Юрий Дмитриев – председатель карельского "Мемориала", исследователь истории сталинских репрессий, один из открывателей места массовых расстрелов в урочище Сандармох, продолжает вместе с коллегами научную и просветительскую работу, несмотря на то что уже четвертый год находится в заключении. В ложности обвинения убеждены правозащитники и другие независимые наблюдатели.
"Прошу посмотреть имя Варвары Брусиловой, – написал он в одном из недавних писем. – Да и сам процесс над верующими был знаменательным и интересен для наших современников".
Варвара Брусилова была трижды приговорена советской властью, которую она, как глубоко верующий человек, категорически не принимала, к высшей мере наказания – расстрелу. Всегда стремилась приносить пользу людям, работая медицинской сестрой в период Первой мировой войны, а впоследствии – за решеткой, когда ей это позволяли. В 20-е годы прошлого столетия она была хорошо известна, но сегодня почти забыта. Родственников у Варвары Брусиловой не осталось, маленький сын умер, когда она находилась в заключении. Единственная сохранившаяся фотография Брусиловой – из уголовного дела. Юрий Дмитриев исследовал ее судьбу и, по сути, вернул ее имя из небытия. В начале мая исполняется 98 лет с момента вынесения ей первого смертного приговора.
На сайте "Дело Хоттабыча. Какова плата за попытку ворошить прошлое", посвященном уголовному преследованию Дмитриева, рассказывается, что он влюбился в Варвару Брусилову на Соловках: "Юная дворянка, медсестра, невестка прославленного военачальника Первой мировой генерала Брусилова, в 1922 году была приговорена к расстрелу за протест против разграбления церквей. Ее муж и свекор, спасая жизни, перешли на сторону красных, а Варя осталась верна убеждениям".
В 2013 году Дмитриев выступил с докладом "Духовный и гражданский подвиг Варвары Брусиловой" на международной научно-практической конференции "Равнина русская. Опыт духовного сопротивления". Работа опубликована в сборнике материалов этого мероприятия. Дмитриев завершил свою речь словами: "Я настолько привык к мыслям о Вареньке Брусиловой, русской Жанне Д'Арк, как называла ее зарубежная пресса в 1922 году, что ощущаю ее своей сестрой. Так оно и есть – сестра по вере, по духу".
Первый смертный приговор – за одно слово
Ваш приговор я встречу спокойно, потому что по моим религиозным верованиям смерти нет
Варвара Брусилова (урожденная Котляревская) родилась в 1899 году в Москве. Ее отец, Иван Андреевич Котляревский, был выпускником Императорского училища правоведения, тайным советником, председателем департамента Киевской судебной палаты. Сама Варвара окончила гимназию и курсы иностранных языков – английского и французского. Когда началась Первая мировая война, она выучилась на медицинскую сестру и работала в московских лазаретах, оказывая помощь раненым. 2 июля 1917 года она вышла замуж на Алексея Брусилова (младшего) – ротмистра Конно-гренадерского лейб-гвардии полка, сына известного генерала Алексея Брусилова (старшего). После Октябрьского переворота оба Брусилова вступили в Красную армию. Точная судьба мужа Брусиловой неизвестна. Дмитриев в своем докладе приводит две версии: по одной из них, он попал в плен к "дроздовцам" и был расстрелян, а по другой – в плену поступил рядовым стрелком в Белую армию, заболел тифом и умер в Ростове. Варвара осталась вдовой с сыном-младенцем на руках.
В 1922 году происходил так называемый "Московский процесс об изъятии церковных ценностей". 3 апреля ВЧК в рамках этого дела арестовала и Брусилову. Ее сыну было всего два года. Монахиня Александра (Спектор) в своей книге "Церковное подполье в СССР" приводит цитату из протокола допроса Брусиловой на суде 29 апреля:
Брусилова: Виновной в агитации себя не признаю.
Председатель: А в чем признаете?
Брусилова: В произнесении слова "грабеж" признаю.
Председатель: Что можете объяснить по поводу этого произнесения?
Брусилова: Проходя мимо нашей церкви и увидев происходившее там изъятие, оскорбившее мое религиозное чувство, я политически неправильным словом выразила свое настроение, причем я обращалась не к толпе, а к моей знакомой, случайно проходившей тут же.
