Леонид Велехов: На этот раз не будет привычной присказки, что наша программа не про тиранов, она про настоящие личности, их судьбы, поступки, их взгляды на жизнь. Она будет про тирана и культ личности в том, историческом, смысле слова, в каком это словосочетание вошло в русский язык.
71 год назад в Советском Союзе началась кампания по борьбе с космополитизмом. Она имела тяжелые последствия для многих замечательных личностей, и едва не имела последствий еще более трагических и масштабных.
Мой гость сегодня историк, писатель, теледокументалист Леонид Млечин.
(Видеосюжет. Закадровый текст:
До января 1949 года и слова-то такого – космополит – в советском языковом обиходе не было, и что оно означает, подавляющее большинство людей знать не знало. Да, в общем, так оно в обиход и не вошло. С самого начала разгрома "антипатриотической группы театральных критиков" тем, кто за этой гнусной историей следил, было ясно, что это бездарные драматурги сводят счеты со своими критиками. Худшие из худших – Софронов, Суров, Бубенов, Первенцев (кому сейчас что-либо скажут эти имена, на какой помойке можно сыскать их пьесы и романы?) – громили лучших из лучших. Иосиф Юзовский, Георгий Бояджиев, Леонид Малюгин, Яков Варшавский, Александр Борщаговский – это были лучшие, самые острые критические перья страны.
Атака на "безродных космополитов" последовала почти сразу после разгрома Еврейского антифашистского комитета и ареста его членов, видных деятелей советской науки и культуры. Еще несколькими месяцами раньше эта организация была обезглавлена: великого артиста, популярнейшего Соломона Михоэлса, тайно и зверски убили сталинские килеры. Из фильма "Цирк" был вырезан эпизод с его участием, где он поет колыбельную на идише…
Впереди была кульминация этой кампании – третий сталинский удар по советским евреям, который обещал быть самым сокрушительным. Да, слава тебе господи, помер Сталин. Захлебнулся в пролитой им крови, как сказала моя мама, услышав утром 5 марта 1953 года по радио сообщение о его смерти. И зааплодировала на радостях. Мама не была еврейкой, но радовались в тот день не только евреи. Но они, конечно, должны были быть поголовно счастливы, в том числе мой отец. Кондрашка, хватившая тирана, спасла их от нового Холокоста.
В этой истории, которую мы будем сегодня обсуждать с одним из лучших специалистов по сталинской эпохе, Леонидом Млечиным, ужасно все. Как, впрочем, во всем, что связано с именем Сталина. Но едва ли не отвратительнее всего – вот этот антисемитизм, который он возродил в стране, победившей нацизм).
Студия
Леонид Велехов: Итак, начнем с начала, хотя, на самом деле, это не начало этой истории, а срединная часть. 1949 год, 28 января, в "Правде" выходит передовая статья "Об одной антипатриотической группе театральных критиков". И никогда – ни до, ни после – такого внимания к замечательной, но все-таки небольшой по количеству, профессиональной группе, такой, как театральные критики, не было. И я, как человек по первой профессии принадлежащий к этой группе, с этого решил начать наш разговор.
Как ты объясняешь - почему с театральных критиков начали? Собирались ли ими ограничиться? Это было сведение счетов группы бездарных драматургов с талантливыми критиками, высмеивавшими постановки их пьес, или все-таки это было запланировано как начало какой-то большой кампании?
Леонид Млечин: Всякий раз, когда речь идет о Сталине, мы сталкиваемся со сложнейшей проблемой: он ни с кем и никогда не был откровенен, может быть, только в раннем детстве и юности, но этих людей не сохранилось, свидетельств их нет. Он никогда не излагал свои намерения, ничего не записывал, ни с кем ничем не делился. Об этом мы можем судить только постфактум, по тому, что было сделано. Мы можем прочертить некие цепочки его стремлений. Ничего из того, что происходило после Второй мировой войны в нашей стране, не было случайностью, а было частью сталинских замыслов. Он никогда с ними не спешил; он долго вынашивал свои идеи и реализовывал их медленно и не спеша.
