Государство то ли не особенно утруждает себя подсчетами, то ли просто не хочет открывать позорные сведения о секретных тюрьмах и тайных захоронениях, в которых без суда и следствия сгинули тысячи людей. Формально их, конечно, ищут: сотни заведенных дел ждут своего часа, чтобы обрести покой в пыльных архивах. По данным правозащитников, за это время на Северном Кавказе пропало без вести около семи тысяч человек, из них в Чечне более пяти тысяч, в Ингушетии - от 300 до тысячи человек.
Сотрудник HRW Татьяна Лакшина объясняет, почему такой разброс в данных: «На Северном Кавказе задержания происходят как похищения. Силовики врываются в дом, не представляются, не объясняют цели своего визита, забирают с собой человека или двух-трех и уезжают в неизвестном направлении. В некоторых случаях похищенные достаточно быстро обнаруживаются. Например, их выбрасывают в какой то момент похитители и они добираются сами до дома, или обнаруживаются в местах предварительного заключения, а иногда обнаруживаются и мертвыми. И вот здесь начинается критический сбой: некоторые оказываются пропавшими, т.е. цифры по исчезновениями не могут быть точными по сути».
Чеченская правозащитница Липхан Базаева говорит, что люди забывают об умерших и похороненных на кладбище, но о пропавших без вести думают постоянно.
«Семья, потерявшая человека, бесконечно и непрерывно страдает. В доме возникает постоянная стрессовая ситуация, связанная с исчезновением человека. Семьи уже должны были бы, на мой взгляд, получить точную информацию о пропавших: где они находятся, что с ними, какова их судьба, живы они или нет. Прошло столько лет, но решения до сих пор нет, идут разговоры, какие-то отписки. Вопрос обсуждается постоянно, но результатов нет, конца и края нет у этой проблемы».
Я помню, как в Черкесске пересказывали историю про то, как после первой чеченской кампании рабочие, разгружавшие вагоны с лесом, обнаружили записку в трещине между годовыми кольцами спиленного дерева. В ней какой-то чеченец просил передать своим родным, что он жив и находится в таком-то лагере. Может быть, это правда, но, скорее всего, это просто байка, одна из сотен вымышленных историй, какие появляются, когда люди бессильны, и все, что им остается, – это верить в чудо.
Сотрудник HRW Татьяна Лакшина объясняет, почему такой разброс в данных: «На Северном Кавказе задержания происходят как похищения. Силовики врываются в дом, не представляются, не объясняют цели своего визита, забирают с собой человека или двух-трех и уезжают в неизвестном направлении. В некоторых случаях похищенные достаточно быстро обнаруживаются. Например, их выбрасывают в какой то момент похитители и они добираются сами до дома, или обнаруживаются в местах предварительного заключения, а иногда обнаруживаются и мертвыми. И вот здесь начинается критический сбой: некоторые оказываются пропавшими, т.е. цифры по исчезновениями не могут быть точными по сути».
Чеченская правозащитница Липхан Базаева говорит, что люди забывают об умерших и похороненных на кладбище, но о пропавших без вести думают постоянно.
«Семья, потерявшая человека, бесконечно и непрерывно страдает. В доме возникает постоянная стрессовая ситуация, связанная с исчезновением человека. Семьи уже должны были бы, на мой взгляд, получить точную информацию о пропавших: где они находятся, что с ними, какова их судьба, живы они или нет. Прошло столько лет, но решения до сих пор нет, идут разговоры, какие-то отписки. Вопрос обсуждается постоянно, но результатов нет, конца и края нет у этой проблемы».
Я помню, как в Черкесске пересказывали историю про то, как после первой чеченской кампании рабочие, разгружавшие вагоны с лесом, обнаружили записку в трещине между годовыми кольцами спиленного дерева. В ней какой-то чеченец просил передать своим родным, что он жив и находится в таком-то лагере. Может быть, это правда, но, скорее всего, это просто байка, одна из сотен вымышленных историй, какие появляются, когда люди бессильны, и все, что им остается, – это верить в чудо.