Ежегодно с 10 утра до 22 вечера, сменяя друг друга, у Соловецкого камня в Москве люди приходят и читают имена людей, расстрелянных в Москве в годы советского террора.
"Мемориал" проводит акцию "Возвращение имен" уже восьмой раз, имена звучат 12 часов без остановки, но еще не дошли и до середины списка: за годы террора только в Москве были расстреляны более 40 тысяч человек.
"Международный Мемориал" ведет прямую видеотрансляцию памятной акции из центра Москвы
– Мы читаем имена тех, кто был расстрелян во времена сталинского "Большого террора". Только в Москве было расстреляно больше 40 тысяч человек. Мы уже много лет читаем имена и не прочитали еще и половины этого списка. Мы знаем и современных политизаключенных. Слава тебе Господи, у нас сейчас смертная казнь не применяется. И тот список, который нужно зачитывать на Лубянской площади, не пополняется.
Так член правления правозащитного общества "Мемориал" Александр Черкасов объясняет, почему акция "Возвращение имен" обращена к прошлому и не касается нынешних российских политических заключенных. Их списки "Мемориал" тоже составляет и сотрудничает с другими организациями, занимающимися поддержкой политических заключенных, а сам Черкасов приглашен принять участие в проекте экс-главы "ЮКОСа" Михаила Ходорковского "Политзеки 2.0".
День памяти жертв политических репрессий отмечают 30 октября, в советское время в этот день диссиденты отмечали "День политзаключенного" - в 1974 году это предложил Кронид Любарский, и 30 октября на квартире у Андрея Сахарова последние остававшиеся на свободе члены инициативной группы в защиту прав человека в СССР Татьяна Великанова, Татьяна Ходорович и Сергей Ковалев провели пресс-конференцию, был подготовлен специальный выпуск "Хроники текущих событий", посвященный политическим заключенным. Накануне этой даты, 29 октября, "Мемориал" проводит в центре Москвы на Лубянской площади традиционную акцию "Возвращение имен", на которой зачитывают имена погибших в годы "Большого террора".
– В этом году, как и в прошлые годы, будем читать имена на Лубянской площади. Целый день с 10 утра до 10 вечера люди смогут приходить на Лубянскую площадь и зачитать вслух, чтобы прозвучало на всю площадь, имена, даты рождения, даты смерти, профессии, адреса тех, кто сгинул в годы "большого террора", – говорит Черкасов.
По словам Черкасова, память о трагедии 20-го века маргинализируется:
Террор, то, что деликатно называется репрессиями - явление не местного масштаба, это перепахало всю страну
– День этот отмечают во многих регионах, особенно там, где было много лагерей, где было много ссыльных, где все об этом помнят. Например, в республике Коми или Пермском крае. Другое дело, что в риторике властей последние годы изменилось многое. Несколько лет назад были внесены изменения, и жертвы политических репрессий, то есть сами бывшие узники и дети, были отнесены к местному ведению, местные администрации должны были об этом заботиться. Казалось бы, маленькое и чисто бюрократическое изменение, но на самом деле достаточно важное. Представьте себе День победы в Великой Отечественной войне в Свердловской области над фашистской Германией. Трудно представить. Ведь Великая Отечественная война была общей для всего Советского Союза. Точно так же и террор, то, что деликатно называется репрессиями - это явление не местного масштаба, это то, что перепахало всю страну. Местная память оторвана от общенациональной - как некоторый краеведческий момент, а не как часть общей судьбы. Наконец, после многих лет разработки федеральной целевой программы в этом году, насколько я понимаю, стали достоянием наметки высоких чиновников насчет того, что в рамках нашего развития культуры не нужна программа по увековечиванию памяти жертв террора. Логично. В министерстве, где главный Мединский (Владимир Мединский, министр культуры России, - РС), увековечивать память жертв террора - это было бы противоестественно. Это уже не будет частью государственной политики. Память о трагических годах и десятилетиях истории ХХ века маргинализуется. Как прорвавшийся нарыв - то, что происходит вокруг музея "Пермь 36". То, что в этом году музей по сути дела попытались небезуспешно ликвидировать, вначале перевести его наполовину в государственное ведение, а потом запретить неофициальной, неформальной, негосударственной части музея, по сути дела, работу на территории "Перми-36", единственной политической зоне времен Советского Союза, превращенной в музей. Память маргинализуется и отсекается.
