Иван Толстой: Свобода, отраженная в волнах. Эта фраза была бы дешевой красивостью, если бы не технологическая точность этого выражения. Короткие волны лучше всего распространяются на дальние расстояния, если они в своем прыжке отразились от водной поверхности. Это отлично понимают радиоинженеры, вот почему антенны-передатчики коротковолнового сигнала, несущего советскому слушателю передачи Радио Свобода. Были расположены в Испании – в местечке Палс, прямо на пляже, под Барселоной. Сорок с лишним лет свободовский сигнал стартовал с испанского пляжа, отражался поверхностью Средиземного моря и уходил в ионосферу. А мы сидели дома (точнее, на даче или в деревне, где-нибудь в глуши) и подстраивали свои приемники, радуясь, что сигнал, случается, доходит вполне чистым и сильным.
И ведь кто-то этот сигнал нам отправлял. Хлебнет своего германского пивка – и жарит нам всю правду-матку.
Оказалось, что не пивка, а что у них там в Барселоне попивают?
И вот сегодня мы познакомимся с таким человеком, чьей профессией на протяжении сорока лет было знакомить нас с запретными плодами.
Специально для «Поверх барьеров» интервью записал наш мадридский автор Виктор Черецкий.
Виктор Черецкий: На северо-востоке Испании, в поселке Палс, есть музей Радио Свобода. Дело в том, что здесь, на берегу Средиземного моря, с 1959 по 2001 год располагалась ретрансляционная станция, с помощью которой готовящиеся в Мюнхене - где ранее, до Праги, размещалась редакция, - программы, можно было слушать на территории бывшего Советского Союза. Музей частный, создан местным жителем Антони Бернабе. На его сайте публикуется, в первую очередь, история появления станции, которая в свое время считалась самой мощной в мире. В последние до закрытия годы на ней были задействованы шесть коротковолновых передатчиков мощностью в 250 киловатт каждый.
Идея строительства станции возникла у американской стороны в 1955 году. Позднее США арендовали у испанцев участок для размещения антенн и технических служб за безмалого 300 тысяч долларов в год. А заработала станция в марте 1959 года. Любопытно, что к тому времени служебные здания еще не были достроены и апаратура временно размещалась в палатках.
В беседе с Антони Бернабе, бывшим сотрудником станции, мы поинтересовались его мнением, почему для размещения передатчиков была выбрана именно Испания и конкретно поселок Палс?
Далеко не любая местность подходит для размещения передатчиков. А у нас для этого, благодаря географическому положению, условия идеальные
Антони Бернабе: Дело в том, что коротковолновое вещание нуждается в определенных условиях. Далеко не любая местность подходит для размещения передатчиков. А у нас для этого, благодаря географическому положению, условия идеальные: открытая местность, практически без растительности. Поблизости даже жилья нет. И все это на песчаном берегу моря. Водная поверхность, как известно, отражает радиоволны и усиливает мощность сигнала.
Виктор Черецкий: А как отнеслись испанские власти, с политической точки зрения, к предложению Америки разместить передатчики в их стране?
Антони Бернабе: В те времена политическая точка зрения в Испании была только у одного человека – у диктатора Франко. То, что он считал нужным, то и делалось. Недовольных подвергали репрессиям. Ну а Франко был рад любому международному сотрудничеству, которое приносило доход. К тому же США, которые особых симпатий к режиму Франко не испытывали, тем не менее поддержали вступление Испании в ЮНЕСКО, ООН и другие международные организации. Так что - услуга за услугу.
Виктор Черецкий: Трудно ли было с инженерной точки зрения возвести эти передатчики?
Антони Бернабе: По тем временам это действительно было делом непростым, учитывая, что у нас не было ни современных технологий, ни техники, ни опыта возведения подобных объектов. Все было на грани фантастики. Оборудование в основном прибыло из Соединенных Штатов. Поначалу передатчики были марки Continental, которой сейчас уже не существует, потом General Electric и Telefunken. Затем их заменили на аппараты Marconi, мощностью в 250 киловатт. Ну а, к примеру, у Telefunken мощность была всего в 100 киловатт. И только башни-антенны изготавливались в Испании, из испанского металла, правда, по американским чертежам. Антенны делали в Барселоне.
Виктор Черецкий:Сколько человек работало на передатчиках одновременно и какие нужны были специальности? Чему был посвящен их рабочий день? Разве передатчик не выполняет свою работу сам – повернул рычаг, и он заработал?
