находиться? Быть православным, католиком или мусульманином, например?

Я два года находился под подпиской о невыезде, почти каждую неделю как на работу ходил в Следственный комитет. Затем в 2014 году это дело было закрыто. То есть мы с адвокатом решили пойти навстречу СК и не подавать в суд для реабилитации. Хочу сказать сразу, что это была ошибка. Потому что в том деле, которое появилось в отношении меня уже в 2018 году, первое дело использовалось как рецидив. Что я, мол, продолжаю заниматься запрещенной деятельностью.

Поэтому мы с адвокатом, конечно, пожалели, что тогда согласились закрыть угoловное дело без реабилитации. Ну и дальше был более-менее спокойный период времени до 20 апреля 2017 года. Когда Верховный суд принял решение закрыть деятельность всех почти четырехсот МРО (местные религиозные организации. – Прим. РС) и Главного управления Свидетелей Иеговы в России, это филиал в Солнечном посёлке в Санкт-Петербурге.

Мы очень сильно ощутили на себе этот запрет, конечно. Мы не могли уже встречаться большими группами, нам было сложно проповедовать, потому что люди постоянно нам говорили: вас ведь закрыли, как вы можете проповедовать?

Было несколько случаев, когда задерживали Свидетелей Иеговы правоохранительные органы. Допрашивали, обыскивали. Были такие, знаете, задержания – у одной женщины, – очень унизительно ее раздевали догола, для того, чтобы обыскать – ну, в общем, это всё было направлено на то, чтобы остановить деятельность Свидетелей Иеговы.

Выдержка из постановления (орфография оригинала сохранена, копия находится в редакции): По версии органов предварительного расследования, неустановленные лица, в нарушение ст.19 и ст.29 Конституции РФ, запрещающих любые формы ограничения прав граждан по признакам религиозной принадлежности, не допускающих пропаганду или агитацию, возбуждающих религиозную ненависть и вражду, умышленно, с целью возбуждения религиозной и социальной ненависти и вражды к лицам, исповедующим иные, кроме учения Свидетелей Иеговы религий.. в период с 20.04.2017 по настоящее время, действуя незаконно, умышленно, в соответствии со своим религиозным убеждениям и целям Организации, преследуя цели распространения вероучения Свидетели Иеговы, на территории ХХ организовали и руководили деятельностью её структурного подразделения МРО "Свидетели Иеговы", посредством распространения гражданам печатной продукции экстремистского содержания путём раздачи в общественных местах, жилых помещениях.

Кроме того, неустановленные представители МРО "Свидетели Иеговы", в вышеуказанный период, неоднократно организовывали и проводили на территории ХХ массовые мероприятия по изучению литературы, пропагандирующей культ религиозного превосходства учения Свидетелей Иеговы, признанной экстремистской ввиду установления фактов наличия в них информации, возбуждающей религиозную рознь, пропагандирующую исключительность, превосходство и неполноценность граждан по признаку их отношения к другой религии.

14.05.2018 по данному факту... возбуждено уголовное дело ... по признакам состава преступления, предусмотренного ч.1 ст. 282.3 УК РФ.

ОБЫСК

– 16 мая 2018 года в 6 часов утра в наш дом, где я жил с семьей, ворвались спецназ ФСБ, Следственный комитет, отдел по борьбе с экстремизмом. В общей сложности было 14 человек, которые проводили обыск в нашем доме, предъявив постановление на проведение обыска и сказав о том, что 14 мая было возбуждено против меня уголовное дело по статье 282.2, пункт первый УК РФ: "Возбуждение ненависти либо вражды, а равно унижение человеческого достоинства". Отягчающим обстоятельством было то, что я вроде как возобновил деятельность экстремистского сообщества. Вспомнили про первое дело.

Изъяли все телефоны, планшеты, компьютер, флеш-карты. Много изъяли личных вещей, таких как открытки, личные записи и т.д. И в конце обыска, ближе к вечеру, мне сказали, чтобы я собирался – меня повезут в Следственный комитет. И не только меня – сказали также собираться моей жене.

До того как закрыли деятельность нашей местной религиозной организации, я был eё председателем. А моя супруга была учредителем. Так было нужно по закону, ещё в 90-е годы, когда нам разрешили узаконить деятельность в Российской Федерации. Кстати, в этот же период были реабилитированы жертвы преследований ещё при Сталине в 1951–1953 годах, удостоверения реабилитированных получили многие Свидетели, которые в 50-х годах были сосланы в Сибирь. Остальные Свидетели Иеговы получили официальную регистрацию, как в Центральной России, так и в регионах.

