Согласно официальной версии Министерства обороны, 19-летний Вадим Костенко повесился в свободное от службы время из-за проблем в "личных отношениях с девушкой". Родственники погибшего с этой версией не согласны, более того, планируют провести независимую экспертизу. Корреспондент РС отправился на похороны Вадима, чтобы выяснить – что же на самом деле стало причиной неожиданной гибели российского военнослужащего.
Центральная улица Советская разрезает хутор Гречаная Балка надвое, вокруг – бескрайние кубанские равнины, березы плаксиво свесили желтые ветви, пахнет печкой, где-то мычит корова, холодно. Люди в черных куртках заносят пластмассовые венки в синюю калитку, за которой стоит одноэтажный кирпичный дом. Спортивные парни в тренировочных штанах, женщины в траурных платках, казаки, военные, древние старухи с красными глазами: "Вон, сколько народу Вадик собрал, – тянет одна из женщин. – Со всего района съехались". Люди приходят с раннего утра, обнимаются с отцом Вадима, 42-летним Александром, полным мужчиной с казацкими усами в распахнутой кожаной куртке, с 14-летней сестрой Вадима Екатериной, что суетится рядом с домом. Только его мать, 40-летняя Светлана не отходит от гроба, плачет, воет, гладит по щекам своего "соколика". Он лежит на небольшой веранде из плексигласа перед входом в дом: худой красивый парень в синей летной форме с загримированным лицом и с фуражкой справа от головы. Одно ухо почему-то синее другого, нижняя челюсть чуть смещена, проверить, есть ли странгуляционная борозда, невозможно: воротник поднят, чтобы голова не заваливалась – шея у Вадима сломана. Вокруг него – плачущие женщины, в изголовье караул из двух солдат с триколором, по стенам расставлены многочисленные венки: от однополчан, от одноклассников, от родителей.
Мечта о службе
Вадим Костенко родился в 1996 году, отучился в школе в Гречаной Балке, где до сих пор работает его мама – учительницей начальных классов. Как рассказала знакомая семьи Вера, медик из соседнего хутора Могукоровка, учился Вадик на четверки, увлекался спортом. "В футбол любил играть", – сказал РС и отец погибшего. "Не пил, не курил, да вообще нормальный пацан был, мухи не обидит", – вспоминает один из друзей Вадима 28-летний Валерий. "Отзывчивый очень был, безотказный, – говорит Вера. – Мы вот картошку садим, на рынок возим, надо машину грузить, позвонишь ему – всегда поможет. Или мотоцикл сломается – он рядом". – "А це ридко, – добавляет на местном певучем суржике другая пожилая родственница семьи Костенко. – А то ить бреше, бреше, а прийти нэ приде".
В 2014 году после школы Вадим пошел на срочную службу, попал по распределению в ВВС (сегодня – Военно-космические войска, ВКС). Служить ему нравилось, публиковал на своей странице "ВКонтакте" восторженные посты о том, что армия вовсе не так страшна, а пройти через нее должен любой мужчина. В июле 2015-го вернулся домой, но тут же и написал заявление на контрактную службу. "Во-первых, он был доволен, – говорит дядя Вадима Игорь. – А во-вторых, что тут делать в деревне? Работы нет, вся молодежь уезжает. Мама – учительница, отец на автозаправке, сестра в школе". Первые два месяца Вадим провел в Приморско-Ахтарске в родном Краснодарском крае – все в тех же ВКС, аэродромным связистом, – платили 18 тысяч и оплачивали квартиру. Но уже 14 сентября ему сообщили, что в составе российской летной группы он отправляется в Сирию. "Он не то чтобы хотел ехать, – вспоминает Игорь. – Но сказал: "Если я откажусь, меня уволят из армии". А это был не вариант, он планировал на заочное в летную школу поступать. Ох. Он тогда с моими внучками побыл немного и говорит: "Вот когда вернусь, они уже подрастут". Потом его в Крымск отправили, на аэродром, а оттуда в Сирию".
На авиабазе Хмейним в районе Латакии Вадим прослужил чуть больше месяца. По словам родственников, вечером 24 октября родителям позвонили из военной части в Приморско-Ахтарске, справились, дома ли, а в половине одиннадцатого приехали, чтобы сообщить о гибели сына. "Сначала ничего не сказали, никаких подробностей, – говорит Игорь. – Потом начал появляться весь этот бред, что он повесился из-за эсэмэски от девушки. Да у него и девушки не было никакой, посмотрите, какой красавец, он с несколькими общался, как все молодые парни". Версия самоубийства казалась родителям странной с самого начала: за два часа до гибели Вадим разговаривал по телефону с отцом, был весел, ни на что не жаловался. "Он вообще звонил каждый день, и в интернете они переписывались, – рассказывает Игорь. – Никаких проблем не было там у него". Игорь не верит и в возможность неуставных отношений: "Со всеми он дружил, его однополчане к нам в гости приезжали, он говорил, что командиры хорошие".