Что касается истории с театральными критиками, то в ней есть, конечно, нечто загадочное. Через несколько недель в "Дубовом" зале Центрального Дома литераторов, куда потом многие поколения людей ходили как в один из самых известных ресторанов Москвы, было устроено собрание, на котором выступал генеральный секретарь Союза Советских писателей Александр Александрович Фадеев, громивший театральных критиков, многих из которых он знал, а с некоторыми из которых он дружил и чей профессионализм высоко ценил. В разгар выступления погас свет в ЦДЛ, и внесли свечи. И он продолжал свое выступление при свечах. В этом было нечто дьявольское.
Конечно, эта история началась значительно раньше. Антисемитизм - это наследство великой войны. Конечно, антисемитизм как один из самых древних предрассудков существовал всегда, но Советская власть после революции долгое время, как минимум формально, на словах, как минимум на уровне документов, боролась со всеми видами национализма, и с антисемитизмом даже в особенности. Антисемитизм заново вспыхнул, когда началась война. Это была сердцевина немецкой пропаганды. На всех оккупированных территориях это было частью пропаганды. Мы видим это по документам, которые партизанские отряды шлют в Москву, с вопросом: "Что нам отвечать?" На этом строилась пропаганда оккупационных властей, и она находила отклик у населения. В Москве стали искать ответ и нашли его. Ответ состоял вот в чем: в том, чтобы выбить из рук немцев козырь, что вы, де, сражаетесь за евреев, потому что у вас евреи на всех высоких должностях, - убрать евреев, сделать евреев незаметными. Начался процесс изъятия евреев с руководящих должностей. И как только мелькнуло это пожелание, оно даже не записано ни в одном документе, не было вербализовано в виде руководящего указания, но было почувствовано, антисемитизм вспыхнул по полной программе. Он искал своего какого-то выхода. И выход через какое-то время нашелся.
Тут мы вступаем в другую часть истории послевоенной истории, которая состояла в том, что Сталин все последние годы своей жизни готовился к новой большой войне с США. Но как всякая война, которую готовил Сталин, она должна была начаться с выявления внутренних врагов, с создания необходимой атмосферы в стране. Сразу после войны начинается борьба со всем западным. Комплекс постановлений – о журнале "Звезда" и "Ленинград", о музыке, всем этим занимался отвечавший за идеологию секретарь ЦК Жданов, – был порожден одним. Жданов об этом на совещании сказал: "Товарищ Сталин нам поручил заняться антизападной пропагандой". Но когда происходят такие идеологические процессы, возникает множество людей, которые видят в этом редкостную удачу для себя лично. "Я не понимаю в физике, он понимает. Я пишу на него, что он агент американского империализма, его снимают с должности, и я теперь завкафедрой". "Я очень плохой драматург. На мои пьесы ходить никто не хочет, в газетах меня критики критикуют. Если я напишу, что критик на самом деле агент империализма, то критика этого изымают, критических статей про меня больше не пишет, а мою пьесу ставят". И это был один из мотивов. Все эти антисемитские кампании, эти кампании антизападные, все кампании, которые вели к деградации нашей духовной жизни, охотно поддерживались немалым числом людей, двоечников и троечников, назовем их так для простоты, которые видели в этом свой редкостный шанс…
Леонид Велехов: Такой лифт.
Леонид Млечин: Если изымаются таланты, уходят блестящие люди, должности освобождаются. И вот одним из тех людей, кто невероятно выиграл от того, что в результате этой статьи убрали целое поколение театральных критиков, был драматург Анатолий Суров. Сейчас никто не знает его, а его пьеса "Зеленая улица" была поставлена во МХАТе. Он получил Сталинскую премию. Им восхищались. Он уже ходил, как Шекспир, по Москве. Его обожал тогдашний московский хозяин Георгий Попов, который уже видел себя чуть ли не преемником Сталина. А самая интересная история с Суровым произойдет несколько позже, когда выяснится, что он своих пьес-то не писал! Он нанимал этих несчастных людей, которые лишились работы, почти всего, и были под страхом ареста. Он их нанимал, и они за него писали эти пьесы.
Леонид Велехов: На чем он погорел, знаешь?
