"Мазанько Леонид Борисович, действуя умышленно в ущерб суверенитету, территориальной целостности и неприкосновенности Луганской народной республики, осуществлял сбор и передачу иностранной организации, Службе внешней разведки Украины, сведений, составляющих государственную тайну, а также оказывал ей помощь в проведении подрывной деятельности против Луганской народной республики". Цитата из обвинительного заключения, подписанного прокурором "ЛНР" в декабре 2015 года.
Сейчас Леонид Мазанько живет в Одессе. После девяти месяцев пребывания в луганских тюрьмах и обвинения в "измене родине", в феврале 2016 года его обменяли. В 2018 году он был награжден медалью СВР Украины "Верность и честь". Вспоминая в разговоре с Радио Свобода события 2014–2016 годов на востоке Украины, Леонид Мазанько не скрывает своего разочарования. В ту пору он надеялся, что Украине удастся быстро справиться с захватчиками из России, установившими на территории Донбасса власть "народных республик", а его секретная деятельность поможет приблизить разрешение конфликта. Работа управляющего производством группы предприятий "Донбассугольинвест" и "Схидни Надра" позволяла ему пересекать границы, поддерживать контакты с гражданским и военным руководством на территории "ЛНР". Обладая доступом к военным объектам сепаратистов, он сам вышел на контакт с офицерами украинской разведки и стал передавать им важные сведения о дислокации сил и средств противника. "Я передал информацию примерно о двухстах пятидесяти объектах военного назначения. Уверен, что эти сведения помогли ВСУ сохранить жизнь не одному десятку солдат", – говорит Леонид Мазанько.
В июне 2015 года "агент Майнер" стал жертвой предательства. Его выдал перебежавший на сторону сепаратистов украинский разведчик. Леонид Мазанько говорит, что это лишь первое из череды предательств со стороны тех, кому он доверял.
– Леонид Борисович, как вы, человек далекой от спецслужб профессии, в 2014 году стали их агентом?
Я добровольно выполнял задачи по сбору, анализу и передаче информации военного назначения
– В 2014 году я не думал, что "я" и слово "агент" будут слова тождественные. Я задумывался только о том, каким образом от меня будет больше пользы в той войне, которая началась у меня на родине. Я не был завербован в классическом значении этого слова. Скорее это я вербовал работников спецслужб: добровольно, рискуя жизнью, искал выходы на них. Это я с ними устанавливал контакт, а не они со мной. Я одновременно работал с двумя группами специалистов из контрразведки СБУ и Службы внешней разведки. Как украинские добровольцы шли в добробаты, я добровольно выполнял задачи по сбору, анализу и передаче информации военного назначения. Я имел доступ в Министерство угольной промышленности, я ездил в Луганск, Алчевск, Донецк, по всем территориям "Луганской народной республики". Напрямую коммуницировал с министром транспорта, с министром угля, с заместителем Козицына по экономическим делам, с командирами ополчения, комендантами городов. Уже после моего обмена в Краматорске со мной встречались два человека, которые имеют отношение к разведке, и мне было сказано: "Да, Леонид Борисович, после того, как мы вас потеряли, у нас больше таких информаторов и не было".
– Вам платили за агентурную работу или вы занимались ею из патриотических соображений?
– Я делал это исключительно из патриотических соображений. Мне не платили, не предлагали, даже намека не было в эту сторону.
– Ваши политические взгляды и отношение к ситуации в Донбассе не изменились с тех пор?
– Не изменились. Я владел большим объемом информации о том, что у нас на родине происходило в 90-х годах, в 2004-м, 2008-м, 2010-м. Чем выше должность, чем больше информации поступает о руководителях региона, о действиях силовиков, и эти знания меня полностью укрепили на проукраинских позициях.
– И вы не жалеете, что стали сотрудничать со спецслужбами?
Я постоянно наталкиваюсь на предательство в рядах силовых структур
– Теперь жалею. С начала так называемой "русской весны" и по сегодняшний день я постоянно наталкиваюсь на предательство в рядах силовых структур, на предательство среди государственных служащих. Вопросы у меня начали возникать сразу после ареста. Я понимал, что меня арестовали не просто так и не потому, что я где-то ошибся. Я понимал, что произошло предательство, только не понимал, кто предал.