Гроб родителям привезли во вторник, 27-го. Как сказала в тот же день агентству Reuters сестра Вадима, на теле действительно был лишь след от веревки. Однако по словам Игоря, когда тело перекладывали, обнаружили и другие повреждения: "У него была челюсть выворочена и дырка сзади в голове. Шея сломана, коленки ободраны, ребра и руки-ноги целы. Они там припудрили всё, челюсть поправили, так что сразу и не видно, но если присмотреться, понятно, что так человек повеситься не мог". По словам Игоря, родители заказали независимую экспертизу, патологоанатом приезжал и вечером 27-го, и утром 28-го, но результатов пока нет. Отец Вадима Александр информацию о повторной экспертизе в беседе с корреспондентом РС не опроверг, но и не подтвердил, сказав, что будет дожидаться официального заключения военных. Впрочем, на похоронах от него не отходили представители Министерства обороны в гражданском: "Вон эта падла в темных очках все время Сашу прессует", – махнул Игорь в сторону крупного лысого мужчины.
Мужчина в очках с коллегами придерживались официальной версии. "Вы в армии служили? Нет? Ну если бы служили, не задавали бы таких вопросов, – сказал один из них. – А дети есть у вас? Нет? Ну если бы были, вы бы поняли, что родители не могут адекватно оценивать и никто не верит в то, что их ребенок мог убить себя. Мы же в правовом государстве живем. Есть заключение медэксперта, почему ему не верить? Он под уголовной ответственностью, его в тюрьму посадят, если он неправду напишет. Вот в течение месяца будет посмертная психолого-психиатрическая экспертиза, там все укажут". Собеседники РС из Минобороны предложили побеседовать с командиром части, подполковником, но тот даже здороваться с корреспондентом не стал. "Ну понятно, – прокомментировал неотзывчивость подполковника Игорь. – Врать не хочет, а правду сказать не может. Говорят, там еще два трупа, жду вот подтверждения из Ольгинской, но пока не звонили".
Не по-божески
На улицу выносят сначала крышку от гроба, потом сам гроб. Перед ним – стройная процессия с венками, позади – грустная неорганизованная толпа, всего – человек 400. Перед гробом несут металлический крест, обвешанный полотенцами. Это местная традиция, каждый может принести из дома полотенце, повязать его на крест, после похорон их раздают обратно – на память. "Если голова болит, надо повязать ее таким полотенцем или платком – тут же пройдет", – поясняет одна из женщин. "Да ладно тебе репортерам сказки рассказывать, – обрывает ее муж. – Потом напишут, что мы тут совсем необразованные". Под ногами то и дело попадаются цветы – по одному, по два. Это тоже обычай – бросать цветы на перекрестках. Наступишь на такой цветок, ноги не будут болеть. Впрочем, люди их почему-то больше обходили.
Длинная медленная колонна пересекает все село – по той самой улице Советской, на которой жил Вадим. Вот школа, в которую он ходил, перед ней – памятник жителям Гречаной Балки, погибшим во Второй мировой. Вот сельсовет, вот клуб, где раньше была дискотека, а теперь кружки для детей. В конце за поворотом – кладбище. Вся жизнь на одной улице.
В процессии продолжают вспоминать Вадима и ругать журналистов – за то, что пишут неправду в "интернетах". Вообще такое впечатление, что вся злость против Министерства обороны выплеснулась на представителей СМИ. "Спрашиваете, спрашиваете, а потом нож в спину", – говорит одна из женщин. "Вранье же все равно напишете, сами придумаете и напишете", – поддерживает ее крупный высокий мужчина в кожаной куртке. Некоторым удается объяснить, что корреспонденты за тем и приехали, чтобы написать правду, "придумывать" можно и сидя в редакции. Тогда начинают осторожно ругать власть. "Мы вот так племянника похоронили, – говорит интеллигентного вида женщина в берете. – Из Чечни его привезли, уж и не помню, в какую войну, так даже гроб не дали открыть". "А у меня племянник в Сирии служит, ему два месяца до пенсии, боимся за него", – встревает в разговор другая – пожилая, в красном пуховике. Говорит и плачет – то ли по Вадиму, то ли в страхе за своего. Никто из них не знает о грузе 200 из Донбасса и о псковских десантниках, с могил которых пропали даже кресты: по телевизору об этом не рассказали, а других источников информации в Гречаной Балке не знают. "Это все из-за компенсации, – предполагает одна из женщин. – Платить не хотят". – "Да какая компенсация, – отмахивается другая. – Родителям бы честное имя обелить, а то опозорили на весь Советский Союз!" – "И врут, и врут, по-божески и похоронить не дадут", – вздыхает старушка в платке и ярких галошах в красных маках, когда узнаёт, что местный священник отказался отпевать Вадима – до окончания следствия.
Процессия медленно поворачивает к кладбищу, что стоит на отшибе, с него открывается вид на желтые осенние поля. Навес на случай дождя, добротные мраморные надгробия – о могилах кубанцы заботятся так же хорошо, как о домах. В основном старики – 1922 год рождения, 1928… Пришедшие не помещаются вокруг гроба, многие стоят в отдалении, перешептываются, вытирают глаза, возле могилы навзрыд плачут женщины, говорят речи, подходят прощаться. Наконец, солдаты опускают гроб в могилу, а сзади неожиданно раздаются выстрелы почетного салюта, от которого все присутствующие как по команде вздрагивают и оборачиваются. "Пли", – командует человек в форме, слышен второй выстрел и третий, но они уже не пугают, к ним привыкли. Вот только к смерти и ко лжи привыкнуть не получится.