Леонид Млечин: Он погорел дважды. Во-первых, он стал сильно выпивать в упоминавшемся нами Центральном Доме литераторов. И однажды они пили вместе с Бубеновым – был такой Михаил Бубенов, автор повести "Белая береза"... Суров стал издеваться над повестью. На что пьяный Бубенов ему сказал, что он хотя бы ее сам написал. И тогда Суров воткнул ему вилку в филейную часть… Это бы все Сурову сошло с рук, но были выборы в Верховный Совет. Пьяный Суров пришел уже в конце дня голосования, взял бюллетень, что-то ему не понравилось, он стал топтать его ногами. А вот это не прощалось никому! У него забрали партийный билет, удостоверение члена Союза писателей, его потом вернули, но Суров исчез. Это просто история о том, что все эти идеологические кампании имели чисто практический смысл.
Леонид Велехов: Но, тем не менее, исчез только Суров, а Анатолий Владимирович Софронов, главный закоперщик этой кампании, в почете и при высоких должностях дожил, по-моему, до конца 80-х, если не начала 90-х, получил Героя Социалистического труда, процветал во всем. Московские и периферийные холуи-режиссеры его вовсю ставили, и не только в Театре Гоголя, куда никто не ходил, и который только позорил свое название постановками всей подряд софроновской графомании, но и в приличных, настоящих театрах… Первенцев, Бубенов тоже все жили благополучно. А критикам, им это жизнь разрушило.
Леонид Млечин: Из них никого не посадили, и то хорошо.
Леонид Велехов: Посадили Иоганна Альтмана ненадолго, буквально на два месяца, в Москве, а в Ленинграде посадили Симона Дрейдена, музыковеда, театроведа. Он десять лет просидел.
Леонид Млечин: Они пошли по другим делам. За космополитизм в критике никого не посадили.
Леонид Велехов: Это так. Но кампании по борьбе с космополитизмом предшествовал, их разделяло два месяца, разгром Еврейского антифашистского комитета. А если еще отмотать пленку чуть назад, в начало 1948 года, - убийство Михоэлса, январь 1948 года, и фактическое закрытие ГОСЕТа, Еврейского театра. Но там все делалось втихую: Михоэлс - несчастный случай, ГОСЕТ – мол, публика не ходит. Еврейский антифашистский комитет, где, по-моему, полторы сотни человек арестовали и тринадцать человек расстреляли, уже в 1952 году, - тоже информации не было, что там были какие-то аресты: закрыли и закрыли. И даже – кто-то рассказывал или где-то читал, – Симонов и Эренбург за границей, выезжая, вынуждены были врать, что они Квитко, Фефера и прочих видели на улице, разговаривали с ними, те в порядке… И мне кажется, что критики-космополиты – это первая фактически анонсированная антисемитская кампания.
Леонид Млечин: Это очень разные процессы, они идут через запятую. Они постепенно выстраивались в систему. Убийство Михоэлса пошло по статье "разглашение сведений о жизни вождя".
Леонид Велехов: Но это тоже было скрыто.
Леонид Млечин: Вообще, все скрыто, все, что при Сталине происходит, никогда не имеет никакого открытого обоснования. Дело в том, что Сталин был помешан на секретности, а ему каждый день клали на стол обзор иностранной прессы. И вот он читает статью о том, что Сталин болен, возможно, скоро оставит свою должность, ему наследует Молотов (для Молотова это кончилось арестом его жены, думаю, что арест и расстрел ждал самого Молотова)… Сталин велел выяснить – что, откуда информация?! Ему и в голову не приходило, что просто его отсутствие и редкое появление на публике, уже в плохой физической форме, – этого было достаточно для американских корреспондентов, работавших в Москве. Он отдал распоряжение Министерству госбезопасности: выяснить, из каких источников, по каким каналам уходит информация о его личной жизни. Есть поручение, и оно тут же выполнено: у родственников его первой жены, Аллилуевы, которых он ненавидел, знакомые работают в Еврейском антифашистском комитете, который возглавляет выдающийся актер, народный артист СССР Соломон Михайлович Михоэлс. А Михоэлс общается с иностранцами. И тут же начинаются аресты. Этих людей избивают. Часть из них выжила и потом рассказывала, как избивали: одного восемь дней избивали палками.
