Хроника польской войны. Москва и Варшава делят историю

"Наглому вранью, попыткам переиначить историю мы должны противопоставить факты", – заявил президент РФ Владимир Путин в своем обращении к Федеральному собранию 15 января. Развивать тему Путин на сей раз не стал, но он и так подробно высказывался на сей счет в декабре. И уже в 2020 году продолжились "войны памяти", которые ведет путинская Россия с некоторыми странами Европы в основном по поводу событий Второй мировой. Чего ждать дальше?

На исходе 2019 года Владимир Путин несколько раз, к немалому удивлению общественности, пространно высказался на исторические темы. Так он отреагировал на принятую еще в сентябре резолюцию Европарламента, в которой "пакт Молотова – Риббентропа" и сотрудничество СССР с нацистской Германией в 1939 году назывались в качестве одного из факторов, приведших к развязыванию Второй мировой войны.

Вначале на ежегодной большой пресс-конференции 19 декабря, а день спустя – на встрече с лидерами нескольких постсоветских стран Путин выдвинул свою версию событий конца 1930-х годов. Подробно Радио Свобода анализировало высказывания Путина на предмет их соответствия историческим фактам здесь. Позднее, выступая на коллегии Минобороны РФ, президент вернулся к теме и произнес гневную тираду по адресу Юзефа Липского, посла Польши в Германии в 1934–1939 годах, назвав его "сволочью" и "свиньей антисемитской". Путин также пообещал в скором будущем опубликовать статью, анализирующую причины Второй мировой и написанную на основе изучения архивных документов.

Польша, ставшая главным объектом исторической критики президента России, не осталась в долгу. Еще до Нового года польский премьер Матеуш Моравецкий выступил с заявлением, в котором представил свою версию событий 80-летней давности, сделав упор на сотрудничестве гитлеровского и сталинского режимов в первые месяцы Второй мировой войны. "Российский народ – наиболее пострадавший от Сталина, одного из самых жестоких диктаторов в мировой истории, – заслуживает правды. Искренне верю в то, что российский народ – это свободные люди и что они отвергают сталинизм, даже если президент Путин пытается его реабилитировать", – заявил Моравецкий.

Наступил 2020 год, и российско-польская историческая "перестрелка" продолжилась на парламентской почве. Сейм Польши 9 января одобрил резолюцию, в которой осудил "провокационные и не соответствующие правде заявления представителей высших органов власти Российской Федерации, пытающихся возложить на Польшу ответственность за начало Второй мировой войны". Польская сторона стоит на своем: "К началу Второй мировой войны привели две тогдашние тоталитарные державы: нацистская Германия и сталинский Советский Союз, а после заключения позорного пакта Риббентропа – Молотова 23 августа 1939 года первыми жертвами обоих тоталитарных режимов стали Польша и страны Центральной и Восточной Европы".

Через несколько дней на первом заседании очередной сессии Госдумы РФ ее председатель Вячеслав Володин не прошел мимо польских заявлений. "Предвоенная атмосфера в Польше и позиция руководства этой страны подогревала антисемитские настроения в обществе и создавала почву для последующего геноцида и холокоста", – заявил Володин. И продолжил: "Давайте здесь проявим позицию и потребуем от нынешнего руководства Польши извинений за то, что происходило на территории Польши в предвоенные годы, и то, что происходит сегодня".

Наконец, в среду, 15 января, Европейская комиссия поддержала Польшу в ее полемике с Россией. Член комиссии Вера Йоурова заявила, что ЕК "решительно отвергает все попытки исказить исторические факты и представить жертв агрессии, в частности, Польшу, в качестве агрессоров". Наверняка это не последний аккорд в этой, как называют конфликты такого рода историки, "войне памяти". Их в последнее время становится всё больше – и не только с участием России.

Так, между Украиной и Польшей не первый год существуют политико-дипломатические трения, связанные с расхождением в оценках некоторых событий времен Второй мировой войны на территории двух стран – в первую очередь так называемой Волынской резни. МИД Израиля 13 января, в свою очередь, выступил с заявлением, осуждающим "публичное прославление" в Украине "лиц, причастных к уничтожению евреев во время Холокоста, погромам, а также антисемитских идеологов украинского национального движения". Это стало реакцией, в частности, на принятое в конце декабря Львовским горсоветом решение выделить средства на памятные мероприятия в честь украинских националистических деятелей прошлого века – Андрея Мельника, Ивана Липы и его сына Юрия. Украинский МИД отреагировал заявлением: "Украина решительно осуждает любые формы нетерпимости и антисемитизма, а органы власти на всех уровнях прилагают усилия для борьбы с их проявлениями".

Что такое "войны памяти" – примета нынешней конфликтной эпохи в мировой политике или неизбежное, время от времени повторяющееся явление? Почему Владимир Путин решил лично в них поучаствовать? Может ли Россия выйти победительницей из конфликтов по поводу истории? Об этом в интервью Радио Свобода размышляет историк, профессор Европейского университета в Санкт-Петербурге Иван Курилла.

