Большинство россиян (57 процентов) боятся заразиться коронавирусом – таковы данные последнего опроса Аналитического центра Юрия Левады. Традиционно в перечень главных страхов российских граждан входил страх войны, болезней близких и произвола властей. А в ситуации пандемии все эти страхи, тревоги и опасения только усиливаются.
Но даже при этом люди продолжают шутить и смеяться, причем даже на тему своих страхов. Точнее, они нервно хихикают, потому что сложившуюся ситуацию ни смешной, ни веселой не назовешь, как ни крути: с одной стороны, эпидемия, ежедневные тревожные новости, болезни и смерти ближних и дальних. А с другой – непонятный полукарантин, запреты, пропускная система, истощение финансовых запасов. Однако соцсети, как в начале эпидемии, так и сейчас, кишат самыми разными шутками, начиная с вполне невинных и заканчивая политической сатирой.
Человек в транспорте кашлянул. Его спрашивают: "У вас коронавирус?" – "Нет, открытая форма туберкулеза". – "Ну, слава богу!" Этот анекдот стал популярен уже в самом начале эпидемии (а ведь статистика по туберкулезу и в самом деле выглядит устрашающе, и это – один из аргументов, который используют в полемике так называемые "ковид-диссиденты").
Другие примеры популярных шуток:
– Никогда еще выражение "молчи в тряпочку" не было таким буквальным.
– Коронавирус — это эпидемия или политика?
– Это религия. В него можно верить, можно не верить, но обряды соблюдать надо.
С объявлением в стране самоизоляции пошли шутки и анекдоты на эту тему.
– Это Шарик, единственная собака в многоэтажке: сегодня он гулял 60 раз.
– Я клялся тебе в вечной любви, но на месячный карантин с тобой не соглашался!
– Еще одна неделя карантина – и маска будет мне мала…
– Если школы будут закрыты еще несколько месяцев, то родители найдут вакцину раньше, чем ученые.
Когда начался ажиотажный спрос на туалетную бумагу, появилась "срочная новость":
"Zewa купила Apple".
Объявление: "Меняю две пачки гречки и рулон туалетной бумаги на адрес подпольной парикмахерской".
О смехе как культурном феномене размышляет доктор культурологии Елена Волкова.
– Смех помогает человеку распознавать и обесценивать чуждое и враждебное ему в обществе: "Веселье – от бед спасенье". Смех – лекарство и оружие. Он помогает выжить и поддержать других в беде. Он же помогает разоблачить врага, обесценить его и уничтожить, так как смех разоблачает ложные претензии на власть или значимость, то есть показывает реальную ничтожность ничтожного. Юморист и сатирик – популярные фигуры, потому что создают массовую иллюзию власти, способности общества раздавить врага смехом.
С самого начала эпидемии люди стали массово постить в соцсетях и рассылать друзьям шутки о коронавирусе, чтобы поддержать себя и друг друга: психотерапия страха и забота о ближнем. Шутка душу греет. Смех – обезболивающее и успокоительное средство, с ним легче преодолеть тревогу и дискомфорт: "Ты не бойся – это гусь, я сама его боюсь".
В смеховой защите есть архаичные корни: «Кто умеет веселиться, того горе боится»
В смеховой защите есть архаичные корни: "Кто умеет веселиться, того горе боится". "Давай вместе смеяться над вирусом: он испугается и уйдет", – как будто предлагают друг другу люди. Так смеялись раньше над нечистой силой, потому что думали, что черт гордый и насмешки его прогонят.
Люди оказались вместе в замкнутом пространстве, а смех – это еще и таблетка от конфликтов и ссор. Если разгневанный человек увидит комическую сторону проблемы, он просто рассмеется. Юмор – прекрасный медиатор, коммуникатор, переговорщик. Когда мы смеемся вместе, то настраиваемся на одну волну и лучше понимаем друг друга.
Смех сегодня – это и форма эскапизма. В комнате смеха легче пересидеть, чем в комнате ужаса. Некоторые умудряются шутить даже в своих репортажах с больничной койки, но это исключение: кто на гвоздь сел, тому не до шуток. Поэтому в Сети есть и смехоборцы, призывающие к серьезному осмыслению ковида и состраданию к больным и погибшим. Для них "ковидошутка" – это знак "ковидиота" или "ковидоскептика". Но большинство людей сочетают и одновременно различают сочувствие и смех, через смех выражая и свою боль, и свой протест. Когда законом запрещен всякий недовольный чих в адрес власти, смех становится эзоповым лекарством от молчания и тюремной камеры.
– Как, по вашим наблюдениям, развивалась эта волна шуток и юмора в Сети?