Леонид Велехов: Там шесть человек только в тюрьме умерло, без всякого расстрела.
Леонид Млечин: Они дают показания, конечно, что они разузнавали, что у них было поручение - узнать о здоровье товарища Сталина, а также где он бывает, где живет. Еще была потрясающая, малоизвестная история о том, что из американского посольства собираются ракетами обстрелять Кремль и уничтожить Сталина. Это была самая главная разработка, на которой все базировалось. И было дано указание (это мы как раз хорошо знаем, потому что это было расследовано сразу после смерти Сталина) министру госбезопасности Абакумову - ликвидировать Михоэлса. Это он поручил своему первому заместителю Сергею Ивановичу Огольцову, который вместе с группой оперработников (известны все фамилии) выехал в Минск, где ему оказал всю потребную помощь тогдашний министр госбезопасности Белоруссии Цанава, Лаврентий Фомич. Командировали Михоэлса, он должен был отобрать в послевоенной Белоруссии, разрушенной войной, спектакли на Сталинскую премию. Ему были там рады, потому что он был выдающийся актер, и для белорусской театральной публики его приезд был невероятным счастьем. Вместе с ним поехал критик Голубов-Потапов, который был секретным агентом Второго главного управления Министерства госбезопасности...
Леонид Велехов: Но это не означает, что он был в курсе операции, Голубов-Потапов.
Леонид Млечин: То, что его убьют, он не знал, ему это в голову не приходило.
Леонид Велехов: Да, да, да. Он был совершенно безобидный человек, музыковед.
Леонид Млечин: Отвезли под невинным предлогом на дачу Цанава…Я там был, на этой даче. Сейчас она сгорела, ее не существует. Сотрудники Белорусского комитета госбезопасности мне даже показали, где их убили. Огольцов по аппарату ВЧ-связи связался с Москвой, с Абакумовым, Абакумов по аппарату городской спецсвязи – со Сталиным, получил указание… Их раздавили живых грузовиком! Я стоял на этом месте, Ленечка! Это был один из самых невыносимых моментов в моей профессиональной жизни: я стоял на месте, где двух людей просто раздавили грузовиком. Я не знаю другого такого чудовищного садизма. Сталиным было приказано – инсценировать как автомобильную катастрофу. Трупы отвезли и бросили на окраине Минска. Это что-то совершенно невероятное. Известны же эти люди: они все получили ордена. Я какое-то время назад был в Белоруссии, поскольку КГБ Белоруссии мне помогало в различных расследованиях, они себя не ощущают наследниками Сталина... Я там выступал перед оперативным составом, что-то рассказывал. Прошло несколько лет. И один из тех, кто устраивал эту поездку, мне рассказал: "А ты знаешь, там, в зале, в заднем ряду сидел человек с бородой? Это человек, который сидел за рулем той машины". И они в комитете думали – познакомить ли нас, но не решились… Михоэлса хоронили в Москве со всем почетом, Эренбург, выступавший на панихиде, говорил о только что созданном Израиле, - казалось, ничего не предвещало… Но затем антисемитские процессы начнут разворачиваться очень быстро. Дело в том, что это связано с созданием государства Израиль. И тоже это не так просто понять: еврейское государство в Палестине не появилось бы без Сталина.
Леонид Велехов: Конечно!
