20-летняя музыкант, гражданский активист и автор телеграм-канала “Цветы для Володи” Вера Олейникова объявила голодовку из-за обвинений по статье 20.1 ч. 3 КоАП РФ. “Распространение информации, выражающейся в неприличной форме, которая оскорбляет человеческое достоинство и общественную нравственность, демонстрирует явное неуважение к обществу, государству”. Активистка встала в пикет в центре Ростова-на-Дону с плакатом, на котором было написано "Мусора хуже говна". Вера Олейникова узнала о возбуждении дела об административном нарушении после того, как вышла из спецприемника Ростова-на-Дону, где провела под арестом трое суток за якобы неповиновение законным требованиям полиции. В интервью Радио Свобода активистка рассказала о преследовании силовиками, выборе между музыкой и политикой и своих мечтах о будущем.
– Вы постоянно живете в Москве. Как вы оказались в Ростове-на-Дону и почему решили встать в пикет в этом городе?
Сидела я в ужасных условиях – Путину такого не пожелаю
– В Ростов-на-Дону я приехала в июне менять паспорт – я тут родилась. В пикет я вышла, потому что хотела поддержать митинги против обнуления сроков Путина. После того, как я встала в пикет в центре города с плакатом “Нет вечному Путину”, за мной начали следить сотрудники Центра “Э”. Они ждут меня около дома, где я сейчас живу, сопровождают в магазин и на встречи с друзьями. Сегодня я поехала на встречу с адвокатом на такси, за мной все время ехала синяя машина с тонированными стеклами. Я предполагаю, что это были силовики. Видимо, в Ростове-на-Дону “эшникам” совсем нечем заняться, в Москве за мной так не следят.
– Как вы поняли, что это сотрудники Центра “Э”?
– У них специфический вид. Кроме того, они меня открыто снимают на камеру. В Москве за мной редко следят. Ростовским “эшникам” я, видимо, очень сильно не понравилась или, наоборот, понравилась. Раздражает это постоянное внимание, зато я не чувствую себя одинокой. Несмотря на преследование силовиками, я в июле вышла на пикеты с плакатами “ФСБ пытает людей”, “Загугли дело Насти Шевченко”, "Долгих лет тюрьмы, плешивая крыса". После пикета с плакатом “Мусора хуже говна” меня около дома задержала группа людей в штатском. Они караулили меня несколько суток в тонированном фургоне у дома, а в один прекрасный день, когда я вышла в магазин, около меня и моего друга внезапно выехали из засады две штатские машины. Нас посадили в машину и отвезли в участок. Меня арестовали за якобы сопротивление полиции. В отделе угрожали изъять телефон как вещдок по делу об оскорблении власти. Я не сопротивлялась, просто хотела выяснить, на каких основаниях меня пытаются задержать, да и не могла невысокая девушка дать отпор десяти взрослым мужикам. Сидела я в ужасных условиях – Путину такого не пожелаю. Камера спецприемника была похожа на туалет в плацкартном вагоне поезда, мне не давали звонить по телефону, и я сидела одна. Перед арестом мне стало плохо, отекло горло, я стучалась и молила вызвать скорую, но мою просьбу просто проигнорировали. Во время ареста я пыталась заниматься йогой, но не получалось, потому что в камере было нечем дышать, читала Эриха Фромма “Бегство от свободы” и писала заметки. В общем, старалась проводить время с пользой и в таких условиях. Когда я вышла из спецприемника, мне предъявили обвинение по статье 20.1 ч. 3 КоАП РФ и повезли сразу в суд. Я ознакомилась с экспертизой текста моего плаката. Если следовать логике экспертизы, полицейские сами себя признали “мусорами”.
– Сколько дней вы голодаете и как долго собираетесь продолжать?
– Восьмой день и не собираюсь прекращать. Я голодаю в том числе против огромных штрафов за митинги, из-за которых моя семья может потерять имущество. Год назад моей маме Валерии Скоробогатовой присудили штраф 250 тысяч рублей за участие в митинге против недопуска независимых кандидатов в Мосгордуму. Меня прошлым летом оштрафовали на 150 тысяч рублей за участие в акции в поддержку Ивана Голунова 12 июня. Кроме того, у меня есть много штрафов на более мелкие суммы. У мамы – неоплаченный штраф за участие в одиночном пикете во время чемпионата мира по футболу. Маме каждый день звонят приставы и грозятся отобрать машину. Машина старенькая, и всю задолженность она не покроет.
Перед арестом мне стало плохо, отекло горло, я стучалась и молила вызвать скорую, но мою просьбу просто проигнорировали
– Почему вам присудили такие большие штрафы?
– Да, 250 тысяч – это очень большая сумма, тем более что мама безработная, она болеет. Я на акции в защиту Голунова была с пресс-картой и снимала сюжет, но на решение суда это никак не повлияло. Я считаю, что такие огромные штрафы – это личная месть мне одного из силовиков.