Ну и супруге сказали, чтобы она тоже собиралась. У нашего ребёнка случился первый серьезный психосоматический приступ. У нее были сильные боли в животе, мы не могли понять сначала, что происходит. Eщё следователи находились у нас – а она просто каталась по своей кровати, так сильно у нее болел живот. Потом, когда мы обратились к психологу, провели обследование в больнице, мы поняли, что это было связано с психологической травмой от того, что меня забирали и маму хотели забрать.

Я попросил следователей, чтобы они всё-таки не трогали супругу. Несколько раз просил и довольно-таки твёрдо. Я сказал старшему следователю, который ещё находился у нас: "Вы хотите взять на себя ответственность?! Вы посмотрите, что происходит с ребёнком! Вы готовы взять эту ответственность?" И супругу оставили дома. Меня увезли в Следственный комитет. Ребёнок спросил, когда папа приедет, – ему ответили, что сегодня вечером он вернётся домой. Домой я вернулся только через два с половиной месяца почти.

Сразу же в Следственном комитете я был арестован. Мне было предъявлено обвинение, и вечером я уже был в ИВСе – изоляторе временного содержания. Через два дня нахождения в ИВСе в суде было принято решение поместить меня в СИЗО на один месяц. Впоследствии это продление ещё два раза повторялось. В общей сложности я 78 дней провёл в СИЗО.

ЗА МНОЙ СЛЕДИЛИ ПОЛГОДА

– Я узнал позже, когда находился на продлениях в судах, что, оказывается, за мной очень тщательно следили на протяжении полугода, даже чуть больше – до мая 2018 года. За мной была слежка, прослушка сотового телефона. Фиксировались все мои передвижения, все мои разговоры, т.е. я находился под очень тщательным наблюдением. Это я уже позже понял из рассмотрения ходатайств следователя о продлении моей меры пресечения.

– А так вы ничего подозрительного не замечали?

– Нет. Я, честно сказать, не замечал ничего такого особенного. Но я так понимаю, что за мной следили люди профессиональные, потому что я человек довольно-таки наблюдательный. Ничего такого особого не замечал. Никаких таких вещей, которые могли бы навести на мысль о том, что за мной следят.

"ТЫ НИКТО И ЗОВУТ ТЕБЯ НИКАК"

– Я видел лица людей, которые сидят в тюрьмах, я слышал их разговоры и могу сказать с уверенностью: эта система озлобляет, настраивает против власти. Поощряет становиться ещё более изощренными преступниками.

Всё начинается с того, что тебя ещё не осудили, а уже начинают перемещать везде в наручниках. Привозят в ИВС, изолятор временного содержания, и как только ты пересекаешь эту дверь изолятора, создаётся впечатление, что ты уже не человек. Ты просто... мне даже сложно подобрать подходящее слово... ты просто существо. У которого нет никаких прав. Которое не может ничего сказать. Не может за себя постоять. Всё начинается с унизительного обыска, когда нужно показать всё, вплоть до того, что язык приподнять, щёки оттянуть. Естественно, в голом виде. И эти унизительные обыски – ты прибываешь в ИВС, тебя увозят оттуда в суд – а там этот же обыск повторяется. Это унизительное отношение сразу же опускает человеческое достоинство. Ты никто и зовут тебя никак.

Я задавал вопросы надзирателям, но они даже не слушают. Кстати, в ИВСе, когда я находился двое суток, меня ни разу не накормили. Так получилось, что посадили вечером – ужин уже прошёл. Увезли утром на суд – суд продолжался с утра до позднего вечера. Решение не было принято. Меня вернули опять в ИВС, я там опять не попал на ужин. На следующее утро меня опять увезли до завтрака, и получается, что двое суток не только еды – даже воды мне не давали. Можете себе представить? Мои родственники приезжали. У меня один есть родственник – он взрослый мужчина, высокий, сильный – вставал на колени перед конвоирами в изоляторе временного содержания и просил разрешить передать хотя бы что-то, чтобы я поел. Но ответ был: не положено. И, получается, двое суток я вот... На суде, когда меня выводили в туалет из клетки этой, я там из-под крана так немного пил воду. Даже в суде мне воду не разрешали передать. Но я понял позже, что это было всё продумано и цель была сломать меня. Это я понял позже уже, находясь в СИЗО.

– Вы должны были подписать что-то?

– Да. Меня побуждали всё это время начать сотрудничать со следствием, я должен был признать свою вину – что я на самом деле возобновил деятельность организации, признанной экстремистской на территории Российской Федерации. Рассказать о всех своих соверующих. И эти разговоры – они были постоянны и регулярны. Для меня было достаточно начать сотрудничать – они сказали: "Мы тебя засекретим, никто об этом не узнает. Зачем тебе это надо, у тебя ребёнок, жена, ты не боишься, что с ними что-то произойдёт, у нас руки длинные" и так далее. Все эти разговоры были постоянны и везде.