Леонид Млечин: Потому что из тех великих держав, от которых зависела судьба Палестины после войны, Англия была категорически против раздела Палестины и создания там еврейского государства, Франция в принципе этим не интересовалась, Китай не интересовался. А все политическое руководство США, весь американский истеблишмент был настроен антисионистски. Государственный департамент, во главе которого стоял Джордж Маршалл, военное министерство, во главе которого стоял Форест, который был профессиональным антисемитом, были категорически против появления еврейского государства. И единственная великая держава, которая заявила, что она поддерживает раздел Палестины и создание там еврейского государства, был Советский Союз. Ни один политик в мире, ни один дипломат не защищал дело сионизма с таким пылом, точностью и ясностью, как советский представитель в ООН Андрей Андреевич Громыко. Но делал он это, конечно, не по собственной инициативе: текст речи он получал из Москвы, текст речи утверждался Сталиным. Сталин сделал все, чтобы Израиль появился на государственной карте мира. Более того. На еврейское государство сразу же, в день провозглашения, со всех сторон двинулись арабские армии, которые были уверены, что за два дня с этим со всем покончат. Великобритания отказалась поставлять еврейскому государству оружие, она его поставляла арабским странам. США ввели эмбарго вообще на поставки оружия ближневосточным государствам. Еврейское государство просто погибло бы, если бы Сталин не оказал поддержку. Через Чехословакию трофейное немецкое оружие на самолетах, зафрахтованных летчиками, в основном бывшими летчиками Второй мировой войны, оружие доставляли в Палестину. И оно спасло Израиль. Я читал потом воспоминания летчиков, которые полетели, чтобы спасать еврейское государство. И они писали: ты летел, понимая, что тебя или собьют, или, когда ты сядешь, ты попадешь в плен, и тебя убьют. Но, когда ты садился, и тебя окружали люди, которые ждали этого оружия, чтобы впервые за тысячу лет с оружием в руках отстаивать себя, ты готов был отправляться в новый рейс. Благодаря Советскому Союзу Израиль появился, одержал победу в первой войне и остался на политической карте мира. И всеми презираемый министр иностранных дел СССР Вышинский, когда к нему арабские дипломаты приходили с протестами, говорил: "Еврейское государство существует и будет существовать. И вам придется с этим смириться". Потому что Сталин презирал арабские страны, считал их британскими марионетками.
Но тут возникает вопрос. Как совместить поддержку Советским Союзом создания еврейского государства и антисемитские кампании? Главное состояло вот в чем: советская пресса поддерживали создание еврейского государства как шаг в национально-освободительной борьбе против Великобритании. А большое число советских евреев, бывших бойцов и командиров Красной Армии, прошедших войну, восприняли это всерьез и стали писать заявления в ЦК партии: "Прошу отправить меня воевать с британскими империалистами в Палестину". А ведь таких боевых офицеров было много. Евреи по числу Героев Советского Союза занимали четвертое место после русских, украинцев и белорусов! А ведь это малочисленный народ…И вот большое число героев войны хотели поехать на выручку братьям по крови. Сталину это не понравилось, и вот почему. Советский человек должен быть счастлив, что он живет под руководством Сталина. Если кто-то хочет уехать, значит, сомневается в величии, значит, сомневается в счастье, которое ему даровано Советской властью. Это для него было очень неприятным ударом, и он задумался над этим: значит, евреи хотят уехать, значит, евреи ненадежны. И постепенно у него стала складываться эта концепция, которая им управляла. Евреи – внутренний враг, они работают на американцев… Несколько лет назад, нашли дневник Вячеслава Малышева, который был заместителем главы правительства. Он записывал все сталинские слова, как божье откровение. И он записал: "Каждый еврей – агент американского империализма", - сказал Сталин за дружеским застольем. Значит, так. Евреи – внутренний враг, Америка – внешний враг, а между ними продавшиеся чекисты, которые не выявляют внутреннего врага, не хватают его, а позволяют строить заговоры. А смысл заговоров в том, чтобы уничтожить советское руководство. Вот откуда чуть позже, в конце 1952 года, созреет идея "дела врачей". Это большие цепочки, которые Сталин выстраивал. Он же не такой легковесный был человек – сел, и что-то придумал. Он долго размышлял, держал это в голове, это все складывал… И всплывали одна история за другой. В 1948 году умер надоевший Сталину, он не знал, как от него избавиться, секретарь ЦК и член Политбюро Жданов. Жданов был сердечник. Его послали на Валдай, куда сердечникам ездить не надо, да еще Сталин велел врачам, так как Жданов толстый был: "Вы его гулять водите побольше". А у него там был инфаркт, и он умер. И приезжавшая туда заведующая кабинетом электрокардиографии Лидия Тимошук первая увидела, что у него инфаркт, что ему гулять-то нельзя, ему надо лежать было. Когда Жданов умер, она написала бумагу Власику, начальнику сталинской охраны, что лечение было неправильным. Власик, как и положено в таких случаях, доложил товарищу Сталину. Сталин велел выбросить эту бумагу; ее отправили в архив. Потом умер Димитров, известный болгарский революционер. Сталин позвал к себе министра здравоохранения и что-то стал расспрашивать. И вдруг он слышит, что Жданова и Димитрова лечили одни и те же врачи. Ему министр здравоохранения Смирнов говорит, что это выдающиеся врачи, что просто случайность… Сталин на него посмотрел и говорит: "Вы такой наивный! Вы всерьез так думаете?" И у него сложилась эта мысль – врачи, которые убивают членов Политбюро, готовятся убить остальных советских руководителей. Вот тогда из архива достали бумагу, написанную Тимошук, ее призвали, вручили орден, ее принял Маленков, второй человек в партии, и началось "дело врачей".
