"Я думала, что лучше умереть"

В России имя тележурналистки и активистки Майдана Ирмы Крат стало известно благодаря сюжетам телеканала Lifenews и разнузданной передаче НТВ "Сотник в колготках". Российские телеканалы объявили Ирму Крат "нимфой украинской революции", "евросадисткой" и "внучкой генерала СС". Все эти сюжеты были записаны в апреле, когда Ирма Крат, захваченная в Славянске, находилась вместе с десятками других заложников в плену у сепаратистов. 77 дней она провела в плену, а после освобождения Славянска украинской армией вернулась в Киев.

Почти месяц Ирма Крат не давала интервью и только сейчас согласилась рассказать Радио Свобода свою историю.

"Ты на "Беркут" показания давала"

– Честно говоря, первую неделю после освобождения у меня был постоянный страх, что убьют. Боялась, что ополченцы будут убирать ненужных свидетелей. Попросят киллера убрать и скажут, что это сделала украинская власть, потому что я постоянно ее критиковала. Я очень волновалась. Но, слава богу, ничего такого не произошло.

– Перед тем как поехать в Славянск, вы провели довольно много времени в Крыму, который уже был аннексирован. В сюжете НТВ говорилось, что вы "провоцировали "вежливых людей". Зачем вы приехали в Крым?

– Я – патриотка Украины. В Крыму я провела, наверное, месяц, практически во всех военных частях, поддерживала солдат морально, просила их, чтобы они не предавали Украину и не переходили на сторону Российской Федерации. Плюс проводила прямые эфиры из воинских частей. Кроме меня, туда никто не поехал. Я с солдатами общалась, они говорят: "Ирма, к нам из Киева, из правительства не то что не приехали, никто нам даже не звонит". Потому что я спрашивала: "Может быть, вам звонят, может, рекомендации дают, может, есть какой-то план или еще что-то?" Они говорят: "Нет, ничего, нам не звонят, не пишут и вообще про нас забыли, мы не знаем, что делать". Они очень довольны были, что я их поддержала хоть чем-то.

– И из Крыма сразу в Славянск?

– Из Крыма я поехала в Киев, несколько недель была там. На "112 телеканале" давала интервью о том, что наша женская сотня Майдана едет в Донецк и будет убеждать народ, что никто русскоязычных убивать не хочет, мы хорошо к ним относимся и надо все делать для того, чтобы у нас не получилось раскола страны. Директор телеканала предложил вести оттуда прямые эфиры. Говорит: "Раз ты туда едешь, наших людей там нет, боятся журналисты ехать, давай партнерство организуем". Я согласилась и уехала в Краматорск, два раза я там вышла в прямой эфир. Потом на Пасху утром смотрю – по Lifenews говорят, что под Славянском была перестрелка и троих человек якобы убили. Начали обвинять "Правый сектор". Я понимала, что "Правого сектора" там близко не могло быть. Я позвонила редактору, сказала, что поеду на место события и постараюсь выйти в прямой эфир. Еду я в Славянск, доезжаю на такси до баррикады, где была перестрелка, там девушка в балаклаве охраняла баррикаду, пара журналистов еще снимали, и батюшка сидел в машине, контролировал процесс, а один из ополченцев рекламировал пули, говорил, что они раскрываются, как розочка. Я позвонила редактору и говорю: через 15 минут я выйду в прямой эфир. Прошло минут пять, подъехал серый джип Toyota Land Cruiser, там четверо с автоматами. Смотрю – один из них направляет дуло на меня. Я уже поняла, что на этом мой репортаж закончился. Выпрыгивают из машины, спрашивают: "Ирма Крат? Документы". Показала я им документы, они забрали паспорт и говорят: "Сумку на капот". Я поставила сумку на машину, таксист в шоке, он вообще не понимал, что происходит, и не рад был, что со мной куда-то поехал. Посмотрели, что у меня в сумке, нашли баллончик газовый. А это мне на Майдане подарили для защиты, когда на нас сотрудники СБУ, чтобы мы не вели прямой эфир, нападали. Забрали сумку, спросили, что в карманах находится. Я говорю, что в карманах телефоны, сигареты и зажигалка. "Телефоны сюда". Я отдала телефоны, посадили меня в машину, по бокам сели автоматчики, и мы поехали. Я понимала, что ситуация серьезная и надежды ни на кого нет, потому что поехала я одна. Человек, который был за рулем, кому-то по рации сообщает: "Ирма Крат, приняли. Производим доставку". Потом говорит: "Ты на "Беркут" показания давала". Я говорю: "Слушай, зачем ты врешь?" Показания я давать просто не могла, у меня времени нет ходить и показания давать. Да и по поводу чего? Никто у нас из украинской власти с "Беркутом" особо не разбирался.