Председатель: К кому?
Брусилова: Я просила ее не привлекать. Если угодно верить, так моему показанию.
Председатель: Значит, вы фамилии назвать не хотите?
Брусилова: Да.
В своем последнем слове 7 мая Брусилова сказала: "Ваш приговор я встречу спокойно, потому что по моим религиозным верованиям смерти нет... Я милости и пощады не прошу…"
Трибунал счел, что вина Брусиловой и других подсудимых доказана полностью. В приговоре, ставшем (как и все дело) предметом пристального исследования Дмитриева, говорилось (орфография и пунктуация оригинала сохранены):
Именем Российской Социалистической Федеративной Советской Республики Московский Ревтрибунал в публичном Заседании под председательством тов. Бек, членов Трибунала т.т. Гусева и Дубровина от 26 апреля – по 8-е мая 1922 года, рассмотрев дело… Брусилову Варвару Ивановну, 22 лет, гр-ку Москвы, безработную… по обвинению: …в том, что находясь под влиянием со стороны представителей духовенства… в день изъятия из Московских церквей и монастырей, в течение марта месяца церковных ценностей, приняли участие в публичных скопищах, которые действуя объединенными силами участников вследствие побуждений, проистекающих из вражды к РКП и к постановлению ВЦИК об изъятии, возбуждая население к сопротивлению лицам, производящим изъятие, распространяя заведомо ложные сведения, что большая часть изъятого имущества будет разграблена, что это изъятие производится в интересах коммунистов и еврейского населения, что последние безнаказанно насильничают над Россией, что для них законы не писаны, и им поэтому население само должно укоротить руки, т.е. вызывая партийную и племенную вражду, причем это особенно проявили участие: …Брусилова,… а также открыто оказали противодействие к изъятию церковных ценностей, выразившееся в избиении красноармейцев, охранявших во время изъятия, последствием чего многие красноармейцы оказались тяжело ранеными [Архив ФСБ РФ по Республике Карелия (РК)].
Я спокойно глядела в глаза смерти
К расстрелу были приговорены 11 человек, включая Брусилову. 18 мая Политбюро (которое Дмитриев называет истинным заказчиком процесса), опасаясь массовых протестов, заменило смертный приговор шестерым подсудимым, в том числе Брусиловой, на пять лет лишения свободы. В отношении пятерых судебное решение было оставлено без изменения.
31 июля Брусилова написала письмо Ленину:
Владимир Ильич!
Моя подпись напомнит вам недавний процесс церковников, в котором 5 человек поплатились головой за свои религиозные убеждения. Я была в числе 11 приговоренных к высшей мере наказания. Говорят, что Советская власть за убеждения не судит. Это неправда. Конкретной вины у нас всех не было никакой, к нам были так суровы за то, что некоторые из нас имели мужество перед лицом Трибунала поднять голос в защиту своих святынь, сказать вслух то, о чем шепчется по углам и шумит вся Православная Русь. Вам лучше, чем кому-нибудь, должно быть известно, что никакого заговора, никакой преступной организации у нас не было. Большинство из нас впервые увидели друг друга на скамье подсудимых. Нас объединяло только оскорбленное религиозное чувство. Пусть с вашей атеистической точки зрения мы были не правы – разве за это можно казнить? Не милости, не пощады я у вас прошу, я спокойно глядела в глаза смерти весь долгий месяц одиночного заключения после приговора, но мне лишь невыносимо больно было за тех, на которых у Вас поднялась рука, мне больно за невинно пролитую кровь.
У вас, именующего себя вождём русской революции, я спрашиваю: какими словами, если не кровавой расправой, назвать Ваш революционный суд?..
Не думайте, что этим путем вы искорените религиозное чувство в душе русского народа. Знайте, что тысячная толпа, присутствовавшая на нашем процессе в Трибунале в то время, как Вы поливали нас грязью и называли нас бандитами и людоедами, эта толпа приветствовала нас, как новых мучеников христианства всюду, где могла. Они молчали потому, что знали, что слово в "свободной" Советской России карается смертью, они видели это на живом примере.