Если бы я начал с ними сотрудничать, я бы мог вернуться к своей семье. Но продолжать поставлять им данные – кто что сказал… Фактически это была вербовка. И эта вербовка началась ещё с изолятора временного содержания. И продолжалась все 78 дней. В общей сложности, вместе с изолятором, я 80 дней провел в заключении в российских тюрьмах.

– Когда вы говорили о пытках, что вы имели в виду?

– Сначала я даже и не думал, что это пытки. Казалось бы, пытки – это когда человеку под ногти вгоняют иголки, утюгом прижигают. Такого со мной не было. Тем не менее, пытки начались с самого первого дня нахождения в СИЗО. Меня туда привезли и сразу же поместили не в обычную камеру, а в изолятор, где наказывают провинившихся в СИЗО. Это такое полуподвальное помещение, метра полтора на три. Кровать, раковина и унитаз открытый. Тебя круглосуточно снимают две видеокамеры, свет не тушится круглые сутки. Маленькое окошечко – ты даже не видишь, на улице день или ночь. Меня привезли ночью. Утром я понял, в чём будет заключаться первая пытка. Мне в шесть часов утра включили очень громко музыку. Из такого хриплого динамика, который был поставлен в вытяжку. И в моей этой маленькой камерке был такой шум и скрежет от этого динамика, что через час уже у меня голова просто раскалывалась. Мне выключили музыку только в десять вечера. И это продолжалось в течение 10–12 дней, я точно даже не помню, сколько я провёл в этом изоляторе. Через пару дней меня начали выводить на допросы, который проводил оперативный сотрудник полиции – так они официально называются. Его цель – разговорить человека, убедить, что надо сотрудничать, что нужно признаться, нужно взять на себя какие-то преступления, и так далее. Меня вызывали в его комфортный кабинет. Сначала он по-доброму, потом он мне угрожал – и так чередовалась смена ролей.

Мобильный телефон у меня изъяли уже при обыске. Какие мобильные телефоны – там даже шнурки на обуви нельзя было иметь. Ничего у меня не было. И месяц я не знал, что происходит с моей семьей, мне не разрешали встречу с адвокатом. Мне не давали книжек. Вот я находился в этой клетке 10–12 дней, и эта музыка – она меня просто убивала. От двух до четырёх раз в день приходила проверка. Меня выводили в коридор и опять обыскивали очень унизительно. Ты должен был всё им показать… все места и везде... Тебя заводили опять. Я им говорил: "Вы понимаете, что вы поступаете так, как фашисты поступали с людьми во время войны. Вы этой музыкой убиваете меня, понимаете? Убавьте, пожалуйста". А они не обращали внимания.

В других камерах, я потом обратил внимание, с музыкой была другая ситуация. У одних была выключена, у других убавлена до комфортной громкости. В изоляторе у меня всегда играла громко. Возможно, было видно через видеокамеру, какое страдание доставляет мне громкая музыка. Это моя физиологическая особенность такая. Думаю, они специально так делали, по-другому я это не могу объяснить.

Музыка включалась в шесть утра – ровно! Часов там не было, но я потом уже узнал, что это такой распорядок. В шесть часов утра подъем, в десять – отбой. Вот так я ориентировался. Узнавал, что день закончился, началась ночь. Шестнадцать часов в день мне этот хриплый динамик орал во всю мою маленькую камеру. Ситуация усугублялась ещё тем, что у меня обнаружилась фобия закрытого пространства. Мне становилось все хуже и хуже. Начались непонятная паника, страхи непонятные, которые я раньше никогда не испытывал. Что всё плохо, закрытое пространство, сейчас начнётся пожар, я погибну. Такие вот мысли. И я не мог понять, что со мной происходит.

И когда начинались эти приступы, такое ощущение появлялось, как будто сердце заковывали в тиски. У меня случались сердечные приступы там. Периодически. Один раз мне было очень плохо, я пытался стучать, звонить – там был домофон. Никто не пришёл, мне помощь не оказал. В конечном итоге я потерял сознание. Как я потом уже понял, когда очнулся, я сполз, видимо, по этой решеточной двери на пол и, видать, так склонил голову, что перехватило дыхание. Я чувствовал, что как будто куда-то лечу... И когда меня перевернули – я вздохнул и пришёл в себя. Оказалось, меня нашла женщина, которая привезла обед. Она открыла окно в двери, через которое подают обед, – а меня нет, я там внизу лежу. Она вызвала помощь и меня перевернули. И я задышал.