"Я тебя, суку, буду лично резать"

Привезли меня к зданию СБУ, в то время я не знала, что это за здание. Вышла я из машины, там проходил житель города Славянска, полный мужчина со злобным взглядом, и спросил: "Кого вы привезли?" Они говорят: "Это из женской сотни". Он начал прыгать возле машины, кричать на весь город: "Я тебя, суку, буду лично, когда тебя отпустят, топить в речке и резать". Те, что меня привезли, пытались его успокоить: "Иди дальше, не кричи на весь город". Довели меня до подвала и говорят: "Голову". Я не поняла, что они хотят с моей головой. Опять кричат: "Голову". Тот, что около подвала, держит какую-то тряпку и говорит: "Голову, сука, наклонила". Наклонила я голову, он обмотал ее тряпкой, а сверху скотчем – красным, по-моему. Потом завели меня в подвал, можно сказать, пролетала каждые четыре ступеньки, потому что взяли за шкирку и летящей походкой опустили. Собралось возле меня, как я слышала по голосам, наверное, человек семь, начали обзывать, что "ты майданутая, вы палили "Беркут", ты попалась, всё, ты уже не жилец". И так, наверное, часа два обзывали.

– Но не били?

– Сказали одному человеку: "Принеси нож". Я испугалась, что меня резать будут. Руки трясутся, ноги трясутся, чуть в обморок не упала. "Руки подними". Я подняла руки. Начал лезть к ширинке, к штанам. Думаю: что они хотят? Кофту мне задрали. И начали отрезать пуговицу на штанах. А я думаю, что резать меня будут. Отрезали они пуговицы, и через полчаса пришел один из них, говорит: "Ты обвиняешься в том, что отрезала "беркутовцам" головы на Майдане". Говорю: "Вы вообще откуда взяли информацию, что кто-то кому-то резал головы на Майдане? Кто вам такое сказал? Как вы меня можете в этом обвинить, если такого на Майдане вообще не было?" Просто не было, чтобы кто-то кому-то отрезал головы на Майдане, это бред сумасшедшего. "Нет, у нас есть видеозапись там, где ты в марлевой повязке пытала "Беркут", отрывала ногти, вставляла иголки", еще что-то в таком стиле. Я говорю: "Если есть у вас такая видеозапись, есть свидетели (я слышу, что возле меня много людей), пожалуйста, принесите эту видеозапись и покажите всем. Давайте посмотрим. Докажите, что у вас она есть и что на этой видеозаписи именно я". Он куда-то удалился, и почти все люди, которые были вокруг, ушли, осталось человека два. Заходит минут через 15, говорит: "Извини, это не ты". Говорю: "Слушайте, вы меня обвинили в присутствии 6-7 человек, а извинились перед двумя". Я понимала, для чего это делается: жители Славянска сейчас пойдут по городу и будут всем рассказывать, что поймали сотницу Майдана, которая отрезала "беркутовцам" головы. И народ придет сюда, будет штурмовать здание. "Вы зачем, – говорю, – такое делаете?" Я не спокойно говорила, я на них кричала. После этого началось паломничество, начали заходить по два, по три человека, я слышала. Кто как мог, так и обзывал, у кого насколько хватало словарного запаса обозвать женщину. Все нецензурные слова пришлось за всё, что было на Майдане, принять на себя. Они очень возмущались тем, что кидали "коктейли Молотова", что камни бросали на Майдане. Кричали, что Турчинов сектант, а вы его поддерживаете. Что Ляшко не той ориентации, вы тоже его поддерживаете. Я от каждого человека слышала одно и то же, наверное, по тысяче раз. Я сидела, молчала, устала с ними словесно воевать, потому что смысла не было никакого отвечать на одни и те же вопросы.

"Ты сидишь на украинском флаге"

Часов, наверное, в 10 вечера, <корреспондент журнала "Тайм"> Саймон Шустер откуда-то узнал, что я в подвале нахожусь. И все журналисты, которые жили в гостинице, узнали, для них это сенсация, прибежали к зданию СБУ. Вывели меня в 10 часов вечера, показали журналистам, что я жива. Вопросов не дали никаких задавать, просто показали секунд на 30, что она у нас, мы ее взяли. И на этом конец.

– А повязку с головы сняли?

