Нефть – золото и яд Усинского района Республики Коми. Большинство населения работает в нефтяной промышленности, школьники хотят быть нефтяниками, жители деревень бурят скважины, – все надежды и перспективы связаны с нефтью. В то же время она убивает природу: из-за аварий нефть попадает в реки, отравляя рыбу и уничтожая сельское хозяйство. Деревенские экоактивисты, которые более 20 лет борются с нефтяными компаниями, митингуют и идут в политику.
Нефть и люди, которые живут рядом с ней, – в фильме Юлии Вишневецкой и Константина Саломатина.
– Нефть? Мы ее ощущаем. У нас вода питьевая, откуда, думаете, берется? Когда набираете кружку чая, сверху плавает тоненький слой пленки. А что тут сделаешь? Пить-то хочется, – говорит житель Усинского района Коми.
А жители Усинска говорят о нефти так: "Нефть – это сила", "Нефть – богатство", "Раньше нефть была народная, как бы наша", "Это золото нашего Севера и вообще страны", "Рабочие места для этого города, красивого, молодого".
В каждом селе Усинского района Республики Коми теперь есть официальный гайд-парк – место, где разрешено проводить митинги, демонстрации и шествия. Так было не всегда, и с этим связана история из местной жизни.
10 апреля 2017 года на нефтяном месторождении Алабушина на севере Республики Коми загорелась скважина. Пожар продолжался больше месяца: "Дым, столб огня и гул, как на космодроме, – рассказывает жительница села Новикбож, сельская учительница Катерина Дьячкова. – Это всего 8 километров от села, все на нас летело".
14 мая около 200 жителей Новикбожа устроили народный сход. Когда они вышли с плакатами к церкви, подъехал наряд полиции. "Нам сказали, что наша акция не согласована, мы не имеем права обсуждать пожар, а можем только договариваться о дате следующего митинга", – рассказывает Дьячкова. Правозащитник Эрнест Мезак предложил жителям деревни обратиться в Европейский суд по правам человека из-за нарушения свободы собраний. "Мы подготовили жалобу, написали заявку, но лай собак нам помешал. С каждым жителем пришла собака, а они же чувствуют агрессию, начали лаять, в результате на видеозаписи не слышно, что говорят полицейские. Поэтому мы не смогли предоставить в ЕСПЧ доказательства".
Жители Новикбожа после этого договорились на митинги ходить без собак. А местная администрация предложила узаконить места проведения митингов в Усинском районе Республики Коми – так в деревнях появились гайд-парки.
Экологические протесты в районах нефтедобычи Коми продолжаются больше 20 лет. Они связаны в первую очередь с авариями, в результате которых нефть попадает в реки. Самый крупный разлив был в 1994 году, о нем здесь рассказывают с постапокалиптическими интонациями:
"Большое болото нефти, слой метр, – вспоминает экоактивист Валерий Братенков. – Труба как решето, все знают, что льется – а нефть качают. Решили, что легче потом убрать, чем глушить скважины. Рядом в бору выкапывали ямы длиной 50 метров, нефть черпали самосвалами и туда свозили. Она накопилась на этих болотах, а потом осенью пошли дожди и нефть хлынула в реку".
"Ветер был, а на том берегу волны нет, тишина, как зеркало, – говорит житель Усть-Усы Николай Федоров. – Нефть к берегу прибило, она слоем лежит. Я сетку поставил – рыба воняет нефтью. Я в шутку сказал: чтобы ее жарить, нужен огнетушитель, а то вдруг на сковородке вспыхнет".
Жители жалуются на то, что после того разлива из рек исчезла рыба и практически сошло на нет сельское хозяйство. "Раньше у каждой семьи корова была, – вспоминает Братенков. – Но корова же кушает эту траву с нефтью, и нефть обволакивает желудок, трава не усваивается. Начинает корова худеть – кормишь, кормишь, а толку нет. В селе Усть-Уса был человек, который содержал две или три коровы, так он их привязывал даже, чтобы они стояли на ногах".
Сегодня большая часть населения региона работает в нефтяной промышленности, с 2001 года основной работодатель – ООО "Лукойл-Коми". Это не мешает усинским активистам обвинять компанию в нарушении природоохранных законов и пытаться контролировать загрязнения. С 1989 года здесь работает общественная организация "Комитет спасения Печоры", члены которой добиваются возможности инспектировать месторождения, участвовать в проверках и комиссиях вместе с госслужащими.