Я думал, на этом мои пытки закончатся – вот этой громкой музыкой, например. Но я ошибался. Меня перевели в камеру. Сначала я подумал, что это просто райские условия по сравнению с изолятором. Потому что это была довольно большая камера. Кроме меня было ещё два человека. Там было большое окно. Сначала я подумал: как хорошо. Наконец-то я могу увидеть небо. Вечером даже солнышко немножко попадало в камеру. Но потом я понял, что в этой камере очень холодно. Было две решетки – одна внутри, другая снаружи. И не было стекла. Рам не было. Стекла нет. A по ночам на улице минусовая температура в это время. Заморозки, которые продолжались неделю. Я потрогал отопление – оно отключено. Когда пригляделся к стенам, увидел, что они были влажные. К ним притрагиваешься – а с них вода течет, как в пещере. И плесень чёрная по углам. Как я потом понял, это была угловая камера. И, вероятнее всего, её используют для того, чтобы разговорить. Потому что тех ребят, которые сидели со мной, тоже периодически вызывали и пытались побудить сотрудничать.

Один мой сосед сидел по 228-й статье – это про наркотики, незаконные приобретение, хранение, перевозка, изготовление. Другой сидел по статьям 158 и 159 – кража, мошенничество. Ночью я понял, что эта пытка еще более серьезная, чем пытка звуком. Холодно настолько, что в камере прямо вьюга была. Укрыться было нечем: вместо одеяла была мешковина – она просвечивалась вся. Я, что мог, одел на себя. Ребята тоже, что могли, надели. Мы свернулись каждый калачиком на своей кровати и пытались согреться своим дыханием. Но ничего не получалось. Мы первые трое суток вообще не могли уснуть – потому что просто боялись, что замёрзнем. Задувало в камеру сильно. Первая ночь когда прошла, мы вышли для проверки в коридор, начали просить конвоиров, чтобы они дали нам что-то заткнуть это окошко, потому что мы реально замерзаем. Mы их просили чуть ли не на коленях нам помочь. Думали, ну, может быть, они не видят, что с нами происходит. Но на наши просьбы никакого внимания не обращали и просто заталкивали в камеру обратно. И мы продолжали мёрзнуть. И я понял, насколько это серьезно, когда нет ни одного источника тепла, кроме твоего дыхания. В этих условиях я провел две недели примерно.

Hачалось потепление, пришло лето. И я уже начал потихоньку привыкать к этой камере. Свежий воздух, может, организм как-то адаптировался. Кстати, после этой камеры до сих пор у меня проблемы со здоровьем. У меня застужена область паха, я испытываю боли, дискомфорт. Сейчас врачи пытаются понять, что со мной, чтобы подобрать лечение. Это самый сложный период в моей жизни, что там говорить.

– Вы сказали, что сначала даже не поняли, что это пытки. Когда вам стало это ясно?

– Когда я смог после СИЗО вообще проанализировать, что произошло. Когда я пришел немного в чувство. Всё это время в заключении меня продолжала мучить фобия закрытого пространства. И знаете, я вспоминаю изолятор – ты ходишь в туалет, а тебя снимает камера. Как справлять нужду, когда на тебя смотрят? Может, женщина смотрит – ты не знаешь, кто тебя снимает. И эта съемка происходит постоянно, в каждой камере, где бы я ни находился. Свет ночью не тушат. Ты постоянно под присмотром. И это ужасно. Это оправдывается тем, что таким образом ФСИН борется с произволом. Но на самом деле это унижает человеческое достоинство и опускает его так, что потом человеку нужно время, чтобы прийти в себя. И вот когда я пришёл в чувство, находясь под домашним арестом, я начал понимать, что произошло. И, честно говоря, я всё ещё нуждаюсь в помощи психолога. Я здесь попросил помощи психолога – не только я, вся моя семья. Мы стали другими людьми. В нас что-то сломалось. Подавлены все надежды на справедливость. И вот эти все унижения, они, конечно, не проходят просто так.

VIP-КАМЕРА

– Затем была небольшая пауза, когда я жил в более-менее комфортных условиях в тюрьме. Это было примерно десять дней. Пришёл один опер, вывел меня и говорит: "Мы тебя переводим в VIP-камеру". Я был немножко удивлён. Он говорит: посадили министра сельского хозяйства нашей области. И ему нужен в двухместной камере приличный коллега по несчастью, так сказать. А я уже более-менее привык к этой камере и привык к ребятам, с которыми сидел. Мы подружились. А опер говорит: кого я должен перевести к министру? Наркомана, что ли? Убийцу? Где я найду здесь интеллигентных, порядочных людей? Ну, для меня это был комплимент на тот момент. Что меня считают интеллигентным, порядочным человеком. Ну пошёл я на десять дней в эту камеру с министром. Потом его отпустили под домашний арест. А меня перевели в другую камеру.