Антони Бернабе: Поначалу в каждую смену работало до 8 человек. По мере замены передатчиков на более современные и уменьшения числа аварий, количество технического персонала сократилось сначала до 4, а потом и до 2 человек в смену. В их задачу входило менять частоты в зависимости от времени суток. Во время грозы и дождя приходилось снижать мощность. И, разумеется, в обязанности персонала входило устранение неисправностей. Работа требовала предельного внимания. Однажды я по ошибке вместо выключения одного передатчика выключил все и, таким образом, прервал трансляцию. Правда, не надолго. В первые годы работы станции там был задействован технический персонал разного профиля, имевший опыт работы на радио. В дальнейшем к обслуживанию стали привлекать электронщиков вроде меня, которые на радио до этого никогда не работали, но разбирались в электронной технике.
Виктор Черецкий: Кто был сотрудником этого центра? Местные? Иностранцы?
Антони Бернабе: В первые годы существования станции там работали только приезжие – испанцы из других регионов страны. Ведь население Палса занималось в основном ловлей рыбы и сельским хозяством – людей с подходящей специальностью не было. Ну а руководителями были иностранцы – американцы, а одно время даже кубинец. Были и русские – они работали переводчиками. Одного, как я помню, звали Виктор Сенкевич. Он вышел на пенсию в 95-м году. Переводчики в основном выполняли функцию контролеров, в том числе искали в программах новости, касающиеся Испании, и информировали об их содержании испанские власти. Таким образом, франкистский режим следил за тем, что американское радио вещало об Испании.
Виктор Черецкий: Выполняли ли передатчики свою задачу? Ставили ли своей целью преодолевать глушение? Что в Испании было известно о работе советских глушилок?
Антони Бернабе: Думаю, что свою задачу передатчики выполняли и содержание программ доходило до русского народа. Что касается оборудования, то оно, безусловно, с годами совершенствовалось. Мы над этим постоянно работали, полагая, что преодолеть глушение, о котором нам было хорошо известно, можно лишь повышая мощность радиосигнала. Мы старались достичь максимальной мощности, чтобы люди повсюду могли нас хорошо слышать.
Виктор Черецкий: Как вы и ваши коллеги относились к содержанию транслируемых передач? У вас были собственные политические взляды?
Мы тогда получали правдивую информацию по радио «Пиренаика», которое выполняло роль аналогичную роли «Свободы»
Антони Бернабе: Мы не понимали содержания, но знали, что речь шла об информации, получить которую люди не могли из прессы своей страны, живущей за железным занавесом. Аналогичная ситуация была и в Испании во времена Франко. Мы тогда получали правдивую информацию по радио «Пиренаика», которое выполняло роль аналогичную роли «Свободы». Только так испанцы могли узнать о том, что действительно происходит в мире. Среди наших сотрудников были люди разных убеждений – были коммунисты, были франкисты, но это не мешало нашим профессиональным отношениям. Работа на станции всем нравилась: и с политической точки зрения, и с профессиональной. Для меня лично это были лучшие годы жизни.
Виктор Черецкий: Присутствие на пляже, на берегу моря огромных антенн, вероятно, не самое обаятельное соседство. Как относились к этому жители Палса и туристы?
Антони Бернабе: Я думаю, что отрицательно. Некоторые, к примеру, жаловались, что наши установки мешают работе их телевизоров и радиоприемников. Впрочем, подобную проблему можно было легко устранить, защитив аппаратуру от помех, но они не знали, как это сделать. И еще не нравилось присутствие антенн на пляже. Причем, больше всех протестовали не коренные жители Палса, а приезжие. Кроме того, про станцию распускали различные слухи. Что под ней-де находятся подводные лодки или ракеты, что по ночам на ее территории устраивают шабаш ведьмы, разгуливают приведения. Распространению слухов способствовал тот факт, что доступ на территорию станции был закрыт для посторонних и местные жители не особо знали, чем она занимается. В испанской глубинке 50-лет назад было полно средневековых предрассудков. Люди не только боялись ведьм, но даже считали, что станция, как проклятие, послана им за грехи и что на них может в любую минуту обрушиться еще больший гнев божий. В это они верили.
Виктор Черецкий: Почему в 2006 году, то есть через 5 лет после закрытия станции, башни-антенны понадобилось взрывать, а, к примеру, не демонтировать?
Антони Бернабе: Потому что так было дешевле. Металлические конструкции отправили в металлолом в Барселону. Я связался с теми, кто этим занимался, и попросил назвать приблизительный вес полученного металла. Но мне так и не ответили. Антенны, как и здания с находившимся в них оборудоанием, являлись к тому времени собственностью Испании. Когда американцы уходили, они передали станцию испанской стороне с правом поступить с ней как ей заблагорассудится.