…Я предлагала мои молодые силы на служение ближним для санитарной и медицинской работы в голоде и эпидемии, но в этом мне было отказано. Я обречена на бессмысленное сидение в тюрьме. Конечно, мое заключение облегчено сознанием моей невиновности и моральной поддержкой с воли. Со всех концов Москвы несут мне передачи…
Бывший епископ Антонин заявил в печати, что мы обязаны ему спасением нашей жизни. Знает ли он, что не все захотят принять этот дар от его запятнанных кровию рук! Ведь на него и его сподвижников… падает ответственность за загубленные жизни. В.И. Брусилова [Архив ФСБ по РК].
Брусилова отсидела 14 месяцев в Новинской женской тюрьме и, благодаря множественным прошениям и усилиям близких, была отпущена "по разгрузке тюрем".
В безымянной могиле
После освобождения Варвара Брусилова во второй раз вышла замуж – за Анатолия Семигановского-Диальти, работала в газетах "Красная звезда", "Комсомолец" и других. Ее опять арестовали 25 апреля 1930 года – теперь по обвинению в "шпионаже в пользу Англии". Коллегия ОГПУ от 16 октября 1930 года признала ее виновной и приговорила к 10 годам заключения. После вступления приговора в силу Брусилова работала в мастерских "Швейпрома" в Кеми. Уже в 1931 году она была снова обвинена – в "нарушении лагерного режима" и этапирована на остров Анзер Соловецкого архипелага 8-го Соловецкого отделения БелБалтлага ОГПУ. Там была в совхозе №3 скотницей. В мае 1934 года последовало очередное обвинение – якобы она "не только не проявила признаков исправления, но, оставаясь непримиримым врагом Советской власти, активно принимала участие в совершении организованного вредительского акта с контрреволюционной целью, в результате чего был отравлен скот совхоза".
Брусилова открыто заявляла о своем резко негативном отношении к советской власти, но на суде объясняла, что высказанное ею и другими женщинами-заключенными недовольство было обусловлено непомерной тяжестью выполнявшейся ими физической работы, которую раньше назначали только штрафникам. Отделением Ленинградского облсуда при ББК НКВД СССР по статье "Вредительство" Брусилова была снова приговорена к расстрелу. В ходе кассации приговор в части "вредительства" был отменен, но за "распространение контрреволюционных взглядов против руководства лагеря" Брусилову признали виновной по статье 58-10 и присоединили к неотбытому сроку два года. В 1934 году Брусилову вернули с Соловков на материк, где она работала медсестрой в Надвоицком лазарете (V отделение ББК НКВД), в спецлагпункте Морсплав в Кеми.
О прожитых в заключении годах я не жалею; они морально дали мне больше, чем отняли
Брусилова писала жене Максима Горького Екатерине Пешковой. Фрагменты этой переписки Дмитриев цитирует в своем докладе, она также опубликована, в том числе в интернете, и дает представление о тяготах жизни Брусиловой.
Глубокоуважаемая Екатерина Павловна!
В августе я писала вам о моей переброске на материк и моей работе в Надвоицком лазарете. Тогда же после многих лет мне удалось связаться с дядей, проф[ессором] Сергеем Андреевичем Котляревским, и я получила первую открытку. Но с тех пор, 14/IX, меня снова перебросили на Морсплав. Отсюда я уже дважды писала дяде, но боюсь, что таким трудом установленная связь с волей, снова оборвалась. Несмотря на преимущества материка, я неоднократно просила – устно и письменно – о возвращении меня в Соловки, принимая длительность моего срока, прожитые годы, состояние здоровья и более устойчивые и культурные бытовые условия острова, но до сих пор все это тщетно.
В Морсплаве работы по специальности – медсестрой, или хотя бы в канцелярии – нет, а физические работы мне не под силу. Сейчас я вторую неделю лежу в лазарете с осенним обострением туберкулезного процесса, катаром желудочно-кишечного тракта и острым малокровием, что в значительной степени является результатом тяжелых перипетий последнего года.
Материально мне сейчас очень трудно, так как уже много месяцев я не работаю и таким образом лишена минимального лагерного заработка; посылок и денег почти не получала, кроме того, что очень редко доходило от Вас (последняя прошлой осенью в Соловках).