Леонид Велехов: А ты веришь в версию, что дальше бы последовали публичные казни этих врачей через повешение на Красной площади и депортация всех евреев на Дальний Восток?
Леонид Млечин: Как Сталин бы распорядился их казнить – мы не знаем, но сомнений в том, что это произошло бы, нет. У меня нет ни малейших сомнений и в депортации. Во-первых, были решения ЦК КПСС того времени о создании дополнительных лагерей. Это зачем? И так достаточно было. Целая система новых лагерей создавалась, то есть имелось в виду появление большого нового контингента. Во-вторых, что за сложность? У чекистского аппарата уже был большой опыт по депортации целых народов. Выяснилось, что это совершенно несложно, там все продумано, в домоуправлениях были списки, давно был решен вопрос, если жена или муж другой этнической группы, что с ними делать, если крупный партийный работник, что с ним делать. Я нисколько не сомневаюсь в компетентности эти людей. Конечно, они бы справились! Но в первую очередь, это бы произошло в Москве – это было главное.
Леонид Велехов: Так что, евреев ждал второй Холокост?
Леонид Млечин: Нет, я думаю, что поголовное уничтожение Сталина не интересовало: ему важно было показать, что враг найден, выявлен и изгнан. Я думаю, что ему хватило бы депортации, ну, как со всеми остальными народами, которые он депортировал. Они же его не интересовали: убрали и все, их больше нет. Так что, я думаю, он этим бы ограничился, а люди по дороге поумирали бы и так далее, но это другое дело.
Леонид Велехов: В этой картине, которую ты нарисовал, все-таки, как я понимаю, личный антисемитизм Сталина большой роли не играл.
Леонид Млечин: А его личные чувства – не принципиальный вопрос. Он вообще никого не любил. Говорят, что он был антисемитом, а он просто никого не любил.
Леонид Велехов: Хотя с евреями ему везло в личной жизни, у всех троих его детей жены, мужья, любимые были евреями…
Леонид Млечин: Я думаю, что это не такое имело для него большое значение.
Леонид Велехов: Тем более что с большинством из них он даже не был знаком. Васину жену, Галю, маму моего покойного друга Саши Бурдонского, он вообще один раз в жизни видел. И то сказать видел: он к ним зашел ночью в спальню, а она от страха залезла под одеяло…
Леонид Млечин: Я думаю, что на него больше, пожалуй, повлияло то, что Троцкий был евреем. Троцкого он ненавидел по-настоящему и боялся до конца жизни. Это, наверное, имело для него значение, но опять-таки не определяющее. Это был, несмотря на его кавказское происхождение, крайне холодный внутренне человек, очень спокойный, очень неспешный.
Леонид Велехов: А ты не думаешь, что таким его сделало нахождение уже на вершине власти? Или таким он был по своей природе?
Леонид Млечин: Каким он родился – мы не знаем. Он работал над собой. Но когда он занял руководящие должности, он сделал себя таким. Думаю, что внутренне холодным он был всегда. Это качество можно только обрести: нормальному человеку очень трудно оставаться таким холодным, смотреть на человека и отправлять его на тот свет, смотреть на человека и велеть его раздавить, велеть его отравить, чтобы он умер в мучениях… Это не всякий может.