– Вас допрашивали следователи из России или местные?
– В моем допросе первоначально участвовало 4 человека. Я могу распознать людей по диалекту, по таким мелочам, как неправильное название населенных пунктов. В Луганской области есть город Кировск, и один из дознавателей, который вел допрос, называл этот город "Кирово". Этого человека ополченец в камуфляже из коридора назвал по прозвищу – Донцов, и я предположил, что этот Донцов, скорее всего, сотрудник спецслужб Российской Федерации, который работает в органах МГБ ЛНР то ли на усилении, то ли как куратор. А трое остальных – явно сотрудники бывшего СБУ Луганской области. С давних пор практикуется практика "добрый следователь, злой следователь". Пожилой дознаватель разговаривал со мной на "вы", вежливо: "Леонид Борисович, вы понимаете..." В этот момент сзади резкий грубый окрик с ударом в плечо, в лицо или кулаком по столу. Потом опять спокойное увещевание: "Вы поймите правильно. Вы чаёк будете?" Донцов при этом присутствовал, с чисто русским диалектом, неправильно называя населенные пункты. Я пытался спокойно объяснить, что не понимаю, за что задержан. Тут одного из дознавателей прорвало: "Да мы про тебя все знаем, хорош клоуна корчить!" Он швырнул пачку листов, распечатанных на принтере. Я увидел краем глаза строки рапортов моего куратора от Службы внешней разведки в Киев. Трудно не опознать свою собственную информацию, которую ты несколько дней назад передал в Северодонецке своему куратору. Тогда у меня четко сложилась картинка, откуда протекло, кто предатель, от какой службы.
– Вы работали непосредственно с Алексеем Мирошниченко, который, как вы полагаете, вас предал?
– Нет, я Мирошниченко в глаза не видел, со мной работали другие сотрудники отдела Службы внешней разведки. В ноябре 2015 года мне передали в тюрьму для ознакомления обвинительное заключение. Меня даже вывозили в МГБ "ЛНР" для того, чтобы я ознакомился с материалами уголовного дела. Там я прочитал, что есть свидетель "Алексеев Петр Иванович" – это так зашифровали Мирошниченко, потому что он находился под защитой. Он имел доступ к материалам этого подразделения департамента Службы внешней разведки, в июне 2015 года перешел на сторону МГБ ЛНР и передал сведения обо мне, "агенте Майнере". Потому уже, когда я вышел на свободу, когда у нас было время спокойно пообщаться с оперативными работниками Службы внешней разведки, выяснилось, что он перешел не один, перешла целая семья Мирошниченко, отец и два сына-офицера, Юрий и Алексей. Юрий Мирошниченко, на момент перехода на сторону врага, как мне сказали, охранял украинское посольство в Париже. А Алексей Мирошниченко, согласно информации оперативных работников Службы внешней разведки Украины, является крестником Григория Ильяшова, председателя Службы внешней разведки Украины до 26 февраля 2014 года. Ильяшов бежал из Украины в Российскую Федерацию вслед за Януковичем, объявлен в розыск. И вот Мирошниченко, как мне сказали, был переведен из погранвойск в Службу внешней разведки Украины по звонку его крестника, экс-председателя Службы внешней разведки. Это сколько надо было иметь подлости или тупости людям, которые отвечают за кадры в Службе внешней разведки, чтобы в подразделение, которое находится на линии фронта, создает агентурную сеть на территории врага, направить крестника предателя родины, который сбежал в Российскую Федерацию?! Я почти 20 лет проработал руководителем и не могу дать этому объяснений. Даже принимая на работу горного мастера в проходку, я поручал службе безопасности предприятия, бывшим милиционерам, узнать, сидел ли человек, если сидел, то за что, личное собеседование проводил. Но направлять на линию фронта крестника изменника родины?! Это ведь не просто частный случай предательства, кого этим удивишь, если 95% состава Службы безопасности Украины в Крыму и Донбассе перешли на сторону Российской Федерации. Но здесь целая семья предателей – отец и два сына из разных мест, один из Киева, второй из Северодонецка, третий из Парижа разными путями перебрались на территорию "ЛНР". Как вы считаете, я – пострадавшая особа от действий предателя родины Алексея Мирошниченко?