Очень просила бы вас при помощи моих родственников и бывших шефов по литературной и переводной работе – Юджин Лайонс, московский корреспондент "Юнайтед Пресс", Жорж Лефевр, Париж, редакция "Ле Журналь" – организовать мне посылки по адресу Морсплава. Никаких хлопот о смягчении участи прошу не предпринимать – просила бы только ходатайствовать об отправке меня на Соловки до закрытия навигации, для этого теперь, кажется, нужна санкция Москвы, и об указаниях из Центра о работе по специальности – последнее мне было обещано в июле этого года. Если это возможно, очень хотела бы получить переводную работу, литературную, которую я могла бы вести и на больничной койке и в свободное от лагерной работы время с тем, чтобы окончательно не потерять своей квалификации и знания языков, и одновременно урегулировать материальный вопрос. Мне нужно все – от обуви, платья, белья, усиленного питания – до денег и курева включительно. Думаю, что это не встретило бы препятствий со стороны органов ОГПУ и III отдела ББК.
Когда немного восстановятся физические силы, думаю, что при условии любимой медицинской работы, при нормальных условиях лагерной жизни, я сумею сохранить моральную и физическую бодрость на остающуюся вторую половину моего срока. О прожитых в заключении годах я не жалею; они морально дали мне больше, чем отняли, несмотря на огромную усталость. Тяжелее всего мне безвестность и тревога об оставшихся на воле, ибо сам по себе лагерь не так уж и страшен, как это кажется со стороны, до сих пор, за малым исключением, мне всегда и всюду было хорошо, и среди товарищей я не ощущала свое одиночество.
Брусилова была очень неугодной и "неудобной" для советской власти заключенной
Кроме дяди, адрес которого я вам сообщила, очень просила бы Вас сообщить обо мне Варваре Самаркиной; пишу ей часто, но без ответа. Всем моим друзьям шлю привет, жива, относительно здорова, бодрости душевной не теряю, на судьбу не жалуюсь.
Вам, глубокоуважаемая Екатерина Павловна, приношу горячую благодарность за моральную и материальную поддержку, которую вы мне оказывали, и прошу извинить, что снова Вас беспокою. Жду Вашей весточки.
Искренне Вас уважающая В. И. Брусилова [ГАРФ. Ф. 8409. Оп.1. Д. 1078. С. 5-6. Автограф].
В течение дальнейших нескольких лет заключения ей последовательно ужесточали срок – Брусилова была очень неугодной и "неудобной" для советской власти заключенной. Как пишет Дмитриев, в декабре 1934 года тот же суд при ББК НКВД добавил ей еще три года за то, что "вела антиреволюционные разговоры, а в связи с убийством С.М. Кирова высказывала одобрение". С 1934 по 1937 год несколько раз держала голодовки, 140 суток отказывалась от пищи, многократно попадала в штрафной изолятор (ШИЗО).
В августе 1937 года по разнарядке из Москвы о "зачистке лагеря от неугодных элементов" против Брусиловой сфальсифицировали очередное дело. Дмитриев приводит меморандум к заседанию "тройки" от 2 сентября 1937 года, где говорится, что Брусилова, "будучи озлоблена на содержание в лагере, пыталась поджечь здание лазарета 3 лагпункта, подстрекая к этому з/к Шатову. Лагадминистрация характеризовала ее с отрицательной стороны [архив ФСБ по РК]".
"Тройка" постановила в третий раз – расстрелять.
Приговор был приведен в исполнение 10 сентября 1937 года в Медвежьегорском районе Карелии, близ поселка 8-го шлюза Беломорканала. Похоронили Варвару Брусилову там же, но точное место неизвестно – могилы расстрелянных заключенных были братскими. Усилиями Юрия Дмитриева в 2004 году было установлено расположение 826 могил. В каждой похоронены от двух до восьми человек.
Доклад Юрия Дмитриева о Варваре Брусиловой завершается словами: "Немало лет подряд я приезжаю в эти места и пытаюсь найти тайные могилы. Пока не открываются. Понимаю это так, что я еще недостаточно готов к нашей встрече. Я человек терпеливый, буду ездить столько, сколько понадобится, и верю, что когда я буду готов, Господь позволит нам встретиться".