Леонид Велехов: Наверное, без этой холодности он бы не забрался так высоко, как забрался, всех по дороге уничтожив и раскидав.
Леонид Млечин: Это правда. Он пришел к власти не в один день – это ошибочное представление: дорога к власти заняла многие годы. И это было трудные годы: с каждым надо было, что называется, работать. Он потратил на это большие силы. И он никогда не останавливался, в отличие от Никиты Сергеевича Хрущева, который решил, что он теперь всегда будет на этом посту, и быстро лишился должности. Сталин был страстным поклонником теории Троцкого о перманентной революции. Он зачищал бесконечно руководство страны, потому что он не хотел, чтобы кто-то представлял опасность. Ведь были же такие вещи, которые другому в голову не придут. Он запрещал первому секретарю обкома покидать область. Например, вот телеграммы хранятся в Центральном партийном архиве. Первый секретарь какого-то обкома пишет: "Прошу разрешения выехать в Москву с 31-го по 2-е число, для согласования с Госпланом плана работы области". Сталин: "Разрешаю". "Прошу разрешить мне выезд на отдых" и так далее – "Разрешаю". Чтобы не смел из области выезжать, чтобы не встречались два-три секретаря обкома, ничего не обсуждали без него.
Леонид Велехов: Чтоб больше двух не собирались.
Леонид Млечин: Даже по одному чтобы не собирались. У всех членов Политбюро была охрана, но охранять было нечего. Это была такая обслуга. Старший охраны начальнику охраны каждый день сообщал, с кем подопечный встречался, кому звонил, что делал. Начальник охраны сообщал министру или начальнику Управления охраны потом, а тут, в случае его, докладывал товарищу Сталину. А член Политбюро тоже человек. Вот он куда-то поехал, расслабился, развлекся – все записано, и все это хранилось. Ведь когда Сталин умрет, члены Президиума ЦК, сговорившись, сожгут несколько мешков с документами. И никто не говорит, что там, а сомнений нет, что там были эти записи. Когда Сталин избавлялся от Николая Ивановича Ежова, который был наркомом внутренних дел, то Ежов сидел у него в кабинете несколько часов и писал все, что знал о членах Политбюро. Что он о них знал? Где, кто выпил, с кем погулял и так далее. Это все заботливо хранилось в архиве, без разрешения наркома госбезопасности нельзя было вскрывать. То есть Сталин все время всех держал под контролем, опасаясь каждого из них, и постоянно менял их: очень долго никто у него при власти не был, так, на всякий случай. Но ведь есть вещи, которые могут показаться клиническими. Вот он на даче принимает самых близких людей. Они там ужинают, выпивают, он Микояну говорит: "Анастас, смотри, тут нового вина прислали, попробуй – ты же знаток у нас!" Что, Сталин меньший знаток был вина, что ли? Средневековая привычка – пусть отхлебнет стаканчик.
Леонид Велехов: Плюс вопрос стиля: он, конечно, себя чувствовал повелителем мух.
Леонид Млечин: Это само собой, но и забота о себе: страх преследовал его всегда.
Леонид Велехов: А он любил кого-нибудь?
Леонид Млечин: Я думаю, что нет. Никогда и никого. Он не любил; он соглашался, чтобы его любили. Очень внутренне холодный человек. Это особая черта. Не каждому это дается. Эта холодность избавляет тебя от всего человеческого.
Леонид Велехов: И тогда ключевой вопрос. Ты веришь, что он умер свой смертью?
Леонид Млечин: Да! Нет ни малейших сомнений. Эпизод с его смертью описан, известен очень хорошо. Мне нравятся, вообще говоря, разговоры, они широко распространены, о том, что его убили члены Президиума ЦК. Ведь они чем любопытны? Что никто не сомневается, что члены Президиума ЦК – уголовные преступники, которым убить человека ничего не стоит. Это говорят люди, которые любят Сталина, советский строй и советскую систему. И при этом ни секунды не сомневаются, что это все банда преступников. Нет, никто из них даже помыслить такого не мог! Сталин всегда поздно вставал. Но в этот раз он совсем как-то не появляется, и света нет. Вошли и увидели, что он лежит на диване, переложили его на кровать. Он что-то вроде пробормотал. Они пошли звонить. По инструкции позвонили министру госбезопасности. А им Игнатьев говорит: "А что вы мне звоните? Звоните товарищу Маленкову". Позвонили Маленкову, Маленков не знал, что делать, но понял, что надо приехать. Но один он не решился! Они вдвоем с Берией приехали. А чего боялся? Что они сейчас войдут, а Сталин скажет: "Вы чего явились?! Вы как посмели?!" И они уже, может быть, и живыми-то не выйдут.