– У них на глазах повязку сняли, показали без повязки. Но там какая ситуация: хочешь не хочешь, будешь сам повязку надевать, потому что это твоя защита. Если ты кого-то из них увидишь, готовься к тому, что этот человек может тебя убить. В передаче НТВ я сама себе косынкой глаза завязываю, потому что понимаю, что меня сейчас будут вести с верхнего этажа через все конвои, если я кому-то посмотрю в глаза и запомню его, то он уже будет меня считать свидетелем. Убийце и врагу в глаза лучше не смотреть, потому что есть большая вероятность того, что оттуда ты живым уже не вернешься. Так что повязку надели, завели в подвал, посадили на скамейку и говорят: "Ты знаешь, на чем ты сидишь? Ты сидишь на украинском флаге". Думаю, ну хоть что-то родное. Потом меня начали спрашивать очень долго про "Правый сектор", сколько их сюда приехало, знаю ли я лично Яроша, знаю ли я лично Билецкого, знаю ли я о том, что произошло в Харькове, где сейчас находится "Правый сектор". Я им объясняла, что Яроша лично не знаю, Билецкого тоже не знаю, где находится "Правый сектор", понятия не имею. В Краматорске и Славянске их явно нет – я была уверена на сто процентов. Визитки Яроша – это постановка была. Они начали меня снимать в подвале камерой, я это слышала по звукам. Постоянно что-то просили меня на камеру сказать, подтвердить, что я не знаю того, я не знаю того, чтобы у них видеодопрос был для кого-то. Кто-то, видно, это потом смотрел, возможно Гиркин, не могу сказать. Я спрашиваю: "Меня здесь изнасилуют?" Они начали дубинку мне совать, в левую руку: "На тебе дубинку, если будут насиловать, будешь отбиваться". Я начала кричать: "Уберите это от меня". Потом они говорят: "Может, тебе сыворотка правды поможет рассказать о "Правом секторе"?" Берут за правую руку, и я отключаюсь, мне показалось, секунд на 10. А мне вкололи сыворотку правды, чтобы не обманывала. А такой укол не каждый может выдержать. Если у вас сердце слабое, то можно было бы попрощаться с жизнью. Начала приходить в себя, они меня спрашивают: "Ирма, тебе плохо?" А я не могу ответить, вообще разговаривать не могла. Говорят: "Тебе плохо? У тебя сердце?" – "Да, у меня сердце". Я за сердце держалась все это время. "Принеси ей корвалол". Они принесли три таблетки. "Протяни руку". Я протянула руку. "Что это? Это не корвалол". Я привыкла, что корвалол в каплях, а не в таблетках. Они говорят: "Это корвалдин в таблетках". – "Я не верю". Один говорит: "Хочешь, я при тебе съем? Или раскуси, ты поймешь, что все-таки не наркотики". Поверила им на слово, выпила эти три таблетки, посидела полчаса. Они говорят: "Не трогайте ее". И после этого вывели меня опять на улицу, но повязки не снимали. Я понимаю почему. Скорее всего, что по глазам можно определить, что мне плохо и что я под воздействием какого-то препарата. Журналисты Lifenews начали устраивать допрос. Я буду после войны разбираться с ними в суде. Устраивали допрос, то есть принимали участие в пытках. Это было часа в два-три ночи. Дождались, пока подействует сыворотка правды, и стали допрашивать. На видеозаписи я разговариваю не так, как вообще по жизни себя веду. Конечно, заметили друзья мои, что это не Ирма и вообще что-то с ней не то. Потому что я говорю какое-то предложение и теряюсь. Там был такой момент на видеозаписи, что я где-то на пятой минуте просто потерялась. Помню, что я отключилась и забыла, что я говорила до этого. То есть легкий обморок.

После этого меня спустили в подвал, опять сказали, что я обвиняюсь в пытках, что я отрезала головы. Им даже "правдин" подтвердил, что я на Майдане никогда в жизни не бросала "коктейли Молотова", я такой человек, что не могу кого-то пытать, только защищать могу. До утра я не спала, сидела на скамейке. Мне сказали приготовиться, что утром с кем-то будет разговор. Потом меня вывели к журналистам, я не знала, что это какой-то брифинг или, как они написали, совместная пресс-конференция. Я даже не знали, куда меня ведут. Меня вывели на улицу, сняли повязку, и я смотрю, что журналистов очень много, человек 50, наверное. У меня сразу впечатление, что, слава богу, журналисты пришли меня спасать. Но я не могу им рассказать, что меня укололи, вообще ничего такого, что бы раздражало ополченцев. Я понимала, что если я это скажу при журналистах, то я уже не жилец. Вышла на пресс-конференцию, пообщалась с журналистами, сказала, что меня никто не обижает, что ко мне относятся хорошо. А что я могла сказать? Не могла я сказать, что надо мной издеваются, устраивают пытки. Меня не били – это правда. Мне не ломали ребра, не били в лицо. Но, честно говоря, лучше бы меня избили и отпустили, чем так, как они, издевались. То есть для меня морально это пережить было очень тяжело. Они меня убивали просто морально. Пообщалась я с журналистами, и Саймон Островский, известный журналист, все понял, что я не добровольно там нахожусь, что на самом деле хочу им сказать "Спасите, помогите", но сказать этого не могу. И он начал, как настоящий мужчина, на ополченцев кричать и требовал меня отпустить. После этого, я только сейчас это узнала, он пошел на пресс-конференцию Пономарева на следующий день, начал: "А где Ирма, отпустите Ирму, вы ее незаконно держите". Его за то, что он встал на мою защиту, тоже бросили в тот же подвал, где и я. Наказали так.