Но VIP-камера – это, конечно, громкое название. Мне сказали, что там будет даже душ. Душа, кстати, не было в тех двух камерах, где я прежде сидел. Нас раз в неделю выводили на 10–15 минут помыться в обычном общем душе. Там даже рассеивателя не было, просто текла струя воды и тебе нужно было по-быстрому под этой струей помыться. Так называемая "баня" это была. Это, конечно, тоже громкое название.

А в VIP-камере был поддон. И нужно было набирать в тазик воду и кружкой поливать себя. Ну, хотя бы так. Это была такая "VIP-баня". Окно в камере было уже пластиковое. Там я себя чувствовал более-менее комфортно. Эта камера была три на три метра. Туалет там был отделённый перегородкой. И такой был период передышки в этой камере.

Затем министра отправили под домашний арест: после суда очередного он ушёл и не вернулся, его вещи забрали. Я понял, что меня тоже переведут, и на самом деле, меня вечером перевели. Уже на улице настала даже жара. Это было уже лето. Меня переводят в очередную камеру. Я туда зашёл. И не знал, то ли плакать мне, то ли смеяться. В этой камере было ужасно тесно: пять человек, которые там уже сидели, я был шестой – а камера три метра на шесть всего, включая туалет с раковиной, там ужасно было тесно. Плюс было душно и жарко. Эта камера была на солнечной стороне тюрьмы, с пластиковым окном, которое почти не открывалось: мешала решетка. Приоткрывалось только на узенькую щель. Эта камера находилась напротив душа. И весь пар из душа через вытяжку шел в нашу камеру. Я когда зашёл туда – ребята сидят в трусах, с картонками и обмахиваются. С них течет пот, как будто они находятся в бане. Стены опять сырые, но уже от пара. И я чувствую – я только зашёл, а мне уже тяжело дышать, потому что там кислорода совершенно нет. И ещё все ребята сидят курят прямо в камере. А я некурящий. И я полчаса ходил, не мог сесть. Ребята не могут понять, что со мной происходит, а мне и смешно, и страшно, и горько от того, что надо мной продолжают издеваться. И в этой жаре, в этой камере я сидел всё оставшееся время. Душа у нас в камере совсем не было. Мы изнывали от жары. Единственное, ночью, часа в три-четыре мы могли немножко подышать. Пар из душа расходился. Я потом уже понял, что этот пар специально устроен, чтобы разговорить человека. Потом я узнал, почему меня не трогали физически: оказывается, мы были под наблюдением ФСБ всё это время. А ФСБ не давало команду нас физически трогать. Сами оперативники мне об этом сказали.

3 августа 2018 года меня вызвали на очередной суд о продлении. В семь часов утра меня вывели из камеры, я стоял у стены в коридоре. Подошел оперативный сотрудник и говорит: "Че, сегодня домой поедешь?" Я так на него посмотрел: "В смысле?" Он развернулся и ушёл. Я ничего не понимаю. Потом идём в суд, конвоир спрашивает: "Что, сегодня дома будете?". Восьмой час. Суд у меня назначен на двенадцать. А решение было принято в третьем часу. Я поехал на суд. И так, как мне и сказали уже в СИЗО, судья принял решение меня освободить под домашний арест. Я был удивлён, что об этом уже знали в СИЗО и оперативники, и конвоиры. Хотя ещё суда не было. В тот момент я понял, насколько всё связано. Что решение, значит, принимается, в конечном итоге, не на суде. И не судьей.

Третьего августа меня перевели под домашний арест, где я находился ещё семьдесят дней.

ДОМАШНИЙ АРЕСТ

– Домашний арест – это браслет, который тебе надевают на ногу. Аппарат, который ты подключаешь к сети, и ты не можешь отойти от этого аппаратa дальше трёх-четырёх метров. Если отходишь немножко дальше, срабатывает датчик и в УФСИНе фиксируется, что я нарушил домашний арест.

– Три-четыре метра – это даже не одна комната?

– Естественно. Это было очень сложно, пытаться не нарушить этот запрет. И я понимал, что любое нарушение грозит возвращением в СИЗО, и после того, что я там испытал, я не хотел туда обратно. Домашний арест всё равно был лучше СИЗО хотя бы потому, что я был со своей семьей. С другими мне не позволялось общаться: только с супругой, ребёнком, мамой. Затем получила разрешение меня проведывать моя сестра. Больше ни с кем мне не позволялось общаться. Я находился под постоянной прослушкой, видеонаблюдением, браслет опять-таки...

Я по дому передвигался, у меня он не очень большой. Я поставил аппарат этот поcередине дома, чтобы в радиусе три-четыре метра от него передвигаться. И ещё у меня небольшой двор прямо перед домом – туда можно было выходить даже.