Леонид Велехов: По легенде, Сталин открыл в какой-то момент глаза…
Леонид Млечин: Да, он, действительно, в какой-то момент открыл глаза, когда над ним склонился Берия.
Леонид Велехов: Они там все чуть не рухнули в обморок.
Леонид Млечин: А они вошли, он вроде спит, и они уехали. Уже на следующий день, когда стало ясно, что… только тогда привезли врачей. Так врачи же боялись к нему подойти, у них руки тряслись. Врачей привозили сотрудники госбезопасности, эти врачи думали, что их тоже арестовали. И все члены Президиума ЦК дежурили. Боялись по одному оставаться: а вдруг он придет в себя, увидит, что без штанов, и скажет: "Вы как посмели?!" Он же никогда не раздевался, он же не купался при всех! Нет, нет, конечно, он умер своей смертью в страшных мучениях, потому что болезнь была тяжелая.
Леонид Велехов: Скажи мне, а был ли в истории России человек, внушавший такой же ужас? Грозный, какой-нибудь?
Леонид Млечин: Иван Грозный, вероятно, был таким же чудовищным существом.
Леонид Велехов: Ты можешь объяснить, что мы в 2019 году получаем новость о том, что Сталину ставят памятник в Новосибирске?
Леонид Млечин: Наша любовь к прошлому свидетельствует, первое, о недовольстве настоящем, второе, о невидении будущего. Когда молодые люди говорят: "Хотим назад в Советский Союз", они признают тем самым, что не видят счастливого будущего, что довольно страшно, потому что молодежь должна жить будущим. Они хотят в Советский Союз, о котором не имеют ни малейшего понятия. Им кажется, что в Советском Союзе была такая жизнь, как сейчас – "мерседесы", "ауди", интернет-кафе, компьютеры и так далее, но во главе стоял человек, который боролся с коррупционерами, которого все уважали, и было равенство.
И вот это желание – вернуться в несуществующее прошлое. Как человек, который стоит в болоте, он инстинктивно нащупывает какую-то кочку, чтобы опереться, и они хотят, эти люди, опереться на что-то. Но это одна сторона дела. А другая, более сложная, состоит в том, что тот ущерб, который был причинен нашей стране, начиная с 1917 года, компенсировать и за сто лет не удалось. Мы не отдаем себе отчета в масштабе постигшей Россию и русский народ катастрофы. Нам Гражданская война рисуется чем-то вроде фильма "Приключения неуловимых мстителей", такая занятная авантюра, а это была страшная катастрофа, в которой не только брат уничтожал брата, но это было полное уничтожение морали и нравственности. Тонкая пленка цивилизованности слетела, и восторжествовала тяга к полному опрощению, к примитивизации жизни. И, к сожалению, из Гражданской войны вышли без того, что древние называли катарсисом. Вышли без осознания того, что произошло. Напротив, исходили из того, что это правильно, так и есть, враг рядом, и надо его уничтожать. На все вопросы надо давать простые ответы, никому не надо позволять выделяться, и так далее.
Леонид Велехов: В этом гениальность романа "Доктор Живаго", мысль которого в том, что мы вернулись в какие-то дохристианские, языческие времена полного нравственного, этического примитива.
Леонид Млечин: И это не исчезло. Поэтому это некое неясное стремление к Сталину, который невероятно упрощает жизнь. Люди бегут от сложностей сегодняшней жизни в такое мифическое прошлое…
Леонид Велехов: С одной стороны, далеко мы ушли в нашем разговоре от критиков, которые были разгромлены зимой и весной 1949 года, а, с другой стороны, никуда не ушли. И за этот разговор большое спасибо.