– В подвале СБУ у вас была отдельная камера или вас поместили с другими задержанными?

– Там было все забито мужчинами, а я одна женщина. Они меня держали в самой большой комнате, где допрашивали известных людей. А в комнатах других человек по 7-8 было. И меня держали постоянно на этой скамейке. Мне принесли на следующий день матрас, постелили в углу центральной комнаты и сказали: "Ложись спать". Но я 4 дня сидела на лавке, вообще не спала, я боялась, что меня изнасилуют, очень боялась. Потому что они постоянно говорили о том, что давайте ее бросим на казарму, давай ее пустим по кругу – такие разговоры. Пугали меня. Один раз зашел автоматчик, я говорю: "Меня здесь изнасилуют?" А он говорит: "Нет. Если тебя хоть кто-то пальцем тронет (я не знаю, кто это был, повязка на голове, но он уверенно сказал), то я первый пристрелю". Я тогда успокоилась. Он, наверное, понял, что меня надо успокоить, потому что я очень часто спрашивала: не изнасилуют ли ополченцы меня в этом подвале?

Смонтировали, что я отреклась от Майдана

Я объявила с первого дня голодовку. Через день после брифинга меня завели на второй этаж, и телеканал НТВ начал брать интервью. Я опять же не знала, куда меня ведут и с кем я буду общаться. Там никто не спрашивал, хочешь ты давать интервью или не хочешь. То есть тебя куда-то ведут, а потом, когда садишься за стол, тебе развязывают глаза, понимаешь, что это журналисты и сейчас будут задавать вопросы. Понимаешь, что будет монтаж видео. Там, где я говорю о Турчинове, они отрезали и поставили, что я говорю о Яценюке. Почему они Турчинова, когда он был исполняющий обязанности президента, не захотели топить? Очень интересно. Потом там, где я говорю: "Я так понимаю, вы хотите из меня сделать Сашу Белого, я буду убийца, садистка и киллерша?", они этот кусок обрезают и оставляют, где я говорю: я киллер, убийца и садистка. Получился фильм, где я чуть ли не сама признаюсь в том, что я киллер, убийца, и якобы отказываюсь от Майдана. То есть смонтировали так, что я отреклась от Майдана. Я от Майдана никогда не могу отречься, мы это начинали – нам это заканчивать. Не может даже стоять вопроса, что я от чего-то отреклась или вместе начинали, а заканчивает пускай кто-то другой – это тоже, я считаю, неправильно.

– Ирма, вы сказали, что хотите подать в суд на Lifenews. А на НТВ тоже? Следует их наказать за то, что они перемонтируют интервью?

– Конечно. Когда заканчивалось интервью с НТВ, я их предупреждала: "Ребята, если я выживу, а я обязательно выживу, и будет какая-то нарезка или вы из меня сделаете Сашу Белого, я не буду судиться лично с телеканалом, я буду судиться лично с тобой, я тебя буду искать". Потому что она сегодня работает на НТВ, а завтра будет работать на Lifenews или еще в каком-то издании. Я хочу, чтобы персонально отвечала журналистка, редактор, который этим занимался. Но это будет потом, сейчас просто не до этого – сейчас война, сейчас нужно солдатам помогать. Народ не поймет: тут война идет, а она судится с телеканалами. Хотя это очень нужно, потому что ополченцы свято верили в эту версию, что я пытала "Беркут". И вот эти все сюжеты заставляли юго-восток подниматься против центральной Украины.

– И вы все 77 дней провели в СБУ? Или вас перевели потом, как и других задержанных, в другое здание?

– Семь дней приблизительно, когда голодовку объявила, я провела в здании СБУ в подвале. На третий или четвертый день меня перевели в комнату, где был Саймон Островский, его оттуда выпустили, а меня перевели. Тот флаг, на котором я сидела, я забрала с собой. Спросила: "Вам же он не нужен? Если не нужен, я заберу". Они говорят: "У нас есть еще один флаг, валяется во дворе. Если хочешь, мы тебе принесем". – "Давайте". Обычные охранники, которые ничего не решали, в допросах не принимали участия. Они могли принести чай, сигареты, попросить, чтобы я покушала, относились всегда нормально. Это были, насколько я поняла, местные жители из Славянска. Принесли еще один флаг, а в подвале были трубы, я и на одну сторону повесила флаг, и на вторую и попросила бумагу. Это были бланки СБУ, на обратной стороне был написан адрес. Я поняла, где я нахожусь, а до этого я вообще не понимала, что это за здание и где меня держат. Пробыла я там 7 дней. Приехал кто-то с ополчения, завязали глаза и перевели в здание горсовета на третий этаж. Посадили на одни сутки вместе с мэром города Нелей Штепой. Я не знала даже, что это за женщина. Открыли комнату, завели туда и говорят Штепе: "Это чтобы вам не было скучно".