Виктор Черецкий: Добавим, что в последние десятилетия в Палсе, как и на всем испанском побережье, бурно развивался туризм – строились гостиницы и так называемые пляжные квартиры для любителей проводить отпуск у моря – испанцев и иностранцев. Отдыхающие на местном пляже теперь даже не догадываются, что здесь некогда возвышались грандиозные башни-антенны Радио Свобода. Память о них хранит лишь в своем музее Антони Бернабе.
Иван Толстой: Посмотрим на эту же историю с другой стороны. Буквально - с другой. Со стороны тех, кто глушил «Свободу».
Трехмерным был мир советского человека: глушение водки, глушение рыбы, глушение западных радиостанций. По-заграничному jamming, на профессиональном языке – «сигнал радиоподавления», в интеллигентской среде – «джаз КГБ». Хрен редьки не слаще.
Приписывать все цензурные грехи большевикам было бы в данном случае несправедливо. Историк глушения журналист Римантас Плейкис (бывший министр связи и информатики Литвы) рассказывает в своей интереснейшей и дотошной книге о пионерах в этой области – немецких вооруженных силах, пресекавших вражеское радио еще в годы Первой мировой. В начале 1920-х Рейхспост (почтовая служба Германии) глушила радиотелеграфную линию между Петроградом и Парижем, а «в 1923 году французы из Эйфелевой башни создавали помехи связной радиостанции Берлина» (Р. Плейкис. «Радиоцензура». Вильнюс, 2002).
Дальше – больше. Советский Союз глушил румынское радио, австрийцы – гитлеровское вещание, итальянцы – англичан, обращавшихся к Абиссинии. Дуэли СССР и Германии в этом отношении бесконечны.
В 1939 году, пишет Плейкис, в Москве «было создано отдельное ведомство радиоподавления».
Любители технических подробностей встретят в его исследовании множество профессиональных терминов: антенны ВГДШ (вибраторы горизонтальные диапазонные шунтовые), воздушные фидеры, синтезаторные возбудители, специзделие «Зенит».
Двадцать лет назад я взял интервью у технического руководителя советской структуры глушения Наталии Евгеньевны Крестьяниновой. По обстоятельствам разговора я первый раз в своей журналистской практике не мог включить магнитофон (не был изначально уверен, что она согласится на запись), поэтому назвать эту беседу полностью корректным интервью нельзя, но я записывал ответы собеседницы в блокнот прямо по ходу разговора.
Наталия Крестьянинова – инженер по образованию, выпускница Института связи. В системе глушения трудилась с 28 лет.
«Мы не слушали само радио, нам давали радиостанцию, которую надо глушить. Дежурный давал эфир, называл частоты, и мы их глушили. Мы просчитывали территорию Советского Союза и создавали поле, превышающее поле вещания зарубежной радиостанции.
Дежурный и не вслушивался в содержание передач. Он и языка-то не знал, на котором идет передача
Дежурный и не вслушивался в содержание передач. Он и языка-то не знал, на котором идет передача. Ну, скажем, бралась радиостанция, которая передает на английском или немецком языке. Дежурный ее слушает, привыкает к ее голосу, и как только она начинает вещать, он сразу передает нам, звонит нам и называет частоту. Мы включаем глушение.
Работа велась круглосуточно. Глушение то включалось, то выключалось, в зависимости от той частоты, на которой передавала зарубежная станция».
Эти слова Крестьяниновой можно дополнить цитатой из книги Римантаса Плейкиса. В начале каждого часа, пишет он, инженеры Радио Свобода «на многих частотах делали паузы продолжительностью 2–3 минуты, что вводило в заблуждение операторов радиостанций глушения. Как правило, они прослушивали эфир в начале и в середине часа. Не обнаружив «корреспондента» – зарубежную радиостанцию, - операторы не включали передатчик до следующего прослушивания частоты. «Свобода», вернувшаяся в эфир после паузы, некоторое время звучала без помех».
Вот это и объясняет странный феномен неожиданно чистого эфира, на который натыкались слушатели зарубежных «голосов».
в провинции оставалось много незакрытых полей, но там ведь и коротковолновых приемников у людей почти не было
Наталия Крестьянинова продолжает: «Были мощные передатчики, которые закрывали поля веером. А круговые закрывали поля радиусом пять километров. Но в провинции оставалось много незакрытых полей, но там ведь и коротковолновых приемников у людей почти не было».