– Безусловно. Но как можно добиться справедливости, если он сбежал?
О нас вытерли ноги и забыли
– Я не знаю, было ли проведено служебное расследование по этому факту. Не знаю, возбуждено ли уголовное дело против Мирошниченко. Не знаю, есть ли заочное решение суда по нему. Но точно знаю, что я не привлечен в этом вопросе ни как свидетель для дачи показаний, ни тем более как пострадавшая особа. Наверное, это неправильно. Никакого расследования, никакого шума. В мае ко мне обратились бывшие пленные, агенты Службы безопасности Украины и других подразделений, которые так или иначе в силу халатности, слабой профессиональной подготовки или какого-то стечения обстоятельств, были арестованы МГБ ЛНР или МГБ ДНР, отсидели. Им повезло, как и мне, они попали в обмен. Эти люди – использованный материал, о нас вытерли ноги и забыли. Инициативная группа бывших пленных обратилась ко мне: "Леонид, мы знаем, что вы тоже были агентом, давайте как-то вместе бороться". Статья 41 Закона о разведке предусматривает статус участника боевых действий для лиц, которые были привлечены к конфиденциальной работе с органами разведки на оккупированной территории. Но спецслужбы от нас отвернулись. Я не знаю случаев, когда признали, приняли, сказали: да, это наш агент, спасибо ему. Этим людям я сказал, что единственный путь к признанию, что мы действительно есть – только публичное пространство. Таких историй, как моя, не одна, их очень много. Люди, которые осуществляли диверсионную деятельность, выполняли агентурные задания, остались на улице и никому не нужны.
– Когда и почему вам предложили свободу?
– Первый вариант выйти на свободу из подвала мне предложили работники органов следствия МГБ ЛНР. Суть предложения сводилась к тому, что если я соглашаюсь на сотрудничество с российской ФСБ, то я выхожу на свободу, остаюсь жить в "ЛНР", продолжаю работать руководителем и веду двойную игру с СВР Украины. Я отказался. Второе предложение поступило от генерального прокурора "ЛНР" Исмаилова. Миллион гривен ($40000), и меня выпускают из СИЗО под подписку о невыезде с целью бежать из "ЛНР" в Украину. Шансы выйти из СИЗО после передачи денег и остаться живым при попытке покинуть территорию "ЛНР" были призрачны. Я отказался! Третий шанс, как я надеялся, – выйти на свободу по обмену пленными после уплаты $5000 мошеннице, волонтёрке группы "Патриоты Украины", имеющей связи в СБУ. Меня опять предали, кинув на деньги.
В конец октября 2015 года меня перевезли из СИЗО в подвал МГБ, где я просидел до ночи, как мне сказали, для обмена. Обмен в тот день действительно состоялся, но не для меня. Старший следователь МГБ Петренко объяснил причину словами Ирины Геращенко, что она не готова за одного гражданского (за меня) отдать двух "ополченцев ЛНР". И меня вернули в тюрьму. 19 февраля 2015-го меня из СИЗО перевезли в подвал военной комендатуры в Луганске и стали готовить к обмену. Дали подписать фиктивные документы о замене содержания под стражей на подписку о невыезде.
– А в Украине вас встретили с почестями?
