На Московском международном кинофестивале завершился показ документального цикла Александра Сокурова "Интонация". Это шесть 40-минутных интервью с политиками и деятелями культуры. Последняя лента этой серии представляет собой интервью с адвокатом Юрием Шмидтом, который с 2004 года защищает интересы Михаила Ходорковского.
Для каждого героя выбирается специальное пространство. Для адвоката Юрия Шмидта это студия с белыми стенами и зеркальным полом. Разговор начинается с детства героя, который считал себя настоящим пионером и комсомольцем, но в 20 лет обнаружил, что у него есть отец – реабилитированный политзаключенный, а познакомились родители в лагере. Сокуров и Шмидт говорят о русском преступлении и наказании; о том, что профессия адвоката сродни профессии священника или врача: помощь будет оказана вне зависимости от того, хорош или плох подсудимый.
Шмидт начинал в советские времена делами об убийствах и об экономических преступлениях. Юрист, ставший правозащитником, в 1991 году основавший Комитет адвокатов в защиту прав человека, выигравший несколько политических процессов, Юрий Шмидт говорит, что в 2000-е давление государства на суды усилилось многократно. А по поводу своего подзащитного говорит, что место Михаила Борисовича не на скамье подсудимых, а в правительстве России. Имя Ходорковского возникает в диалоге с Сокуровым лишь однажды, по инициативе адвоката, но Сокуров, три раза переформулируя вопрос, спрашивает Шмидта: каково это, защищать людей, находящихся под следствием по инициативе и под давлением государства? Шмидт рассказывает: в молодости он сожалел, что его "не пускают" к участию в спецделах, то есть он не мог защищать Сергея Ковалева или Натана Щаранского. Но в последние 20 лет он сам выбирает, кого защищать, и его совесть в ладу с его профессиональным долгом.
Последняя фигура, которая обсуждается Сокуровым и Шмидтом – Иосиф Бродский. Шмидт был его младшим другом, познакомился с поэтом уже после его возвращения из ссылки, и если говорить о названии сокуровского цикла, "Интонация", то – вот она. Юрий Шмидт читает стихотворение Иосифа Бродского:
"Я входил вместо дикого зверя в клетку,
выжигал свой срок и кликуху гвоздем в бараке,
жил у моря, играл в рулетку,
обедал черт знает с кем во фраке.
С высоты ледника я озирал полмира,
трижды тонул, дважды бывал распорот.
Бросил страну, что меня вскормила.
Из забывших меня можно составить город.
Я впустил в свои сны вороненый зрачок конвоя,
жрал хлеб изгнанья, не оставляя корок.
Позволял своим связкам все звуки, помимо воя;
перешел на шепот. Теперь мне сорок.
Что сказать мне о жизни? Что оказалась длинной.
Только с горем я чувствую солидарность.
Но пока мне рот не забили глиной,
из него раздаваться будет лишь благодарность."
Для каждого героя выбирается специальное пространство. Для адвоката Юрия Шмидта это студия с белыми стенами и зеркальным полом. Разговор начинается с детства героя, который считал себя настоящим пионером и комсомольцем, но в 20 лет обнаружил, что у него есть отец – реабилитированный политзаключенный, а познакомились родители в лагере. Сокуров и Шмидт говорят о русском преступлении и наказании; о том, что профессия адвоката сродни профессии священника или врача: помощь будет оказана вне зависимости от того, хорош или плох подсудимый.
Юрист, ставший правозащитником, в 1991 году основавший Комитет адвокатов в защиту прав человека, выигравший несколько политических процессов, Юрий Шмидт говорит, что в 2000-е давление государства на суды усилилось многократно
Шмидт начинал в советские времена делами об убийствах и об экономических преступлениях. Юрист, ставший правозащитником, в 1991 году основавший Комитет адвокатов в защиту прав человека, выигравший несколько политических процессов, Юрий Шмидт говорит, что в 2000-е давление государства на суды усилилось многократно. А по поводу своего подзащитного говорит, что место Михаила Борисовича не на скамье подсудимых, а в правительстве России. Имя Ходорковского возникает в диалоге с Сокуровым лишь однажды, по инициативе адвоката, но Сокуров, три раза переформулируя вопрос, спрашивает Шмидта: каково это, защищать людей, находящихся под следствием по инициативе и под давлением государства? Шмидт рассказывает: в молодости он сожалел, что его "не пускают" к участию в спецделах, то есть он не мог защищать Сергея Ковалева или Натана Щаранского. Но в последние 20 лет он сам выбирает, кого защищать, и его совесть в ладу с его профессиональным долгом.
Последняя фигура, которая обсуждается Сокуровым и Шмидтом – Иосиф Бродский. Шмидт был его младшим другом, познакомился с поэтом уже после его возвращения из ссылки, и если говорить о названии сокуровского цикла, "Интонация", то – вот она. Юрий Шмидт читает стихотворение Иосифа Бродского:
"Я входил вместо дикого зверя в клетку,
выжигал свой срок и кликуху гвоздем в бараке,
жил у моря, играл в рулетку,
обедал черт знает с кем во фраке.
С высоты ледника я озирал полмира,
трижды тонул, дважды бывал распорот.
Бросил страну, что меня вскормила.
Из забывших меня можно составить город.
Я впустил в свои сны вороненый зрачок конвоя,
жрал хлеб изгнанья, не оставляя корок.
Позволял своим связкам все звуки, помимо воя;
перешел на шепот. Теперь мне сорок.
Что сказать мне о жизни? Что оказалась длинной.
Только с горем я чувствую солидарность.
Но пока мне рот не забили глиной,
из него раздаваться будет лишь благодарность."