Придя домой, выяснил: оказывается, у меня дома находится прослушивающее устройство, которое установили оперативники, украв при обыске один комплект ключей. И выяснилось, что на крыше соседнего дома установлена видеокамера, которая снимает мой дом – у нас отдельный дом на одну семью – и мой двор. Я всё это время вместе с семьей находился под прослушкой. Прослушку я обнаружил с помощью устройства, которое привезли друзья. Есть такие специальные устройства. Я подозревал, потому что были вскрыты электрические распределительные коробки. Я их устанавливал на герметик – они были оторваны. Я начал копаться – оказалось, что, когда я был в СИЗО, случилось замыкание. Вероятнее всего, что с этим тоже связано. То есть они внедрились в систему электроснабжения дома, и возникло замыкание, задымление. Супруга вызывала друзей, которые помогали ей его устранить.

Затем очередным судебным решением меня перевели под "запрет определённых действий" – есть сейчас такая новая мера пресечения в России. Это что-то между домашним арестом и подпиской о невыезде.

– Какие действия вам запретили?

– Oбщение по телефону, по интернету. И домой я должен был вернуться в девять часов вечера, а покидать дом можно было не раньше шести утра. Это проверял инспектор УФСИН. Он приезжал ко мне периодически. Смотрел, дома ли я или нет в положенные часы. Компьютера у меня не было, потому что у нас было изъято всё: телефоны, планшеты, компьютеры. Назад мы их так и не получили. Нам даже сказали в Cледственном комитете – вы даже не рассчитывайте. Потому что они уже взломаны. Они работать не будут.

– А ущерб финансовый вам возместили?

– (Смеется.) Нет, ущерб никакой не был возмещён. Я по-прежнему официально нахожусь под этим "запретом определённых действий". Ситуация разворачивалась таким образом, что ребёнок у нас более-менее пришёл в чувство. Супруга подключила психологов, врачей. И у нас ребёнок давно хотел иметь собаку. И когда я был в СИЗО, жена пообещала эту собаку, чтоб дочка пришла в чувство. Мы купили пёсика, и девочка пришла в чувство. Она у нас, кстати, очень талантливая –занимала первые места на различных всероссийских олимпиадах от школы – по литературе, русскому языку. Кроме того, занимается серьезно в музыкальной школе, лауреат многих конкурсов музыкальных. Кстати, вся эта ситуация не дала нам возможности получить диплом музыкальной школы. Она отучилась семь лет и должна была в мае этого года получить уже диплом. Но мы были вынуждены уехать, к сожалению.

ДВЕ ПОСЛЕДНИЕ КАПЛИ

В Следственном комитетe моей супруге намекнули – вероятнее всего, как мы потом подумали, из-за того, что она сама когда-то работала следователем, – что её хотят перевести в обвиняемые. И, возможно, арестуют. Жена у меня тоже Свидетель Иеговы. В это же время в школе дочери зачем-то назначили разговор с психологом и социальным педагогом. Мы посоветовались с друзьями и узнали, что это такой первый шаг для изъятия ребёнка из семьи. В России есть такой сейчас закон: две беседы с социальным педагогом и психологом. Если они принимают решение, что нахождение в семье угрожает ребёнку, то это может способствовать изъятию ребёнка из семьи. Ну естественно, если в семье, по мнению властей, два экстремиста, особо опасных преступника, то ребёнок находится в опасности.

Мы поняли, что не можем терять времени. И эти два события послужили последней каплей. Тем более ранее было принято решение об аресте Денниса Кристенсена, Свидетеля Иеговы в городе Орле. По этой же статье, по которой обвиняли и меня. Шесть лет ему присудили заключения. И это показало нам, что никакой надежды нет.

Показательный процесс. Почему требуют дать 6,5 лет за веру?

У нас надежда была с 2012 года, что в России здравый смысл всё-таки возобладает. Всё-таки Россия – страна, стремящаяся к демократическим ценностям. Страна, стремящаяся в евроинтеграцию, считающая себя мировым лидером. И она сможет разобраться в этом вопросе. Тем более чуть ранее президент Владимир Владимирович Путин сказал о том, что Свидетелей Иеговы преследуют незаконно. Что это полная чушь. Что в этом надо разобраться. Мы ждали, что всё-таки президент России, который имеет авторитет и власть, разберётся. Тем более если у него есть желание разобраться. Мы думали, что ситуация должна переломиться. Но этого не произошло. Ситуация усугублялась с каждым днём, часом. И мы с женой приняли решение покинуть пределы Российской Федерации. Мы бросили наш дом, машину. Всё, что в доме. И с одним чемоданом приехали искать помощь в другую страну.

​– Как вам удалось приехать в другую страну, пересечь границу?

– Добрые люди помогли. И бог помог. Просто чудо. Поэтому я единственный до сих пор из находившихся в СИЗО и находящихся в федеральном розыске, кому удалось бежать.

