Радио Свобода: Одной из первых внешнеполитических инициатив администрации Барака Обамы стала "перезагрузка" в отношениях с Россией. Насколько успешной, на ваш взгляд, оказалась эта стратегия?
Джеффри Гедмин: Если говорить об общей атмосфере – ну, назовите это фоновой музыкой – то произошло заметное улучшение: меньше конфронтации, меньше какофонии. Я думаю, если разрешать противоречия последовательно, шаг за шагом, то у американской администрации есть что записать себе в актив: в конце концов, подписан договор об ограничении стратегических наступательных вооружений. Но все-таки нужно сделать паузу и подумать о границах наших возможностей. Россия прекрасно понимает саму себя и суть собственных интересов. Довольно глупо говорить: США должны вести себя так-то и так-то, чтобы определять поведение России. Мистер Путин четко понимает и ясно осознает задачи России и отдает себе точный отчет о том, в чем заключаются российские интересы. Итак, вот мой ответ: настроение и атмосфера в отношениях Москвы и Вашингтона изменились к лучшему, результаты взаимодействия – смешанные, а возможности США влиять на политику Владимира Путина и его союзников даже меньше, чем мы сами себе в этом признаемся.
РС: А не получается ли так, что на деле Россия определяет поведение США? Некоторые политические аналитики называют сегодняшнюю повестку российско-американских отношений повесткой времен "холодной войны": она ограничена вопросами нераспространения ядерного оружия, сотрудничеством в борьбе с международным терроризмом, более или менее скоординированной реакцией на региональные кризисы вроде северокорейского или иранского. Может, это как раз то, чего Кремль добивается от Белого дома?
Д.Г.: Вспомню утверждение британского историка Арнольда Тойнби, который говорил примерно так: "Страны и правительства либо самостоятельно устанавливают для себя повестку дня, либо становятся жертвами чужих установок и планов". Если оценить десятилетие путинизма в России, то нужно признать: это тот политический класс, этот тот режим, который знает, чего он хочет. Они знают, чего добиваются в российском ближнем зарубежье, в Центральной Азии, они умеют использовать энергоносители в качестве инструмента внешней политики, я бы даже сказал – в качестве оружия внешней политики. И, отдавая должное закономерности ваших вопросов, я должен сказать: да, в некоторых случаях США вынуждены играть не активную роль, а просто реагировать – достаточно вспомнить о ситуации вокруг Грузии и многие другие моменты. Да, я думаю, вы в чем-то правы: в ряде случаев Россия диктует повестку дня, а США – заимствуя из цитаты – "становятся жертвами этой повестки дня".
РС: Кстати, и с Северной Кореей ситуация во многом складывается аналогично. Состав северокорейской делегации на переговорах не меняется десятилетиями и ее представители набирают все больше опыта. А в США администрации меняются, приходят новые люди, опыта у них поначалу нет…
Д.Г.: Ну, тут нужно иметь в виду, что внешняя политика США – это все-таки часть общей картины американской политики, у нее должны быть внутриполитические ресурсы. Меняется президентская администрация, меняются сами президенты, приходит и отступает финансовый кризис. Внешняя политика ведь не только риторика, ее надо подкреплять финансово. Мы ведем непростую войну в Афганистане, мы ведем непростые переговоры о северокорейской ядерной проблеме, перед нами маячит перспектива ядерного Ирана, кроме того, возрастает нестабильность в обладающем ядерным оружием Пакистане – и так далее, и тому подобнее... Чтобы вести внешнюю политику, нужно иметь ресурсы, внутриполитический капитал, нужно иметь, в конце концов, желание и способности заниматься какой-то проблемой. Последние три года выдались очень непростыми для Соединенных Штатов. С другой стороны, вы правы: северокорейская проблема имеет кое-что общее с российской – Пхеньян определенно знает, чего добивается. В ряде случаев переговорные запросы США были минимальными, мы просто реагировали на происходящее.
РС: Давайте вспомним Грузию – как пример того, что России удается убрать кое-какие темы со стола переговоров. Этот перечень можно продолжить: Приднестровье, соблюдение гражданских свобод и норм демократии в России... Все это сейчас – не предмет диалога между Москвой и Вашингтоном. Вам самому такой подход кажется продуктивным?
Д. Г.: Нет, мне такой подход вовсе не кажется продуктивным и я отвергаю его. Я думаю, администрация Обамы выработает более чувствительную политику по отношению к России, по отношению к Ирану – я надеюсь на это.
Мне всегда казалась правильной точка зрения Рональда Рейгана, который не считал решение прагматичных проблем и чуткость к вопросам развития демократии взаимоисключающими частями одной и той же стратегии. Есть такой политический анекдот. Во время одной из первых встреч с советским руководителем Рональд Рейган якобы взял Михаила Горбачева под локоток и сказал ему с улыбкой, используя все свое обаяние: "Позвольте объяснить вам, Генеральный секретарь, почему мы вам не верим". Рейган не навязывал конфронтацию, не пытался учить, он просто объяснял: "Вот когда у вас будет ответственное правительство, свободная пресса, независимая судебная система, свобода слова и собраний, свобода вероисповедания и передвижения – у нас появится доверие. It is not personal! Ничего личного! Вопрос в системе, вопрос в институциях, мы хотим видеть в советских политиках честных представителей людей, которыми они управляют. А до этого мы не можем вам верить".
Так вот, я думаю, что в связи с целым рядом проблем российского общества мы можем вести диалог с руководителями Кремля и – работая параллельно над проблемами взаимной важности, такими, как разоружение или борьба с терроризмом – не забывать и о другом направлении. Мы можем до, а не после кризиса ясно заявить Москве: США уважают суверенитет Грузии и целостность ее территории, и мы хотим, чтобы Россия разделяла нашу позицию. И если вы в Москве не придерживайтесь этого принципа международного права, то должны иметь в виду – Nothing personal! – что за это придется заплатить.