– Первая волна шуток пришла из Италии. Искрометный смех звучал из страны, чьи морги были забиты трупами. Ожила литературная традиция: смех звучал с родины Боккаччо, чьи герои во время чумы самоизолировались на вилле и развлекали друг друга занимательными рассказами. Вскоре начали говорить о буме "висельного" юмора. На фоне катастрофы всякая шутка казалась черной, но был и настоящий hardcore или комедия ужасов.
Потом в России началась паника, и люди бросились скупать продукты. Пошла волна шуток о гречке и туалетной бумаге. То был "экскремётный" смех.
– Бэрримор, что это за вой на болотах?
– Население скупает туалетную бумагу, сэр.
– Но зачем?
– Гречка оказалась не очень, сэр.
Затем Гундяев назвал вирус милостью божьей, которая поможет людям прийти к богу. Санитайзеры тут же обозвали сатанайзерами.
– Наверное, самым заметным мемом стал графический сериал про Наташу и котов?
– Он стал просто комическим блокбастером! Наташа, похоже, явилась из "Очарованного странника" Лескова: "У них все, если взрослый русский человек – так Иван, а женщина – Наташа". А коты – не иначе как родовитые потомки героя Гофмана из романа "Житейские воззрения кота Мурра". Они унаследовали от своего предка редкое качество обаятельной тупости. Многослойной мудрой тупости или тупой мудрости: антиномия, однако, но хорошо известная из традиции Ивана-дурака, шута, Простодушного (Вольтер) и художественного анимализма.
Четыре тупые морды пытаются разбудить спящую красавицу. Спящая Наташа – это все мы (включая власть) в изоляции, на паузе, в прострации. Коты все время хотят жрать. Их припев о главном: у людей нет денег, многие голодают, люди требуют от государства денег/еды, а Оно спит. Спящая Наташа и голодные деловые коты – это еще и смешной контраст между бумом карантинной активности (выучи язык, нарисуй картину, насладись музеем/оперой/балетом онлайн, развивай свой бизнес в Сети и прочее) и тем тяжелым стрессом, от которого люди впадают в апатию и не могут поднять головы.
Коты оживили политическую сатиру: лидировали в шутках о половцах и печенегах, о переносе дня окончания войны и об изменениях в Конституции.
Больше всего мне понравилась философская котосерия: "Вставай, Наташ, все экзистенциальные данности обнажились. Вообще все". Пандемия – это беда, испытание и тест. Из классического набора экзистенциальных данностей – смерть, изоляция, бессмысленность и свобода – три смотрят на нас с надеждой, а четвертая – с презрением, – отмечает культуролог Елена Волкова.
Приведем еще несколько примеров шуток, популярных в Рунете в последние месяцы.
– Вот что обидно: для коронавируса в 60 лет ты старый и находишься в группе риска, а для пенсии – молодой и в отличной форме.
– А у вас в семье в магазин тоже ходит тот, кого не жалко?
– Минздрав утверждает: алкоголь не спасает от вируса.
Алкоголь: кто бы говорил…
– Мне маску и антисептик.
– Масок и антисептика нет. Возьмите салют. Это красиво.
– Собака – не роскошь, а средство передвижения!
– Ваше спокойствие оскорбляет чувства паникующих.
Кандидат исторических наук Ирина Карацуба уверена: смех в трудные времена – вполне типичное явление, и в России оно встречалось в самые разные времена:
– Вспоминается анекдот о том, как завоеватель два раза грабил народ и посылал гонца узнать, горюют ли люди. Когда под конец они уже начали смеяться, завоеватель понял: грабить больше нечего.
Действовать в такой ситуации трудно, но вместо этого можно придумать, например, прелестную серию про Наташу и котиков
Всегда была такая реакция на всякие бедствия, в том числе и на эпидемии. Но была и другая. У художника Федотова, знаменитого бытописца XIX века, есть акварельный набросок под названием "А все холера виновата". Там изображены двое выпивающих чиновников, а один уже валяется, и вокруг него все бегают.
Но в нашем случае с пандемией коронавируса юмор можно рассматривать еще и как следствие фрустрации, потому что для многих происходящее вокруг – предмет негодования и ярости. И смех тут выступает скорее как шаг в сторону: действовать в такой ситуации крайне трудно, но вместо этого можно придумать, например, прелестную серию про Наташу и котиков, – считает Ирина Карацуба.
Психологи утверждают: смех лечит, он способен помочь людям в трудных ситуациях. Однако у этого явления есть и оборотная сторона. Дело в том, что в основе этого психологического феномена лежит страх, в данном случае – страх смерти. Вот как объясняет это психолог Каринэ Гюльазизова.