"Не надо делать прическу"

– Она в каких условиях находилась? Ходили слухи, что она в привилегированных условиях, на полусвободном положении. Это неправда?

– Нет, не на полусвободном. Она была закрыта в комнате на ключ – это не свободное положение. Завели меня в комнату, я спрашиваю: "Вы кто?" Она мне говорит: "Я мэр города Неля Штепа. А вы кто?" – "Я сотница с Майдана Ирма Крат". Рассказала ей свою историю. Она говорит, что была дома, у нее дом около горсовета находится. "Смотрю в окно, вижу, что бегут автоматчики в сторону горсовета. И понимаю, что будет захват". Она звонит начальнику райотдела и говорит: "Слушай, там бегут с автоматами люди". Начальник райотдела отвечает: "Все нормально, не переживай. Это наши люди". То есть чуть ли не украинская армия. Она говорит, что в тот день очень много людей собралось возле горсовета, стали митинговать, паниковать: что это такое, кто это такие? Она пошла в горсовет, начала успокаивать народ, что это наши люди, все хорошо, успокойтесь. А потом, когда поняла, что это не наши люди, по скайпу вышла на Савика Шустера и вечером дала интервью, что она за Украину и что ее обманули. Я видела этот прямой эфир как раз перед отъездом из Киева. А, может быть, она поняла, что в любом случае Пономарев заберет у нее место мэра, и решила все-таки поддержать Украину. После этого ее арестовали и бросили на третьем этаже в комнату, в кабинет. Она говорила, что ее избили, просили написать заявление на увольнение. Ударили в голову один раз и начали бить по ногам. А я, говорит, лежу и думаю: "Да ну нафиг так бить – напишу заявление на увольнение". Она подняла штаны, у нее на ногах действительно были ссадины, синяки. И она написала им документ, что я такая-то, мэр города, хочу сложить обязанности в связи с состоянием здоровья. Такую легенду она придумала или ей придумали. Она говорит: "Надо, наверное, поспать, потому что завтра сессия горсовета, буду читать, что я ухожу, а депутаты должны проголосовать. Надо прическу сделать". Я говорю: "Чтобы народ понял, что вы не добровольно уходите, не надо делать прическу. Вы сейчас в спортивном костюме, не надо переодеваться. Потому что народ глупый у нас, подумает, что действительно вы хотите уйти". Она послушалась меня, не делала прическу и пошла в спортивном костюме. Потом возвращается назад. Я спрашиваю: "Что депутаты? Как реакция?" Она говорит, что депутаты в первый раз увидели, что мэр города заходит на сессию горсовета в спортивном костюме и без прически. У всех, естественно, шок. "Они ничего не говорили, женщины плакали, рыдали". Увидели первый раз Штепу не как королеву красоты, а как будто из концлагеря привезли. Они поняли все и не проголосовали. Ее вернули назад в комнату. Потом опять созвали сессию, опять не голосуют депутаты: они же поняли, что происходит, что она не добровольно. Потом, насколько я понимаю, их протянули всех через подвал, хватило по два-три часа. Всех вызвали на сессию горсовета, короче говоря, заставили поднять руки. Они опустили головы, Штепа расплакалась, все единогласно приняли решение, что все-таки ей надо уйти. Так издеваться над человеком только садисты могут. Чем лучше она сидела, чем мы, если сравнить? У нее дочка есть, у дочки маленький ребенок. Постоянно дочка плакала под горсоветом с ребенком и просила только об одном: "Можно я буду к матери приходить и приносить кушать?" Штепа отказывалась есть то, что готовили на кухне, говорила, что ее хотят отравить. Дали добро дочке, что она может один раз в день приходить и приносить ей покушать, под конвоем, то есть проверяют, есть ли телефоны, что в сумках, чтобы ничего такого не занесла. Я Штепу морально успокаивала, поднимала дух. После этого нас разлучили. Сказали, что я плохо на нее действую. Вместе бороться как бы веселей, не так страшно. А когда ты в одиночке сидишь, совсем по-другому себя чувствуешь. И нас расселили. Рядом маленькая комната архива была, меня заселили туда. А Штепа попросилась ходить на кухню работать. Она две недели ходила на кухню готовить еду – это единственное, что ей разрешили за три месяца. Она работала под конвоем там. А перед тем, как освобождали Славянск, не знаю почему, ей запретили ходить на кухню.