– Вы читаете имена погибших в 1937-1938 годах. Для многих это означает, что память жертв политических репрессий - это дело давно-давно ушедшего прошлого, которое многие уже и не помнят. У вас нет чувства, что вы сами себя загоняете в прошлое при том, что в России снова есть политзаключенные?
Вместо политической жизни, общественной дискуссии оппонентам предлагают сфабрикованные уголовные дела
– В прошлом году 30 октября мы огласили список политзаключенных в современной России. И было тогда в этом списке 70 человек. Это те, про кого мы могли точно сказать, что это люди, которых государство репрессировало, посадило по политическим мотивам. К февралю их число сократилось дло 40, к августу выросло до 45. Сколько на самом деле политзаключенных - сказать сложно, потому что мы по одному рассматриваем очень придирчиво и добавляем людей в этот список. Совсем на днях был освобожден в зале суда Даниил Константинов, националист, политзаключенный, против которого было сфабриковано уголовное дело об убийстве. Если бы мы не знали досконально обстоятельства фабрикации этого дела, мы не могли бы включить его в этот список. Точно также и с другими. Они ведь практически все осуждены по уголовным статьям. Самая ходовая - "хулиганка". Так что мы занимаемся и современными политзаключенными. Помощь им оказывают самые разные организации. Например, "Комитет 6 мая" очень много делает для помощи "узникам Болотной площади". Есть и другие общественные инициативы. И все они приветствуются. Другое дело, что само наличие в стране политических заключенных указывает на ненормальную ситуацию. Когда вместо политической жизни, общественной дискуссии оппонентам предлагают сфабрикованные уголовные дела, это ненормально. Это симптом тяжкой болезни.
- Вас пригласили участвовать в проекте Ходорковского "Политзеки 2.0". Насколько это важно, чтобы вокруг вопроса о политзаключенных была общественная жизнь? И есть ли какая-то аналогия с тем, что происходило в Советском Союзе?
Важно, чтобы никто из тех, кто несправедливо осужден за общественную деятельность, не остался в забвении
- Михаил Ходорковский год назад сам был политическим заключенным. Год назад он сидел, причем без ясных перспектив на освобождение. Сейчас он на свободе. Важно то, что для него тема политзаключенных, тема людей, лишенных свободы по политическим мотивам власти, остается одной из основных. Я ничего не могу подробно сказать об этом проекте. Посмотрим, что это будет. Другое дело, что сотрудничество разных людей, которые так или иначе занимаются помощью тем, кто арестован, осужден, находится под судом по политическим мотивам, это очень важно, потому что важна общественная солидарность. Вот сейчас, например, в Грозном продолжается апелляционное разбирательство по делу Руслана Кутаева. Человек формально осужден за наркотики. Руслан Кутаев, чеченский общественный деятель, устроил "круглый стол", посвященный 70-летию депортации чеченского и ингушского народов. После этого не явился на проработку, которой подвергали участников этого "круглого стола". После этого было сфабриковано дело о наркотиках. Это очень важно, чтобы никто из тех, кто несправедливо осужден за общественную деятельность, не остался в забвении. Важны голоса людей. Что сможет сделать проект, который организует Ходорковский, я не знаю. Но тут любая инициатива важна. Страна не уделяет того внимания политзаключенным, которого они заслуживают. В свое время именно солидарность с политзаключенными была основой, стержнем диссидентского движения, морального противостояния власти в Советского Союзе. В конце концов, если цель властей - атомизировать общество, ликвидировать независимую активность, независимые общественные организации, здесь важнее всего солидарность с теми, кто находится под прессом власти.