– Меня освободили из плена 26 февраля 2016 года. Обмен должен был состояться 4 на 8. Трое мужчин и журналистка Мария Варфоломеева. Украинская сторона не привезла за Машу Варфоломееву по договоренности с боевиками двух человек. Якобы случайно недовыполнили какие-то юридические процедуры, из-за этого не могут Машу отпустить. Боевики уперлись, обмен фактически висел на волоске. Мы просидели в автобусе с журналистами из России, "ДНР" и "ЛНР" несколько часов, и уже фактически нам должны были дать команду разворачиваться, ехать назад в подвал комендатуры. Бегали туда-сюда ОБСЕ и Красный Крест, в конце концов о чем-то договорились, нас повели на обмен. Когда с украинской стороны к нам подошла Ирина Геращенко, я с ней заговорил: "Пани Ирина, почему Машу Варфоломееву не обменяли?" Она ко мне поворачивается: "Что-то не так? Вас вернуть?" Как не забыть эти первые слова, которые я услышал с украинской стороны? Дальше мы подошли к репортерам. Ирина Геращенко захлопала в ладоши, произнесла речь, она хороший спикер, все правильно сказала. Потом репортеры обратили на нас внимание, начали что-то спрашивать, мы что-то говорили. В это время Ирина Геращенко подошла к джипу, села и уехала в Киев. Нас посадили в микроавтобус с эсбэушниками и повезли. Мы проезжали Счастье, а там у одного освобожденного, он успешный предприниматель, дом был, жена, ребенок. Он говорит: "Остановитесь, я сейчас к жене, к ребенку". – "Нет, мы едем дальше, у нас задание". Ладно, хорошо, едем. В Северодонецке моя бывшая жена жила с ребенком, я говорю: "Можно сделать крюк сто метров, я в подъезд позвоню, обниму, поедем дальше?" – "Нет, нельзя". Ладно, окей, нас везут дальше. Под вечер нас привезли в Краматорск, в воинскую часть, которая была расположена на аэродроме, в брезентовую палатку. Начались допросы по очереди, одного, второго, третьего. Потом освобожденного из плена солдата украинской армии Марьина взяли под арест автоматчики и увели. Я его судьбу не знаю: куда делся Марьин, что с ним? После допросов, которые закончились под полночь, нас оставили в брезентовой палатке, поставили автоматчика, сказали: утром вас повезут в Киев. А утром, когда мы вышли из палатки, смотрю – нет микроавтобуса, на котором нас эсбэушники привезли с обмена. Спросил: где они? А они уехали в Киев. А нам что делать? Не знаем. Мы ходили по территории аэродрома в Краматорске, дергали за рукав военных, спрашивали, можно ли нам уйти отсюда в конце концов. Я позвонил сестре, выяснил, что она приехала в Краматорск встречать меня из плена, сняла квартиру. Ей сказали, что нас привезут, будет торжественная встреча в Краматорске, в гостинице места забронированы. Они на ступеньках гостиницы прождали весь вечер, потом ушли домой. В конце концов военные нас посадили в камуфлированный автомобиль, вывезли в Краматорск и высадили. Моросил дождик, 27 февраля, часов 11 дня. Я говорю: "Кругом блокпосты, идет война, вы хоть напишите на бумаге – я, замкомвзвода такой-то воинской части, подтверждаю, что освобожден из плена Мазанько Леонид Борисович, дата, подпись". – "Не было команды". Машина развернулась и уехала. А я пошел пешком по адресу, который услышал по телефону от сестры. Через три дня мой куратор от СВР, Игорь Болянский, приехал в Краматорск, где я сидел без документов на съемной квартире, и перевёз меня через блокпосты в Северодонецк. Там он на два дня оплатил мне номер в гостинице и купил билет до Киева. И всё, а дальше сам.
– Спецслужбы никак вас не отблагодарили?
Мы – те пчелы, которые принесли этим офицерам в кабинетах мед
– Была такая комичная история. Когда у меня изменились условия содержания, меня перевели из подвала в тюрьму, я попал в камеру с уголовниками, у которых имелась возможность звонить по телефону. Я позвонил своей дочери в Киев и продиктовал ей номер телефона подполковника, с которым я работал по линии контрразведки СБУ. Он встретился с моей дочерью в Киеве. Выслушал, пожалел, сказал: да, твой папа молодец. Достал кошелек, протянул ребенку одну тысячу гривен, спустился в метро и выключил телефон. Контрразведка отрабатывает материал по агентам и забывает о них на второй день после того, когда их арестовывают или они становятся неинтересными. А ведь мы – те пчелы, которые принесли этим офицерам в кабинетах мед. Они составляли рапорта, находясь в абсолютной безопасности, получали карьерный рост, высокие должностные оклады, звания и так далее. А люди, которые пропадали без вести, попадали в тюрьмы и передавали очень важную для Украины информацию, остались в забытье все. Подчеркиваю – все. И агентурная сеть рухнула из-за действий самих контрразведчиков и разведчиков, никто не хочет с ними работать. Вы обратили внимание на дату выдачи мне награды?