– Сейчас Штепа снова арестована и обвиняется в сотрудничестве с сепаратистами. Обвинение необоснованное?

– Это я могу подтвердить. Почему ее обвинили? Она давала интервью. Извините, женщина плачет, женщина в спортивном костюме, возле нее автоматчики. Она плачет и говорит: "Путин, прийди сюда и освободи Славянск". Конечно, она от страха будет говорить что угодно. Она не такая сильная духом, как я. Я до конца за Украину. Меня можно убить, но победить меня невозможно. А бывают люди такого плана, что ей все равно, какого цвета будет флаг, лишь бы не было войны. Путин придет, придет украинская армия или будут ополченцы, самое главное для нее было, чтобы она осталась мэром города, чтобы не бомбили Славянск, а цвет флага ее не интересовал. Вот это ее была позиция. И, самое главное, выжить. Она постоянно боялась, что ее убьют. Говорила, что с нее требуют шесть миллионов гривен ополченцы. Шесть миллионов гривен – и ты свободна. А я ей говорила, что, если я первой выйду на свободу, я буду просить ополченцев, чтобы вас отпустили в Киев. Все буду делать для того, чтобы вас вытянуть отсюда. Мы с ней договорились, что кто первый выйдет, тот того и будет спасать. Даже если бы она триста раз меняла свое мнение, все равно для меня она не слабая духом женщина, и то, что она пережила, не каждый мужчина переживет. Те, кто ее осуждает, пускай побудут в плену хотя бы два дня. Не трех месяцев, а двух дней хватит, чтобы агитировали за Аргентину, даже не за Россию.

– А кто из сепаратистов с вами разговаривал? Гиркин-Стрелков, Пономарев?

– Пономарев часто приходил. Пономарев был одиноким человеком, ему не с кем было пообщаться, и он любил со мной подискутировать, приходил ко мне в камеру, отстаивал интересы Новороссии, а я воевала за Украину. Но он меня не хотел убить, ему нравилось, что я не предательница. Всем нравилось. Ромашка – снайпер, которого убили, он тоже говорил, что вы все предатели, а Ирма – патриотка. Если честно, многим из тех, кто там был на руководящих должностях, не с кем было поговорить. Потому что контингент собрался такой – бывшие заключенные, книг не читали, стихов не читали. Я пишу книгу, им даже неинтересно, что я пишу. Я написала стих, говорю: "Давайте я вам прочитаю стихи за Украину". Они говорят: "Мы не любим стихи". А я много написала в поддержку Украины, украинской армии стихов. Никто не запрещал, никто не издевался. Им все равно было. Хочешь писать стихи – пожалуйста, пиши. Не хочешь писать – не пиши. Хочешь писать книгу – пожалуйста. Меня журналисты спрашивали: "А почему вам разрешали писать книгу, а другим не разрешали?" Другие не просили ручку, не просили бумагу. Если бы они попросили, да какие вопросы? Хоть целый сценарий пишите и фильмы готовьте.

"Я буду любить Украину даже в гробу"

– Вы ведь Стрелкову и Путину написали письмо?

– Да. Это когда Пономарев говорил, что тебя нет в списке пленных. "Мы тебя хотим обменять, а они тебя не обменяют, потому что ты критиковала украинскую власть. Им выгодно, чтобы ты у нас была. Я тебя, если буду отдавать, то только на обмен и плюс выкуп". Они хотели за меня сто тысяч долларов. Я прошу: отпустите, пожалуйста. Пономарев говорит: "Они хотят, чтобы я сделал поступок доброй воли, чтобы просто отпустил и уходи. А у нас война, у нас такие номера не проходят, они хотят нас обмануть". Насколько он мне правду говорил, это тоже под вопросом. Потому что украинская сторона говорит наоборот, что мы просили, умоляли, все делали, но Пономарев просил сто тысяч долларов и хотел обменять чуть ли не на трех генералов меня. Потом приехал ко мне через месяц или полтора Максим Шевченко. Была встреча – я, Шевченко и Пономарев. И Шевченко говорит: "Генеральный директор "112 телеканала" просит, чтобы я посодействовал, чтобы тебя отпустили, я прошу Пономарева это сделать. Если руководство примет положительное решение, ты будешь на свободе". Я думала, что меня все-таки отпустят. Максим Шевченко уехал, но меня никто не отпустил. Потом украли трех журналистов Lifenews. Пономарев заявил по телеканалам, что готов обменять на Ирму Крат троих "лайфньюсовцев", но украинская сторона отпустила просто так "лайфньюсовцев", а меня не обменяли. И когда я вышла на свободу, мои друзья подтвердили, что да, Ирма, была такая ситуация, когда были пойманы журналисты Lifenews, их отпустили, сделали жест доброй воли, а про тебя якобы опять забыли. После этого, конечно, я расстроилась, расплакалась. Сидеть в одиночке врагу не пожелаю. Написала Гиркину письмо, чтобы меня расстрелял. "Я любила, люблю и буду любить Украину даже в гробу, но нашей стране не нужны патриоты". Отдала охране. Они: "Мы такое письмо не будем передавать". А охрана привыкла ко мне, уже сколько охраняют. Я говорю: "Отдавайте письмо". Три дня не отдавали. Я объявила вторую голодовку, на девятый день голодовки пришел какой-то командир и говорит: "Мне говорят, что девчонки не кушают". Из этих слов я поняла, что Штепа меня поддержала, Штепа узнала о том, что я объявила голодовку. Думаю – молодец. Мы хоть и находимся на одном этаже, но последние недели мы друг друга не видели, потому что она даже в туалет не выходила, а могли пересечься только в туалете. Она в мою комнату передала книгу Алексея Толстого "Эмигранты" и две иконы. Переживала за меня.