– Если вспомнить о недавно вспыхнувшем интересе президента Путина к истории Второй мировой войны и ее причинам, то нарратив, который он представил, выглядит примерно так: Запад натравливал Гитлера на Советский Союз, Сталину ничего не оставалось, как пойти с Гитлером на соглашение, а Польша, ставшая жертвой обоих, во многом сама во всем виновата, так как обанкротилась как государство. Вы согласны с тем, что история начала войны по Путину – это попытка восстановления советских представлений о войне, причем даже не брежневских, а более ранних, чуть ли не сталинских?

– Да, потому что в моей юности, в брежневском варианте истории, такого не было. О Польше во всяком случае не говорили, что она была сама виновата. Назвать это обновленным или восстановленным нарративом советского времени, наверное, можно. Но вообще больше всего меня удивляет то, что президент Путин вообще ударился в рассуждения на историческую тематику. Очевидно же, что он не очень хорошо, скажем так, разбирается в том, как устроена историческая политика, а тем более историческая наука. Кроме того, что он показал себя не с лучшей стороны, по-моему, это никакого результата не дало.

– То есть вы согласны с утверждением вашего коллеги, историка Алексея Миллера, который в интервью "Новой газете" сожалеет о том, что лично Путин ввязался в "войны памяти" с Польшей? Это действительно "не царское дело"?

– Не могу сказать, что мне больно за репутацию Путина в данном случае. Мне кажется, что в России сегодня – не только сегодня, но сегодня особенно – отношение к истории задается государством. И вот государство в лице его руководителей – президента Путина, министра культуры Мединского, министра обороны Шойгу, слишком сильно ударилось в рассуждения о том, в чем государство как таковое не разбирается и не должно разбираться. Историю хорошо бы оставить историкам. Некоторые коллеги говорят, что российское руководство было не первым, Россия отвечает на какие-то выпады. Может быть, в этом есть доля правды. Но в Европе очень много больных исторических тем, и если кто-то вытаскивает их и делает предметом обсуждения на самом высоком уровне, это не значит, что Россия тоже должна так делать. Я частично соглашусь с тем, что написал коллега Алексей Миллер, не со всеми его позициями, но с тем, что не стоит делать сложные страницы прошлого, как сейчас их называют, местом политической атаки, дубинкой ни с какой стороны. Было бы хорошо, если бы историков кто-то слушал, потому что историки могли бы рассказать, как формируются такого рода нарративы, могли бы объяснить их относительность, то, что мы не сможем, наверное, прийти к единому пониманию. Но нам надо это понимать и с этим жить, а не пытаться свою точку зрения навязать соседям.

– То есть вы не считаете, что так называемые войны памяти более или менее неизбежны в силу того, что у каждого народа своя память, неодинаковый взгляд на одни и те же события? И не только потому, что они стояли по разные линии фронта, допустим, во Второй мировой войне, а просто потому, что один опыт не идентичен другому?

– Я проведу параллель с индивидуальной памятью. Несколько человек присутствуют при одном и том же событии, но если вы прочитаете мемуары этих людей, то окажется, что они очень разное увидели. Тем более если они описывают ситуацию, в которой кто-то был победителем, кто-то побежденным или пострадавшим. Это в еще большей степени касается национальных образов прошлого, национальной памяти. У каждого народа формируется свое представление о прошлом – это объективный факт. Плохо, когда эту разницу политизируют. Увы, политикам удобно с этим работать, пытаться апеллировать к тому, что нашу святую героическую память какие-то злобные соседи хотят оскорбить. Это вызывает эмоции, а политикам с эмоциями, наверное, работать легче. Но это путь тупиковый, он может помочь добиться каких-то краткосрочных целей, но уже в среднесрочной перспективе создает больше проблем, чем решает.

– Но что с этим делать? Можно ли договориться о прошлом в принципе? Возьмем конкретный пример, ту же самую Вторую мировую войну, сравним представление о ней большинства российского общества и общества польского, поскольку с Польшей в этом смысле особенно острый конфликт. С тезисом "советские солдаты внесли решающий вклад в разгром нацизма, освободили от него половину Европы" согласится подавляющее большинство российского общества. А вот у большинства поляков сразу по понятным причинам возникнет огромное количество "но". Потому что Катынь, потому что арест и гибель руководства Армии Крайовой, навязывание стране коммунистического строя после войны, маршал Рокоссовский в качестве министра обороны Польши и т. д. Как тут быть? Это ведь абсолютно разные взгляды.

– "Война памяти", которую мы видим в последнее время, исходит из того, что каждая из сторон пытается не только заявить о своей памяти, но и стереть в пыль память оппонента. Но на самом деле это не взаимоисключающие вещи. Можно говорить о том, что да, Советский Союз был на "правильной" стороне во Второй мировой войне, борясь против абсолютного зла – нацизма. И можно при этом понимать, что сам Советский Союз тоже принес много зла после своей победы странам Восточной Европы. Одно другого не исключает. Но в крайних заявлениях деятелей исторической политики в России мы слышим, что вторая точка зрения якобы уничтожает первую. В польских заявлениях мы слышим противоположные вещи: мол, если признать, что Советский Союз был на правильной стороне, то это каким-то образом оскорбит поляков, пострадавших от советских репрессий. На самом деле нет, просто эти вещи тяжело уживаются друг с другом, в одной голове их уместить непросто.