Наталия Евгеньевна называет своих предшественников. До нее начальником на ее посту был Александр Иванович Абрамов, а перед ним – Емельян Павлович Новицкий.
«Я получала распоряжения со слов. Начальник звонил: сделай! А почему – у меня никогда не возникало мыслей».
Тем не менее, Наталия Евгеньевна гордится своим высоким и важным постом: «Наш заместитель главка Логинов Игорь Всеволодович ездил как-то (кажется, в 1983 году) за границу, видел где-то директора Радиостанции Свобода. И рассказывал потом, вернувшись: знал бы, говорит, что против него работает женщина!
Они вообще меня берегли, ну, как пушинку хранили».
Гордость гордостью, но Наталья Крестьянинова явно испытывает некоторую неловкость. В ней бродят сомнения, она задумывается. Напомню, что нашему разговору двадцать лет, настроения конца 90-х были весьма ревизионистские. Я уверен, что сегодня такой беседы с ней не получилось бы.
«Наверное, – продолжает она, – все это надо было делать. Мы ведь как все советские люди, как газеты, так и мы. Это журналист осмысливает информацию, а человек технический, исполнитель, он просто включает передатчик и ни о чем не думает.
Это мы теперь анализируем, что чего, а раньше... Ты приходишь, видишь, как до тебя делали. Ну, и ты делаешь. Мне же было 28 лет, когда я туда пришла. Раньше люди в 28 лет были гораздо наивнее.
А если при мне кто-то рассказывал, что слушал «Свободу», что «Свобода» передавала то-то и то-то, меня, скажу честно, содержание разговора совершенно не интересовало. Мне просто было больно, что я плохо работаю».
Старания Наталии Евгеньевны и ее коллег отразились в советской сатирической поэзии. Известные «крокодиловские» соавторы Владимир Дыховичный и Морис Слободской (последний, кстати, участвовал в написании сценариев «Операции Ы», «Кавказской пленницы» и «Бриллиантовой руки») сочинили в 1957 году такие куплеты о типичном клиенте Крестьяниновой:
Вольный «сын эфира»
(Из цикла «Бесполезные ископаемые»)
Затихла спящая квартира,
Одна из тысячи квартир...
Бьет полночь. Вольный «сын эфира»
Включает свой приемник «Мир».
В своем порыве одиноком
Чем увлечен он в час ночной?
Что ищет он в краю далеком?
Что кинул он в стране родной?..
Играют волны... Что-то свищет...
Приемник воет и хрипит.
Увы, симфоний он не ищет
И не от оперы бежит!..
Он не стремится к дальним джазам,
И не Равель, не Дебюсси
Влекут его пытливый разум…
Нет, все его усилья разом
Ушли на поиск Би-би-си!
Он днем и тих и незаметен,
И только ночью, в тишине,
Когда эфир сплетен из сплетен,
Он на волне! Он на коне!
Пусть по ночам не видит снов он,
Иное дорого ему, –
Он «информирован», подкован
И точно знает, что к чему!
Пусть в эту ночь, как всю неделю,
Опять забытая, одна,
В слезах в супружеской постели
Развода требует жена.
Не зря и сон, и отдых отдан.
Как мутит воду Вашингтон
И как пускает уток Лондон,
Собственноушно слышит он!..
– Такое делается в мире!
Так говорят они про нас!.. –
Есть что порассказать в квартире. –
Да, братцы, это вам не ТАСС!..
Он кладезь ложных информаций.
Он знает все, что ни спроси.
А все источники сенсаций
«Иже еси у Би-би-си!»
Он у приемника не дышит,
Он верит только «Голосам»,
А не тому, что «Правда» пишет,
И не тому, что знает, слышит
И в нашей жизни видит сам!
Ночь на исходе. Спит квартира.
Глазок приемника мигнул...
И жалкий блудный «сын эфира»,
Обибиссиленный, заснул!
Куплеты оценила нью-йоркская газета «Новое русское слово» и по свежим следам перепечатала их.
С Нью-Йорком связан и еще один сатирический эпизод, на этот раз непосредственно касающийся «Свободы» – единственной станции из всех зарубежных, которую «подавляли» с самого первого дня, с 1 марта 1953 года, все 35 с половиной лет. Каждый день, каждый час, каждую минуту. И все-таки одно исключение было сделано. В 1960 году Никита Сергеевич Хрущев выступал в Американском Национальном пресс-клубе в Нью-Йорке. Речь его продолжалась около получаса. «Свобода» – в отличие от всех советских каналов – передавала ее в прямом эфире. Сотрудники нашего нью-йоркского бюро заключали друг с другом пари: будет глушение или нет? Цензура в Москве приняла моментальное и разумное решение: забивать речь собственного Первого секретаря, даже в логове проклятого капитализма, нелепо. Все полчаса Никита Сергеевич шел на волнах «Свободы» без единой помехи. Правда, советские слушатели об этом ничего не знали.