– А когда Пономарева арестовал Гиркин, его посадили рядом с вами?

– Нет, насколько мне известно, его в здании СБУ держали. Мое мнение, почему его арестовали: начали стрелять по горсовету свои же люди, ополченцы. Когда он понял, что началась настоящая война, что тут все будет не по-честному, он смотал удочки, пытался бежать, не захотел оставаться в ополчении. Его, насколько я понимаю, поймали на границе, и за то, что он сбежал, посадили в подвал. А когда был обстрел, попало в мое окно, стекло разбилось. Я испугалась, конечно, очень сильно. После этого я написала письмо.

– Но Гиркин не ответил и вообще с вами никак не связывался?

– Нет, не ответил. Но у него письмо это есть. Если у него попросить, я думаю, что он даст. Потому что мало кто верит, что я вообще такое письмо написала. Думают, что люди не могут писать такие письма. Но настоящие патриоты могут. Просто надо этот кошмар и ужас пережить. Гиркин сто процентов получил письмо, потому что в это время он в Славянске находился.

"Похоронимся в подвале и ни разу бандеровца не увидим"

– Изменилось что-то после этих месяцев плена в вашем отношении к происходящему на востоке Украины?

– Я им сочувствую. Я их не поддерживаю абсолютно, но тому контингенту, который охранял, в ополчении находился, не просто сочувствую, а очень сочувствую. Их обманывают на каждом повороте. Можно поверить, что я "Беркуту" головы отрезала? Я говорю: "Вы меня охраняете, вы видите, что я за человек, я пишу стихи, я пишу книгу. Неужели вы не можете понять, что это обман?" А они поверили, что это правда. Сидят под дверью молодые парни и говорят, а я слышу их разговор: "Так что же, похоронимся в подвале и даже ни разу бандеровца не увидим?" Можно таким людям сочувствовать или нет? Для них бандеровец с рогами, с копытами, что-то страшное. И они в это верят. Самое обидное, что они не понимают, что война никому не нужна. То же самое, как и я, мы вообще шестерки в этом деле. Пословица есть, что паны дерутся, а у холопов чубы летят. Я им всем объясняла: неправда, что всех русскоязычных хотят убить. Они мне вопрос задают: "Ирма, ваши солдаты сказали, что всех русскоязычных будут расстреливать". Я говорю: "Вы такой бред говорите. Как вам после этих слов не сочувствовать?" Почему я не верю в то, что говорят русские телеканалы, и часто не верю в то, что говорят украинские телеканалы? Потому что у меня есть свой мозг, я анализирую. Я езжу на место событий, чтобы понимать народ, я не прячусь, как другие народные депутаты. Я поехала на юго-восток, я понимала, что могут задержать, но все равно поехала для того, чтобы с ними пообщаться и показать, что мы вам не враги, что мы можем к вам приезжать без оружия, так, как я это сделала, я им объясняла: я приехала к вам без оружия, без гранат, без пистолета. Я приехала с миром.

"Вся Россия верит, что я киллер"

У меня охрана менялась каждые две-три недели, чтобы не было привыкания. Когда я начала с ними общаться, они чуть ли не вставали на сторону Украины. Мне последний месяц вообще запретили общаться с ополченцами. Потому что я знаю, как надо общаться с людьми. Если мне надо что-то доказать, я в любом случае докажу. Когда они сами понимали, что их обманывают, что их используют, а им же обидно, что вы нас за лохов держите, почему вы сказали, что Ирма пытала "Беркут", она особо опасна и мы ее охраняем как особо опасную, а оказывается, она никого не пытала. Это их возмущало, тех, кто понимал. 10-15 дней мне нужно было для того, чтобы они это поняли. А сколько у нас еще такого народа, сколько у нас миллионов обманутых! Вся Россия верит, что я киллер. Свято верят, что я убийца. Потому что я сама по себе добрый человек, но черты лица, если посмотреть, у меня грубые. Под киллера, под сюжет я очень даже подхожу, потому что я сильная духом, очень часто наезжала в судах, кричала, отстаивала интересы народа. С властью я ласково никогда не общалась. Порезали видеокуски, закинули в интернет, как я могу общаться с властями, и очень даже подошло под роль садистки и киллерши.