– 2018 год?
– 2018-й. Если бы меня наградили в 2016 году после освобождения из плена, наверное, это было бы более логично. В 2018 году мой куратор приехал ко мне в Одессу, виновато пряча глаза, с бутылкой "Зубровки", привез коробочку с этой медалью: "Леонид Борисович, пока всё, что смог. Я лично ходил к председателю, писал рапорты". А теперь представьте себе: нет у меня этой награды и нет вынужденного, неохотного ответа Службы внешней разведки на официальный запрос моего адвоката, как мне доказать мое сотрудничество со спецслужбами Украины?
– Вы планировали решить этот вопрос в судебном порядке?
– Я провел консультацию с адвокатом, мы хотели инициировать процедуру подтверждения через суд факта моего непосредственного участия в антитеррористической операции в качестве особы, которая была привлечена к конфиденциальному сотрудничеству со службами Внешней разведки Украины. Мы начали эти действия, получили пару-тройку ответов. Но там идет чехарда. За 7 лет поменялось 7 председателей Службы внешней разведки. Меняются главы департаментов, отделов, приходят новые люди. В этой чехарде вести переписку с чиновниками очень сложно.
– Вы стали сотрудничать со спецслужбами в надежде на то, что ваша информация поможет вернуть под контроль Киева территории, захваченные сепаратистами. Сейчас, 7 лет спустя, вы считаете, что это по-прежнему реально сделать?
После обмена из плена моя страна предала меня снова, бросив меня на улице
– Мое личное мнение – время упущено. Представьте: ребенку 12 лет, год-два этой дикой смуты, потом в конце концов приходит правопорядок, украинский флаг и прочее – это один вопрос. А когда этот ребенок превращается в молодого мужчину, ему сегодня 20 лет, 7 лет он слушает казачьи песни, российскую пропаганду, ходит строем, возлагает венки с георгиевскими ленточками, и в конце концов он превращается в человека, который интуитивно Украину уже не принимает. Он не понимает, зачем ему украинский паспорт, зачем туда ехать поступать. Да и попробуй в возрасте 17 лет выехать оттуда, у вас не получится. Они там уже получают паспорт "ЛНР", потому что без паспорта тебе не дадут выпускной документ, ты не поступишь в учебное заведение. Следующий шаг – это получение паспорта Российской Федерации. Следующий шаг – ввиду тотального отсутствия работы, люди идут устраиваться на государственную службу, в милицию, в таможню, в ГАИ, куда угодно. Время упущено.
– Вы состояли в Рабочей группе по делам пленных и пропавших без вести. Можно оценить количество заключенных, которые сейчас находятся в тюрьмах "ЛДНР"?
– Этот процесс с той стороны непрерывный. Вчера, допустим, было задержано 200 человек, сегодня это уже 250, завтра будет 320. Процесс отлова остатков проукраински настроенных граждан или каким-то чудом сохранившихся агентов спецслужб идет непрерывно.
– О чем вы сейчас больше всего сожалеете?
– Сожалею, что о предательстве прочитал не в книге, а испытал его на себе. Сначала мою страну предал её президент. Потом офицер спецслужбы Украины предал меня, и я был арестован. После обмена из плена моя страна предала меня снова, бросив меня на улице один на один со свалившимися на меня трудностями. В 49 лет я начал жизнь с нуля, без документов, без денег, без жилья… И если бы не награда СВР, полученная мною, то и следа бы не осталось от моего участия в войне. Как, впрочем, нет следа от участия в войне десятков агентов разведки Украины, побывавших в застенках "ЛДНР", по счастливой случайности вырвавшихся из плена, но брошенных на произвол судьбы своими кураторами.