– Вы себя относите к сторонникам российской власти или скорее к ее критикам и оппозиции?

– Это недопустимо – преследовать людей просто за их религиозные взгляды. Меня ведь не обвиняли ни в том, что я что-то у кого-то украл. Кого-то обидел. Меня обвиняли в том, что я продолжаю верить в Бога, в которого я верю, в том, что я читаю Библию, и обвинительная часть моего дела – именно в этом. Но я считаю, что это абсурд полный. С этим согласны, кстати, все разумные люди, живущие в России. Правозащитники. Такая известная и авторитетная организация, как "Мемориал", меня признала политическим заключённым в таком религиозном формате. Я не подавал им никаких заявлений – когда я был в СИЗО, они сами ознакомились с моей ситуацией и признали меня. Затем они признали меня преследуемым по религиозным признакам, уже когда меня освободили. То есть сначала я был заключённым, а теперь я политически преследуемый.

Я очень благодарен властям страны, где сейчас нахожусь, за защиту, тем более она мне необходима, так как я объявлен в федеральный розыск. У нас уже было интервью с сотрудником ведомства по делам миграции и беженцев. Мы рассказали всё, что с нами случилось.

– Какова была реакция сотрудника?

– У нее слёзы стояли на глазах. Дело в том, что я сегодня вам не все подробности раскрыл. Не всё можно рассказать широкой аудитории, и, насколько возможно, смягчил все те унижения, через которые я прошёл. Все те пытки, через которые я прошёл, – сейчас я уже смело могу сказать, что это пытки. А ей я всё рассказал, как было. Она плакала.

Сейчас мы соискатели убежища и ждём, что власти той страны, где мы находимся, признают, что на родине нам угрожает опасность, и дадут нам статус беженцeв.

– Хотите когда-нибудь вернуться в Россию?

– Если меня перестанут преследовать и у меня будет возможность следовать моей религии – то это будет совсем другая ситуация. Но, честно говоря, я в это не верю. Я верил с 2012 года до 2018-го. Семь лет верил, что разум возобладает. Но видел, что ситуация только ухудшалась. И права человека в Российской Федерации попираются всё больше и больше. Не вижу я будущего своего, своей семьи в таких вот условиях. Поэтому мы сделаем всё, чтобы интегрироваться в жизнь той страны, куда приехали. Мы учим язык, изучаем культуру. Будем строить нашу жизнь здесь.

Мы очень надеемся получить убежище. Это наша единственная защита. Я просто мог не выйти из СИЗО. Вот если бы тогда, когда я потерял сознание, та женщина не нашла меня или нашла позже и не вызвала подмогу – я бы здесь не сидел. Я видел, как изменилась моя супруга, когда я вышел из СИЗО. Я узнал, что она испытала за это время. Сколько она плакала. Мы около двадцати лет женаты, и за это время не расставались ни разу. Она привыкла чувствовать рядом опору. А здесь она оказалась наедине со всеми проблемами. С домом. Она не работала. Я был единственный источник дохода семьи. Фактически государство российское, отправив меня в СИЗО, обрекло мою семью, моего ребёнка на нищету. И психологически ребёнок оказался в очень тяжелом состоянии. У нее есть свои серьёзные заболевания, а тут это ещё наслоилось. Супруга просто не могла оставить ни на минуту ребёнка. И когда я вышел из тюрьмы, я увидел, как постарела моя супруга. В каком состоянии находится ребёнок – и испытал глубокий шок. Сколько нашей семье было причинено горя – это сложно взвесить, понять, осмыслить, если ты этого не испытаешь и через это не пройдёшь...

Россия – великая страна на самом деле. Потенциал какой у нас, багаж, накопленный за сотни лет. Сколько у нас талантливых людей, известных и неизвестных. И эта страна должна понять ущербность системы ФСИН. Изменить ее. Потому что это ненормально, вот так содержать людей в СИЗО. Само по себе заключение – это уже наказание очень серьезное для человека. Это возвращение в прошлое, однозначно. Никакого сомнения в этом нет. Когда я сидел, у меня периодически возникала ассоциация со Свидетелями, над которыми издевались во времена фашизма в Германии (Свидетели Иеговы преследовались в нацистской Германии наряду с евреями, коммунистами, гомосексуалами, инвалидами и пр. – Прим. РС). Я читал много биографий Свидетелей Иеговы, которые описали пребывание в лагерях. Их тоже морили холодом, жарой, использовали громкую музыку для того, чтобы подавить их сознание, повлиять на них. То есть это то же самое.

– Вы работали у частного предпринимателя. После ареста он перестал платить вам зарплату?