– Ирма, я знаю, что вы встречались сейчас с представителями ОБСЕ. Вы готовите сейчас вместе с другими заложниками иск против России в Страсбургский суд?

– У меня этим вопросом занимается адвокат. Честно говоря, у меня нет времени. Потом мне пришло письмо, что мое дело засекречено и я не имею права общаться с журналистами. Я им говорю, спасибо, но это нарушение, как это я не имею права общаться с журналистами? Если я буду держать информацию в себе, это большая вероятность того, что меня завалят. Лучше я эту информацию озвучу, скажу вам, журналисту, что у меня требовали сто тысяч долларов, у Штепы требовали шесть миллионов гривен и Штепа была избита – этого ведь никто не говорит. Я считаю, что журналист должен рассказать все от начала и до конца. Почему до этого не давала интервью? Во-первых, мне тяжело было даже разговаривать. Во-вторых, тяжело вспоминать. Вы чувствуете, я когда вспоминаю эти все моменты, я даже заикаюсь, потому что мне тяжело. Когда я сидела в подвале, ко мне подходит мужчина, я его спрашиваю: "Вы меня изнасилуете?" – "Нет". – "Убьете?" – "Нет". И говорит на полном серьезе: "Мы тебя живьем закопаем". Я сижу и три месяца думаю, что меня живьем закопают. Это спасибо Богу, что крыша не поехала. Что значит сидеть в камере-одиночке? Там не то что с ума можно сойти. Честно говоря, я думала, что лучше умереть. Все прячутся в подвал, а у нас начинается бомбежка. Ты лежишь с иконой в руках, не выпуская ее, с 10 вечера до 3 утра, и смотришь: вот сейчас в твое окно опять попадет. Ты сто раз за ночь молишься, не спишь. Я 10 дней продержалась и не ела. Они в шоке были от того, что я патриотка. Прошло три месяца: как они только ни издевались, а я все равно не сдаюсь. Когда я написала письмо, что прошу меня расстрелять, потому что я любила, люблю и буду любить Украину даже в гробу, они вообще охренели. Они меня зауважали после этого.

"Я в плену так не плакала, как на свободе"

– Я выхожу на свободу и начинаю изучать материалы, смотреть, кто вставал на мою защиту. "Украинская правда" пишет: Ирма Крат никогда не была журналисткой. У меня 7 лет было издание, газета "Свобода слова", я редактор, 12 страниц. Каждую неделю выходила газета. Я своими руками набирала, ездила по Полтавской области, самые горячие репортажи, самый большой тираж. Какое вы имеете право меня называть не журналисткой? Новостной интернет-телеканал я сама создала и набрала команду. Какое вы имеете право называть меня не журналисткой? Первый человек, который вывел на Майдане прямой эфир и научил "Громадьске телебачение", как выходить в эфире с места события, – это была я. Потом появилось через пару дней Радио Свобода, и мы работали, можно сказать, на пару. И вы называете меня не журналисткой! Это разве не предательство? Лучше бы меня убили!

Что мне обижаться на Россию, если и так было понятно, что Россия смонтирует эти репортажи? Мы их враги, грубо говоря. Но больно, когда тебя предают свои люди. Украинский журналист помогал НТВшникам делать репортаж, выстроить хронологию событий. Обидно или нет? Хочется после этого плакать. Все иностранные издания встали на мою защиту: Италия, Франция, Германия, Голландия, а Украина промолчала. Почему моя страна не встала на мою защиту, не сделала репортаж, что это неправда? Даже не соизволили пустить бегущую строку о том, что Ирма Крат не принимала участия в пытках на Майдане, что Ирма Крат не может быть киллером. Пятый канал показывает: освободили из плена Ирму Крат, которая обвинялась в пытках над "Беркутом". Надо было пустить фразу: против нее сфальсифицировали дело ополченцы или Россия и удерживали в плену. А они сказали так, что будто бы подтвердили, что Ирма Крат освобождена из плена, напомним, что она обвинялась в пытках на Майдане. Как я после этого должна относиться к украинским журналистам? Обидно мне или нет? Я в плену так не плакала, как я плакала две недели на свободе. Я боялась кому-то дать интервью, потому что думала, что опять напишут что-то плохое.