–14 марта вас во время акции у здания ФСБ в Москве избили полицейские. После нападения врачи НИИ Склифосовского поставили вам диагноз "закрытая черепно-мозговая травма, ушиб головного мозга легкой степени, мелкоочаговый ушиб левой лобной доли, перелом костей передней стенки лобной пазухи без смещения отломков, гемосинус, ушиб мягких тканей головы, ушибы кистей обеих рук". Вы пытались привлечь напавших на вас силовиков к ответственности?
– Я в марте как можно реже выходила из дома, потому что боялась заразить маму и бабушку коронавирусом. Потом объявили самоизоляцию, поэтому я не успела написать заявление на избивших меня полицейских. Как только вернусь из Ростова-на-Дону, напишу заявление, но уверена, что напавшие на меня не будут наказаны. После нападения я стала хуже видеть, зрение продолжает падать.
– После какого события вы стали интересоваться политикой?
– Моя мама еще в Ростове-на-Дону выходила на акции движения “Стратегия-31”. Я сопровождала ее на митинги, чтобы маму не задержали. Когда мне было 11 лет, я стояла у памятника Ленину с плакатом “Свободу незаконно задержанному активисту “Другой России” Григорию Елизарову”. На митинг в Ростове-на-Дону в поддержку Болотной площади я вышла, когда мне было 12 лет. Тогда полицейский дубинкой пытался вытолкнуть меня на проезжую часть. Мама долгое время была активистом “Другой России”, но потом разошлась во взглядах с этой партией. На многие оппозиционные акции мы с мамой ходим вместе и поддерживаем друг друга. Бабушка из-за возраста на митинги не ходит, но она постоянно смотрит канал Навального.
– Мама так повлияла на формирование ваших политических взглядов?
Среди моих ровесников нейтрально относятся к власти только дети богатых родителей
– Только не надо думать, что мама впутала меня в политику. Мои политические взгляды сформировались под влиянием окружающей действительности. Мы жили в нищенских условиях, почти в сарае без горячей воды и туалета в доме. И я вижу, как бедствуют люди в богатой стране. На тех, кто сопротивляется власти, возбуждают уголовные дела: дело Насти Шевченко, дело Константина Котова, "московское дело", "ростовское дело". Вчера узникам "ростовского дела" Яну Сидорову и Владиславу Мордасову смягчили приговор до 4 лет. Ну что сказать, спасибо Владимиру Владимировичу за эту неслыханную щедрость. Я уверена, что сейчас власть уже никто не поддерживает – не знаю, откуда взялись эти 77,92% проголосовавших за поправки к Конституции. Среди моих ровесников нейтрально относятся к власти только дети богатых родителей. Но и бизнес в России вести опасно, потому что в один момент можно остаться без всего и оказаться за решеткой.
– Вы состоите в какой-либо партии или политическом движении?
– Я, наверное, сама по себе, но вместе с другими людьми, которые борются за свободу.
– Вы сейчас учитесь где-то?
Я чувствую себя лягушкой, которая продолжает взбивать масло, даже если кажется иногда, что это бесполезно
– Я поступила в джазовый колледж в Москве пять лет назад. В это время я уехала из Ростова-на-Дону, за мной переехала мама, и через некоторое время бабушка. В колледже я сейчас не учусь, потому что в 2018 году решила, что политический активизм важнее. Я ушла в политику с головой после того, как вместе с ребятами сделала "Бессрочный протест". Я уже не участница "Бессрочки", но собираюсь продолжать заниматься политикой. Люди постепенно просыпаются и меньше боятся, но и власть давит сильнее. В ближайшее время обществу будут нужны адвокаты и правозащитники. Сейчас я уже помогаю задержанным и обвиняемым в качестве общественного защитника.
– Музыкой вы больше не будете заниматься?
– Я играю периодически в разных коллективах и хочу закончить музыкальное образование. Но сейчас борьба за права человека важнее всего остального.
Я родилась при Путине и всю жизнь живу при Путине. Три года назад я давала интервью Радио Свобода и сказала, что 17 лет живу при Путине, сейчас я разговариваю с вами и говорю, что 20 лет живу при Путине. Я не хочу, чтобы через 16 лет мне снова позвонил журналист Радио Свобода, а я сказала бы ему, что уже 36 лет живу при Путине. Главное, конечно, не умереть раньше Путина. Мы с мамой договорились обязательно его пережить.
– Как вы представляете себя в прекрасной России будущего?
– Я думаю, это будет не скоро. Возможно, в старости. Тогда я буду жить в собственном домике на берегу Черного моря. На домик в Италии я не заработаю – я не Соловьев. Я буду рассказывать внукам, с чем мы столкнулись, за что мы боролись и как нам было страшно. Но еще страшнее нам было за будущее, которое бы нас ждало, если бы мы ничего не делали.