– Вы знаете, произошло человеческое чудо. Хотя мой работодатель не является Свидетелем Иеговы, всё время, пока я находился в СИЗО и под домашним арестом, он продолжал платить мой оклад. Без надбавок, не полную зарплату, но хоть что-то. Просто чисто по-человечески. И это было очень хорошей поддержкой. Я очень ему благодарен. Он просто увидел всю эту несправедливость, он знал меня как работника, знал мою семью. И он был возмущён этой ситуацией, и он помогал моей семье.

Но никакой помощи от государства мы не получили. Всё это время оно, грубо говоря, только издевалось над моей семьей. В лице правоохранительных органов – Следственного комитета, отдела по борьбе с экстремизмом.

– В лагере, где вы сейчас находитесь, несколько сот других беженцев из России – Свидетелей Иеговы. Какая география?

– От Петербурга и до Владивостока. Вся Россия.

– Они рассказывают свои истории?

– Иx истории похожи на мою. Многие из них тоже претерпели давление, унижение, оскорбление, страх. У кого-то пытались изъять детей. Я ещё раз хочу сказать: то, что происходит в России в отношении Свидетелей Иеговы сейчас – это система. Направленная на искоренение не просто отдельных граждан, причисляющих себя к религии Свидетелей Иеговы –это геноцид по религиозному признаку. Это не просто пафосные слова какие-то. То же самое когда-то хотел сделать Гитлер. Он поставил своей целью – есть подтверждающие исторические документы – искоренить Свидетелей Иеговы из Германии. Где Гитлер сейчас – мы знаем. А Свидетели Иеговы – это вторая по величине признанная религия в Германии, например. Уважаемая религия.

И я не понимаю, для чего этот геноцид, несущий много горя людям. И не пойму логику российского государства: зачем терять людей: непьющих, законопослушных, многие из них талантливы. Допустим, мой ребенок мог даже прославить Россию, как юный талантливый музыкант. Я мог бы своими руками и дальше приносить дальше пользу людям. Моя жена – юрист. И мы не одни такие. Я вижу: здесь в лагере находятся люди образованные, разумные. Логики нет никакой, и большой вопрос: почему всё это происходит. Вопрос без ответа, к сожалению.

– Сейчас вам уже не угрожает опасность?

– Да, я сейчас чувствую себя в безопасности. Я хотя бы уже стал спать спокойно. После обыска все мы, при каждой остановки машины около нашего дома или при каждом стуке соседних ворот мы просыпались. Потому что был постоянный страх. Страх повторения обыска, страх вернуться в СИЗО, страх вновь разлучиться. Страх проповедовать. Когда меня выпустили из-под домашнего ареста, я ходил и проповедовал, потому что я не могу по-другому. Это каждый раз ты выходишь как последний раз. Чуть ли не как в последний путь тебя провожают, мы друг друга провожаем, прощаемся, целуемся. Наша вера – она учит нас делиться чувствами. Мы по-другому не можем, даже в этих условиях. А страх той же встречи. Маленькими группами сейчас встречи проходят. Каждый раз – страх, потому что могут облаву сделать. И таких много случаев в России, каждый день. И вот мы-то уехали. Но этот страх по-прежнему преследует все эти 170 тысяч Свидетелей Иеговы. И не только их, но и тех людей, которые Свидетелями не являются. Например, моя тёща – не Свидетель Иеговы. Она так изменилась за это время, пока я был в тюрьме, потому что не могла не есть, ни спать. Она, как могла, молилась всё это время, чтобы меня выпустили из СИЗО. Так что не нужно думать, что эта история касается только вот этих 170 тысяч. Это братья – у меня, например, два брата. Тёти-дяди, бабушки, дедушки. Эти переживания касаются их всех тоже и выходят за рамки 170 тысяч. Поэтому хотелось бы, как могу, помочь именно тем, кто там остался. Чтобы у них была возможность свободно выражать свои религиозные взгляды, тем более Конституция Российской Федерации гарантирует им такое право. А это высший закон страны. 28 статья дает возможность открыто выражать любые религиозные взгляды, придерживаться любой религии. Почему на практике Конституция не работает – это вопрос без ответа.

По данным самой организации Свидетели Иеговы, до признания их организации экстремистской, в России в ней состояло 175 тысяч человек. Сейчас страну покинули более 5 тысяч членов этой организации. Согласно официальному сайту Свидетелей Иеговы в России, задержанные есть в тридцати пяти регионах России. Bсего домашний арест, заключение под стражу, запрёт определенных действий, обязательство о явке или подписка о невыезде касаются на данный момент 143 человека. Российское правительство считает запрет деятельности Свидетелей Иеговы в России обоснованным. Власти также считают, что в Российской Федерации гарантируются свобода совести и свобода вероисповедания, в том числе право исповедовать индивидуально или совместно с другими любую религию.

Оригинал статьи на сайте Idel.Реалии.