Все полчаса Никита Сергеевич шел на волнах «Свободы» без единой помехи
Архивные документы о том, как принималось решение снять глушение в 1988 году, мне неизвестны. Однако есть некоторые воспоминания, записанные историком Владимиром Тольцем. Цитирую из его радиопередачи «Разница во времени», вышедшей 27 ноября 2004 года:
Владимир Тольц: И Вадим Медведев, и Вадим Загладин были одними из тех высших и немногочисленных партчиновников, которые принимали решение об отмене глушения Свободы.
– Как это было? – расспрашивал я Вадима Валентиновича Загладина.
Вадим Загладин: Я уже ничего не помню... Могу сказать только одно, что, конечно, это вопрос, который долго обсуждался, были и сторонники, были и противники этого, как всех тех новых явлений, которые принесла перестройка, они имели одних и тех противников и сторонников, что и вопрос о снятии глушения.
Это была общая тенденция – или выступать за демократизацию, какую-то свободу информации, или нет. Это касалось всего – и глушения, и других вещей. Причем, пожалуй, наибольшее значение имела борьба по вопросу о правах человека, потому что это был узловой момент, все остальное производное. И только благодаря Михаилу Сергеевичу Горбачеву удалось добиться того, чего добились, то есть перехода от какого-то активного неприятия самой проблемы прав человека в том виде, как она обсуждалась, включая сюда и глушение передач зарубежных. Если бы не он, то ничего бы не было...
Владимир Тольц: Тогдашний руководитель партийной идеологии Вадим Андреевич Медведев припоминает судьбоносное для Свободы партрешение так:
Вадим Медведев: Это было, конечно, решение коллективное, коллективного руководства, инициированное Горбачевым, но при поддержке тогдашнего окружения, хотя по многим вопросам уже тогда были очень серьезные разногласия. Но в этом вопросе, насколько я помню, разногласий не было, потому что все понимали, что уже это назревший вопрос и без решения его не обойтись. Тем более что глушение было неэффективным, вы об этом знаете, затрачивалось много денег, а толку никакого.
Иван Толстой: Совсем уж неэффективным называть глушение неверно: по мере наращивания передающих мощностей радио росла и сила подавляющих сигналов. Попытки перекричать друг друга стоили идейным противникам невероятных сумм. Деньги с обеих сторон буквально вышвыривались на ветер. По этому поводу возник анекдот: какой-то американский чиновник на светском приеме отводит в сторонку советского представителя: «Мы выяснили, что Кремль увеличил затраты на глушение наших передач почти вдвое». – «Да, советское государство вынуждено защищать наш народ от тлетворной западной пропаганды». – «Превосходно, – говорит американец. – Мы хотим предложить вам хорошую сделку. И вы сэкономите, и нам будет прибыль. Отдавайте нам половину ваших трат на глушение, а мы обязуемся транслировать наши программы сразу с заглушкой».
Ко второй половине 1988 года ситуация с глушением радио стала нелепой. Газеты и журналы вовсю печатали запрещенную прежде литературу – стихи Гумилева, «Реквием» Ахматовой, «Доктора Живаго», романы Набокова и даже книги Солженицына (правда, за исключением «ГУЛАГа»). Академик Сахаров уже два года был освобожден из ссылки, политзаключенных полтора года как выпустили из лагерей. А «Свободу» продолжали глушить.
Но уже не долго. Наталии Евгеньевне Крестьяниновой пришлось расстаться с профессией, сохранив в душе горький осадочек:
«А сейчас я устала, – сказала она на прощание. – Я просто честно работала, я не халтурщица, я трудоголик. Там, где я работала, я была первая. А верно ли я выбрала место работы, как вот мне некоторые говорят: не там, мол, работала, – это я уж не знаю».
Решение отменить глушение хоть и было назревшим и логичным, никак не афишировалось и стало внезапным для всех – от Крестьяниновой до сотрудников «Свободы». Вечером 29 ноября ведущий информационной программы в мюнхенской студии услышал в наушниках взволнованные и удивленные слова звукорежиссера: «Эфир – чистый».