– Когда очень страшно, психика срабатывает либо на вытеснение, либо на отрицание: эти две защиты очень похожи. Что делать с тем, что тебя очень пугает, раздражает или травмирует? Надо сделать это менее значимым, обесценить. И шутки в этом смысле очень хорошо помогают. Есть даже такой примитивный стереотип, что любой конфликт, любую сложную ситуацию можно перевести в шутку, и вам полегчает. Он существует не случайно, а проистекает из естественного человеческого механизма, нацеленного на выживание. Это же сработало и в ситуации с пандемией.
– Получается, что смех – очень полезный механизм, который помогает людям справляться с собственными страхами?
– Если брать психотерапевтический ракурс, то да, а если социально-смысловой, то не всегда. Можно очень долго отрицать собственные страхи, травматизацию и прочие болевые истории, но рано или поздно это все равно накроет человека, и он будет вынужден лицом к лицу встретиться с этими переживаниями. Вначале это работает как анестезия (как и любой защитный механизм), но потом проблема все равно даст о себе знать, причем проявится значительно сильнее. Многие из тех, кто с самого начала отрицал проблему коронавируса, потом вывалились в настоящую панику, – таковы наблюдения психолога Каринэ Гюльазизовой.
Смех – лишь один из полюсов в массовом сознании, если говорить об отношении в обществе к пандемии. Пожалуй, противоположный полюс – народная конспирология. Одни обесценивают ситуацию, выставляя ее в смешном виде, другие нагнетают страхи, что способствует распространению паники и дестабилизации психики. В офлайне люди поджигают вышки сотовой связи 5G, а социальные сети заполонили страшные сказки о грядущем поголовном чипировании или чьих-то коварных планах по уничтожению человечества.
Историк Ирина Карацуба напоминает: конспирологические теории возникали в России с очень давних времен.
– Конспирология, можно сказать, в генетическом коде российского общественного сознания. Как только появилась опричнина (а это 1565 год!), в попытках объяснить, что творится вокруг, русские люди немедленно выдвинули версию, что "это все нашему дорогому батюшке-царю Ивану Васильевичу нашептали зловредные князья Черкасские, родственники его второй жены, кабардинки Марии Темрюковой". И дальше так оно и шло: в наших несчастьях виноват кто угодно, только не сам русский человек. Это любимая тема, она идет через всю нашу историю, сопровождает все события.
Когда Петр I, вернувшись из-за границы, устроил в стране такое, что аукается до сих пор, родилась конспирологическая теория: царя нам подменили, из-за границы вернулся совсем другой человек. И сколько раз потом это всплывало в русской истории! В ХХ веке – в виде дикой шпиономании, которую очень поощряло советское государство. И даже клеймо "немецкого шпиона" на Ленине тоже из этой серии. А ведь совершенно не важно, откуда Ленин брал деньги на свою партию, дело-то совсем не в этом! Тем не менее это очень популярная версия.
Народная конспирология – не уникально русская черта, ее примеры можно найти и в других культурах. Но в России все это было еще более обострено: великий народ не может быть виноват, это все иноземцы. Конечно, все это связано с некоторыми изъянами национального самовосприятия: травмами, комплексами, фобиями. Отсюда и стремление возложить вину на иностранцев: евреев, немцев, англичан или кого-то еще.
– А именно во время эпидемий, которых в России было немало, возникали теории заговора?
– У Герцена в "Былом и думах" есть описание холеры в Москве в 1830–31 годах. Город оцеплен войсками, и правительство бросило всех в этом карантине на произвол судьбы. Тут пробудились к жизни собственные силы: купцы и дворяне сели вместе, выделили деньги, завели более 20 больниц, студенты-медики пошли туда бесплатно работать.
А простонародье тем временем собиралось на перекрестках и судачило о лекарях, которые "распространяют заразу": "Вот как завелись у нас доктора, так и холера появилась!" И это любимый мотив всех холерных эпидемий XIX и даже начала ХХ века. Нередки были случаи жестоких убийств докторов, разгрома больниц. Если у врача находили емкость с дезинфицирующим раствором, то ему было уже не выжить: считали, что он отравляет колодцы. А многие врачи были с иностранными фамилиями, многие говорили по-немецки и по-французски, что тоже вызывало дикое отторжение у простонародья.
