Синдром Молотова – Риббентропа

23 августа исполняется 75 лет с момента подписания договора о ненападении между нацистской Германией и сталинским СССР, вошедшего в историю как пакт Молотова – Риббентропа. События на Украине, которые вновь сделали аннексию инструментом международной политики, превращают давнюю трагедию в весьма актуальное событие.

Секретные протоколы, которыми был дополнен советско-германский пакт, означали разделение Восточной Европы на гитлеровскую и сталинскую сферы влияния и, в частности, предопределили разгром и расчленение Польши Германией и СССР. Лишь полвека спустя, в 1989 году, советская сторона официально признала существование секретных протоколов. В западном общественном мнении утвердился взгляд на советско-германский пакт как договор, "при помощи которого тоталитарные диктатуры разделили между собой Прибалтику и Польшу, Финляндию и Румынию. Нападение на Польшу со стороны Германии и Советского Союза в сентябре 1939 года было началом беспримерной войны на завоевание и уничтожение".

В России споры вокруг соглашения, подписанного на исходе лета 1939 года в Кремле, не утихают. Фактически это споры о самой сути политики. Предполагает ли она ставку на грубую силу, в обход международного права? Допустимо ли нарушение прежних договоренностей (напомним, что у СССР с 1932 года, а у Германии – с 1934-го имелись договоры о ненападении с Польшей) в погоне за моментальной геополитической выгодой? Где границы допустимого в дипломатии и в какой ситуации она не предотвращает войну, а приближает ее?

Вот мнения о пакте Молотова – Риббентропа, высказанные в разные годы российскими и западными историками.

Исаак Дойчер, британский историк и публицист, в биографии Сталина (1949): "Его критики считают пакт свидетельством все большей политической аморальности Сталина. Его сторонники утверждают, что, несмотря на все изгибы его политики, он никогда не терял из виду конечной цели… Сам он и в 1941 году отрицал, что совершил ошибку, заявляя: "Мы обеспечили нашей стране полтора года мира и возможность подготовить наши силы к сопротивлению".

Адам Улам, польско-американский историк и политолог: "Для убежденного коммуниста, будь то Троцкий, Бухарин или Сталин, разница между Гитлером и Чемберленом была лишь в оттенках. Но, возможно, ни один другой лидер не сумел бы вести эту обманную игру столь цинично и умно, как это сделал Сталин в летние месяцы 1939 года".

Александр Некрич, советский историк-диссидент, в книге "22 июня 1941" (1966): "Сталин не хотел быть квалифицированным как агрессор вместе с Гитлером. Ему нужен разрыв во времени. Советские войска вступают в Польшу лишь 17 сентября. Теперь положение Польши становится абсолютно безнадежным. После подписания договора о ненападении начинается новый период в советско-германских отношениях: неполного союза. Вступление Красной Армии на территорию Польши было первым практическим актом этого неполного союза".

Сергей Случ, российский историк, автор работы "СССР и Германия в 1918–1939 годах": "Содержание, причем не только секретной части, но и открытой части соглашения между СССР и Германией, было грубым нарушением международного права, поскольку тем самым был нарушен договор, существовавший с тридцать второго года с Польшей".

Алексей Исаев, российский военный историк: "Сами по себе секретные протоколы не являются чем-то особо выдающимся и из ряда вон выходящим в международных договоренностях, особенно того периода. Да, они в какой-то мере были циничными, но не сказать, что это строго запрещенная практика на тот момент. Слов о военном союзе не было, в этом смысле секретный дополнительный протокол не представляет собой такой страшный документ, которого следовало бы стесняться".

Марк Солонин, российский историк: "Пакт, хоть и назывался пактом о ненападении между СССР и Германией, в конкретной исторической ситуации 39 года мог означать только одно: пакт о ненападении Сталина на Гитлера, пакт о том, что Советский Союз не будет мешать Гитлеру начать войну с Польшей. И всего лишь за то, что Сталин не будет мешать Гитлеру, Сталин брал с Гитлера огромные откупные в размере больше половины Польши, которую только предстояло немецкой армии завоевать. Поэтому это был пакт о ненападении Советского Союза на Германию, о непротивлении германской агрессии, причем отнюдь не бесплатном непротивлении. Фактически Сталин присоединился к грабежу разбойничьей гитлеровской добычи".