– В последние годы стало достаточно распространенным законодательное регулирование исторической памяти. В разных странах приняты те или иные "исторические" законы: об отрицании Холокоста, о признании убийства армян в Османской империи геноцидом, о Голодоморе в Украине. В России даже были предложения принять закон, карающий за отрицание роли Советского Союза во Второй мировой войне. В некоторых случаях вроде бы трудно возражать: скажем, отрицание Холокоста – свинство, что тут скажешь? Но все же подлежит ли, по вашему мнению, историческая память законодательной регуляции – или тут надо дать волю общественной дискуссии, пусть люди сами решают?

– Я думаю, что любые законы об истории неправильные. Я критически отношусь и к законам, запрещающим отрицание Холокоста, хотя ни в коем случае не поддерживаю отрицателей. Но я считаю, что свобода высказываний важнее, чем государственные ограничения. Мы должны понимать еще и разницу между разными "историческими" законами. Скажем, в случае с запретом отрицания Холокоста в Германии или Австрии речь о том, что запрещается отрицать преступления собственного государства. В случае же с рядом законов, принятых или обсуждаемых в странах Восточной Европы, запрещается сомневаться в собственных жертвах, но не в собственном государстве. Такие законы лоббируются правыми, национал-консервативными силами. А "исторические" законы, которые были приняты в Западной Европе, скорее были продуктом левых усилий ограничить патриотические злоупотребления собственных государств. Повторюсь, мне и те, и другие законы представляются неправильными. Один из самых авторитетных европейских историков Пьер Нора выступал в свое время во французском парламенте, доказывая, что не надо принимать целый ряд законов об истории, в том числе о колониализме. Он добился того, что один из таких законов Франция отменила. Не надо принимать законы, которые навязывали бы какое-то отношение к прошлому, даже если нам кажется сегодня, что это отношение правильное.

– Вам не кажется, что по внутренней логике механизмы исторической политики российских властей на самом деле очень похожи на восточноевропейские? Взгляды на конкретные исторические проблемы, типа пакта Молотова – Риббентропа, полярно противоположны, а логика там одинаковая.

– Да, я согласен. Я не так тщательно занимался этой проблематикой, как, например, упомянутый Алексей Миллер, но насколько я вижу, российское руководство какие-то подходы просто копировало с восточноевропейских образцов. В некоторых случаях получилось что-то еще более нелицеприятное, неприглядное. Но подходы действительно носят одни и те же родовые черты. Это патриотизм, переходящий в национализм, в рамках которого правота собственного государства не может подвергаться сомнению, а любой альтернативный рассказ о национальной истории понимается как вызов и подрыв легитимности собственной истории. Во многих странах Восточной Европы, в той же Польше, мы можем увидеть элементы этого, в Украине. Россия, к сожалению, тоже пошла по этому пути.

– "Войны памяти" и обостренное восприятие исторических проблем: можно их считать следствием актуальной, сегодняшней политики? К примеру, можно ли сказать, что если бы Россия не аннексировала Крым, не ввязалась в украинский конфликт, то сейчас и об исторических проблемах говорили бы меньше, потому что не было бы такой остроты восприятия друг друга? Что происходит: исключительно "опрокидывание" настоящего в прошлое или все-таки у исторической политики есть своя логика, не связанная напрямую с тем, что происходит сейчас?

– Нынешний цикл "войн памяти" начался по меньшей мере в конце первого десятилетия этого века. С другой стороны, после 2014 года, когда Россия противопоставила себя Европе и западному миру, к сожалению, российский исторический нарратив в каком-то смысле оказался одной из жертв этого столкновения. Тем, кто считает российскую версию истории неправильной, стало легче искать союзников, потому что более широкая политическая коалиция, которая пытается как-то Россию изолировать или остановить, теперь собирается гораздо проще по всем направлениям, от экономических проблем до вопросов исторической памяти. Экономические санкции дополняются резолюциями Европарламента по историческим вопросам, которые России так не нравятся. Я думаю, что, не случись 2014 года, у России было бы больше сочувствующих слушателей в Европе, готовых ее версию истории Второй мировой войны поддерживать, а сейчас таких союзников осталось мало. То есть в этом смысле исторические баталии жестко встроены в общеполитический контекст. Я надеюсь, что, когда Россия выйдет из этой ситуации каким-то образом, общая конфронтация с Европой уменьшится, то и "войны памяти" если не прекратятся совсем, то во всяком случае будет больше диалога и меньше взаимных оскорблений, – считает историк, профессор Европейского университета в Санкт-Петербурге Иван Курилла.