По мнению культуролога Елены Волковой, в основе народной конспирологии лежит поиск смысла: в изоляции, перед лицом смерти, человеку хочется осмыслить бессмысленность происходящего:
В изоляции, перед лицом смерти, человеку хочется осмыслить бессмысленность происходящего
– Откуда вирус? Как защититься? Почему нельзя гулять в парке? Как выжить без денег? Почему работать не только можно, но и нельзя? Зачем тысячи новых коек, если вышли на плато? Вопросов много, ответы противоречат друг другу, авторитетных голосов в стране нет, а потому доверия нет ни к кому.
В этом хаосе человек ищет простых, ясных ответов и смыслов. Вирус безлик, ему не предъявишь претензий, он – слепая стихия, равнодушная природа. Очень трудно принять власть безликого существа над своей жизнью. Поэтому вирус олицетворяют и одушевляют путем переноса его качеств на Билла Гейтса, технократов, вышки 5G, привычного сатану, антихриста, всех китайцев, понаехавших заразных москвичей, баптистов (была и такая истерика).
Есть в этом что-то архаичное, религиозное (а современное общество склонно к обожествлению и демонизации). При нашествии врагов, эпидемии, море примитивные общества искали козла отпущения, которого уничтожали, чтобы очиститься от беды и скверны. С развитием техники она стала выступать в качестве "станка отпущения". Примеров в истории множество.
Недавно вышло исследование группы британских и испанских ученых под руководством Вазима Ахмеда из Университета Ньюкасла: "COVID-19 и конспирологическая теория о 5G". Они проанализировали более шести тысяч сообщений в твиттере, нашли источник этой конспирологической истерики и определили механизм ее распространения в социальной сети. Вывод: противостоять массовому психозу необходимо, но для этого не хватает авторитетных голосов, которым доверяло бы общество.
С культурологом Еленой Волковой во многом солидарна психолог Каринэ Гюльазизова. По ее наблюдениям, человек в сложных и непонятных ситуациях особенно нуждается в смысловой опоре, и нередко такой "опорой" становится миф.
– Мифы и легенды воздействуют на человека гораздо эффективнее, чем правда, потому что реальность не столь ярка и живописна, она не так захватывает дух, как миф, построенный по всем законам драматургии. И понятно, почему в ситуации пандемии повылезало все, что только могло, от вполне здравых гипотез экспертов-профессионалов, к которым стоило бы прислушаться, до дешевых попсовых историй со страшилками апокалиптического свойства. К сожалению, у человека есть потребность в подобных вещах.
Да, это проблема, и прежде всего потому, что с населением не работают профессионалы. В каждом телеэфире должны сидеть специалисты-человековеды, объяснять ситуацию, успокаивать людей, работать на то, чтобы у них в головах шел ментальный детокс. У нас достаточно крепких профессионалов, которые могли бы это делать. Но происходило-то ровно наоборот: спикеры, которых призывали в эфир, кроме паники, своих собственных гипотез и страхов почти ничего другого не транслировали, и это вызывало у населения только дополнительную тревогу, – уверена психолог Каринэ Гюльазизова.
Пандемия коронавируса и сопутствующие ей вещи поменяли очень многое и в жизни людей, и в их коллективных представлениях. Об интересной теории по поводу конспирологии рассказал Радио Свобода социолог Виктор Вахштайн, декан факультета социальных наук Московской высшей школы социальных и экономических наук.
– Мой друг и коллега Илья Яблоков выпустил в Англии книгу "Конспирологические теории в постсоветской России". У него есть гипотеза о том, что изначально рынок конспирологических теорий в стране был жестко монополизирован государством. Указывать на то, "кто на самом деле стоит за тем или иным событием", было привилегией официальных дискурсмонгеров, пользуясь определением Пелевина. При этом была одна "правильная" конспирологическая теория о заговоре Запада и множество "неправильных" (например, о еврейском заговоре), с которыми следовало бороться.
А в случае с вирусом возникло множество стихийных, спонтанных теорий заговора, авторы которых – самые разные люди, от молодых видеоблогеров до Никиты Михалкова. И государство уже не может сохранять монополию на рынке конспирологии, ему приходится мириться с огромным количеством "нелицензированных поставщиков" теорий заговора. Мне эта модель отчасти нравится, в ней есть некое любопытное зерно: конспирология – это как бы такой товар, почти наркотик, и рынок такого рода должен контролироваться с неменьшей жесткостью, – сказал в интервью Радио Свобода социолог Виктор Вахштайн.
Закончим горькой шуткой, получившей хождение в интернете. "Мошенники используют тему коронавируса в своих целях, обещая отсрочки по кредитам и разные компенсации. Граждане, будьте бдительны! Обещать помощь во время эпидемии могут только мошенники. Государство обещает лишь штрафы, сроки и новые налоги".