Остается добавить, что и российское общество в целом далеко от единства в оценках пакта Молотова – Риббентропа. Данных свежих опросов на эту тему пока нет, но пять лет назад, накануне 70-й годовщины советско-германского соглашения, 57% респондентов, опрошенных ВЦИОМ, не видели ничего предосудительного в этом договоре. Есть, правда, существенное "но": свое мнение сформулировали лишь те, кто сказал, что знает о самом этом соглашении (40% от общего числа опрошенных) или хотя бы "что-то слышал о нем" (27%). Годом позже "Левада-центр", проведший аналогичное исследование, опубликовал следующие данные: 45% опрошенных ничего не слышали о пакте Молотова – Риббентропа, 33% слышали и в той или иной степени поддерживают его подписание, 22% – более или менее осуждают. Иными словами, для массового сознания россиян это событие становится все менее известным. Учитывая, как шли дела в России в последние 4 года, можно предположить, что за это время картина не претерпела сильных изменений – по крайней мере в негативную для сторонников Сталина и его политики сторону.

О некоторых исторических деталях, связанных с пактом Молотова – Риббентропа и предшествующими событиями, и о том, как они воспринимаются спустя 75 лет в Польше, Радио Свобода рассказал историк Мацей Коркуць, сотрудник краковского филиала Института национальной памяти Польши.

– Можно ли считать, что Польша первой поняла опасность, которую несет Европе Гитлер? Насколько документально подтверждена известная версия о том, что польский лидер Юзеф Пилсудский уже в 1933 году, вскоре после прихода нацистов к власти, предлагал французскому руководству начать превентивную войну против Германии – и только после отказа Парижа сменил курс и заключил пакт о ненападении с Германией в 1934-м?

– Дипломатические шаги предпринимались, историки говорят в этой связи о концепции превентивной войны. Но тогда, в начале 1930-х годов, речь шла не конкретно о Гитлере, а о том, как шире подойти к вопросу защиты от Германии, которая потенциально была опасным соседом. Но не нашлось партнеров, которые бы поддержали тогда поляков, а в одиночку Польша не могла себе позволить действовать агрессивно. Хотя в те годы, в начале 30-х, в том, что касается военного потенциала, мы были сильнее Германии.

– Почему Польша ограничилась пактом о ненападении, подписанным в начале 1934 года, и не пошла, как Венгрия или Румыния, на полномасштабный союз с Гитлером как меньшее зло? Покойный польский историк профессор Павел Вечоркевич, считал, например, что это был бы вполне приемлемый вариант для поляков, если бы Гитлер "отблагодарил" их за военный союз землями на востоке, и что участие Польши в войне против СССР могло бы решающим образом изменить ход войны на Восточном фронте в 1941 году…

– Это надуманные и высосанные из пальца теории, которые могут быть интересны разве что любителям альтернативной истории. На самом деле с немецкой стороны у нас не было ни одного партнера, который бы заявил, что Германия намерена сосуществовать с нами как с независимым и самостоятельным государством. Гитлеру нужны были государства, которые будут ему подчиняться. Он с уважением относился к соседям-полякам до момента, пока у него не было достаточно сил для того, чтобы начать вооруженный конфликт. Политика Гитлера основывалась на стремлении отказаться от Версальского мирного договора, который был подписан после окончания Первой мировой войны. В нем были обозначены новые западные границы Польши, которые никак не устраивали Гитлера. Сохранение положений Версальского договора, однако, было в интересах Польши, которая стремилась удержать земли, ранее находившиеся под властью Пруссии, – это Великопольша, Поморье и частично Силезия. Никакие немецкие планы экспансии на восток учета этих наших интересов не предусматривали. Поэтому Польша проводила политику равновесия. Когда стало ясно, что с востока и запада у наших границ выросли военные гиганты, Польша не хотела связываться ни с одним, ни с другим, ведь и Москва, и Берлин оспаривали положения Версальского договора. Независимость же Польши была элементом "версальской системы". Нет смысла сотрудничать с кем-либо, кто хочет на тебя напасть и забрать значительную часть территории или вообще оккупировать все государство. Почитав хоть Ленина и Сталина, хоть "Майн Кампф" Гитлера, нельзя было испытывать никаких иллюзий насчет возможности договориться с обеими этими диктатурами. Позднее, став значительно сильнее, Гитлер показал, что такие страны, как Венгрия или Румыния, были нужны ему не как партнеры, а как рабы, для увеличения собственного потенциала. Польша вела независимую политику, и именно поэтому она стала первой страной, которая оказала вооруженное сопротивление гитлеровской мощи. Началась война, которая в результате привела к краху Гитлера. Но в финале этой войны оказалось, что мы стали жертвой другой тоталитарной империи.