Паводковой комиссией, в которую входят представители Росприроднадзора, прокуратуры, МЧС и других ведомств, а также сотрудники "Лукойл-Коми", руководит министр природных ресурсов и охраны окружающей среды Коми Роман Полшведкин. Его отец, Виктор Полшведкин, когда-то был одним из основателей Комитета спасения Печоры и первым предал огласке страшный разлив 94-го года. Роман Викторович вспоминает, что сам участвовал в уборке нефти, когда ему было 16. Но на камеру он об этом говорить отказывается и об отце рассказывать не хочет – во время интервью ограничивается стандартными словами про конструктивный диалог бизнеса и гражданского общества. По выражению Братенкова, Полшведкин-младший находится "между кувалдой и наковальней" – местные экоактивисты ему доверяют и видят в нем продолжателя дела отца. Но как чиновник он зависит от руководства региона и вынужден учитывать интересы главного налогоплательщика, "Лукойл-Коми".
Позиция нефтедобывающей компании: аварии на нефтепроводах случаются всегда, полностью их избежать невозможно, но можно поставить гидрозатворы на ручьях, чтобы нефть из них не попадала в реки. "Боновые заграждения являются преградительным щитом, нефть остается на рубеже гидрозатвора, абсорбент ее впитывает, – объясняет начальник отдела окружающей среды "Лукойл-Коми" Владимир Костылев. – Если бы для наших водных объектов этого не было, было бы гораздо печальнее переживать этот период нефтедобычи. Лучшей технологии пока не придумали".
Экоактивистов такой подход не устраивает: они настаивают на том, что аварий не должно быть вовсе. Последняя крупная авария с разливом нефти по рекам была, по словам Братенкова, в 2013 году, уже при "Лукойле". Но и после этого регулярно можно было видеть небольшие локальные разливы, утверждает экозащитник: "Надо трубы менять вовремя. Мы знаем, что будет авария, потому что трубам этим уже 40 лет, они дышат на ладан. Мы знаем, что обязательно всегда где-то что-то прорывается. Если операторы вовремя заметят, они это ликвидируют, залатают. А зимой, когда все под снегом, ведь не увидишь. Нефть тепленькая течет под снегом, собирается где-то в котловане, на болоте. А весной – здравствуйте, я ваша тетя".
Законодательного ограничения сроков использования труб, по словам Братенкова, нет. "Мы пытались провести референдум, чтобы запретить эксплуатацию нефтепроводов сверх срока службы. Но нефтяники нам сказки рассказывают: если три раза порвется, мы уже поменяем".
Чтобы изменить ситуацию, жительница Новикбожа Катерина Дьячкова решила пойти в политику. В 2018 году она выставила свою кандидатуру на выборах депутатов Заксобрания Республики Коми. Ее конкурентом был директор по связям с общественностью "Лукойл-Коми" Сергей Макаров. "У него были все возможности – и "Лукойл", и административный ресурс, и вертолет даже, чтобы в любой населенный пункт добраться, – рассказывает Дьячкова. – А я агитировала так: мы с Валерием Терентьевичем садились в обычный городской автобус, он вставал и говорил: "Смотрите, с вами едет кандидат в депутаты". Или садилась в обычный теплоходик вместе со всеми людьми, иногда приходилось и автостопом добираться".
К всеобщему удивлению, Дьячкова победила на выборах с перевесом в 181 голос (всего на выборы в Приполярном одномандатном округе пришли 7359 человек). "Мне ночью звонят: ты что делаешь?" – "Сплю". – "А зря, ты победила!" – "Ну, я все равно буду спать, мне на работу завтра".
Теперь раз в полгода Дьячкова ездит на сессии Госсовета и пытается продвинуть инициативу о референдуме. "Из 30 депутатов 28 – "Единая Россия". Они игнорируют нас, высмеивают: что вы тут устраиваете балаган? Я отвечаю: "А ваше молчание – это согласие на все безобразия". И никто мне не верит, что я правда живу в Новикбоже и работаю учительницей. Спрашивают: "Ну да, вы прописаны в деревне, а живете-то где?"