– Вы считаете, что поэтому же Польша не пошла на союз со Сталиным и отказалась рассматривать возможность присутствия Красной армии на своей территории в случае совместной войны СССР, Польши и западных стран против Гитлера? Многие историки считают, что именно это сорвало в 1939 году возможность договоренности между СССР и Западом…

– Польша не позволила, чтобы у нее за спиной кто-то договаривался с русскими, коль скоро элементом этого предполагаемого соглашения должен был стать переход советских войск через наши границы. Поляки хорошо понимали, что это закончилось бы агрессией – если Красная армия вошла бы на территорию Польши, то уже не покинула бы ее. И так и случилось, ведь после 1945 года советская армия осталась на территории Польши до самого распада СССР.

– Можно ли говорить о том, что в отношениях поляков с русскими и (в чуть меньшей мере) с немцами до сих пор проявляется "синдром Молотова – Риббентропа", то есть боязнь того, что Россия и Германия опять сговорятся за спиной Польши и в ущерб ей?

– Я не знаю, могут ли Москва и Берлин договориться по военным или геополитическим вопросам, захотят ли они повторять то, что было десятки лет назад. Мир меняется, и через 30-50 лет мы, возможно, будем говорить о свосем других проблемах. Однако каждый разумный народ смотрит на свою новейшую историю и делает выводы. Поэтому в Польше такие проекты, как газопровод "Северный поток", который появился по политическим причинам, не могут вызывать позитивных ассоциаций. Мы также очень осторожно относимся к действиям Германии, которая не принимает наши интересы во внимание, выстраивая свои отношения с Москвой. Когда-то Ангела Меркель обещала, что "не будет визитов в Москву без остановки в Варшаве", а сегодня она не всегда этого придерживается. Это, однако, не означает, что мы видим сегодня опасность повторения пакта Молотова – Риббентропа. Разница огромная. Тогда СССР и Германия вели политику, чьи приоритеты были для Польши вражескими. А сегодня Германия, как и Польша, является частью НАТО и ЕС, и немцы неизбежно принимают это во внимание.

– А проявилось ли это как-то в связи с кризисом на Украине?

– Если посмотреть на то, что присходит сейчас на Украине, то вы получите ответ, почему в прошлом Польша не хотела и не должна была иметь союзов ни со Сталиным, ни с Гитлером. Почему Украина не ищет сегодня союза с Путиным? Потому что сама является предметом агрессии со стороны советских сил, которые действуют различными способами. Извините, не советских, а российских, конечно. Однако даже эта моя оговорка не случайна, ведь то, что делает Путин, напоминает советские времена. В связи с событиями на Украине следует задать более общий вопрос: сделала ли вся Европа, не только Германия, выводы из того, что случилось в 1939 году? Скажем, сделала ли выводы Франция, исходя из того, что тогда эта страна фактически не выполнила свои союзнические обязательства? Ведь пункт 5 сегодняшнего Устава НАТО о союзнической взаимопомощи сформулирован значительно более мягко, чем те обязательства, которые имели по отношению к Польше в 1939 году Великобритания и Франция. Если проводить исторические параллели, то те же французы должны воспринимать то, что происходит на Украине, также и как угрозу для них, хотя Франция находится далеко от места событий. Так же на это должны смотреть и другие европейские страны, не говоря уже о Польше.