"Российское общество напоминает алкоголика"

Он совсем не типичный и такой разный, Андрей Бильжо – художник, психиатр, ресторатор, общественный деятель, телеведущий... Но всегда узнаваемый, безупречно стильный, похожий исключительно на одно существо на свете – на самого себя. Пару лет назад ему стукнуло 60, но этот солидный возраст никак, похоже, на нем не сказывается. С таким же успехом ему могло быть 50, 40, 30... Он, возраст, у него "свой" – возраст зрелости, верности, соразмерности самому себе. На сей раз мы встретились с ним в Венеции, городе, ставшем для него за последние 15 лет вторым домом.

– Если российское общество воспринимать как некий единый живой человекоподобный организм, как оно менялось за последние лет пятнадцать-двадцать лет, с точки зрения художника и психиатра?

– Если представлять наше российское общество как некоего человека, то все последние десять-пятнадцать лет оно отчетливо и безнадежно тупело. Говоря чуть более научно, все эти годы на него наваливался тяжелейший склероз. И, несмотря на свою относительную молодость, оно стремительно старело, склероз крепчал на глазах, его сосуды оказывались забиты неизвестно чем, так что вспомнить даже из самого ближайшего прошлого было уже ничего невозможно. Иными словами, общество (а мы представляем его себе как человека) не может вспомнить ничего из того, что с ним случилось какие-то 30-40-50 лет назад. Ну, просто ни-че-го не помнит! И как, скажи, без этого жить?!

– В каких случаях подобные вещи случаются в человеческой жизни?

– Такое бывает при наступлении болезни Альцгеймера. В советской психиатрической школе у женщин это называлось "Альцгеймером", а у мужчин – "болезнью Пика". Тотальное отупение, оглупление, деменция. Это может случиться в самом разном возрасте, и причины тому тоже разные. Например, подобное случается при раннем алкоголизме, когда пить начинают еще подростком. Как правило, это подкрепляется плохой наследственностью, связанной с органическим поражением сосудов. В этом случае больного настигает ранняя сосудистая деменция. Это, кстати, очень похоже на то, что сейчас происходит в России, потому что нынешнее российское общество характеризуется не только тотальной забывчивостью, полной потерей памяти, но и агрессивностью. Представь: почти в любой веселой компании найдется какой-то один человек, которому, как всем известно, категорически нельзя пить. И если все остальные пьянеют более или менее "по правилам", кто-то становится добрее, кто-то отрубается, то этот "единственный человек" вдруг становится жутко агрессивным, начинает бить посуду, говорить гадости, выяснять отношения. Потом, протрезвев, он, конечно же, ничего не помнит, извиняется, но больше его уже предпочитают никуда не приглашать. Вот это специфическое состояние и есть верный признак того, что у человека – органическое поражение сосудов и пить ему категорически нельзя. В этом смысле мне наше российское общество напоминает такого вот раннего алкоголика с весьма отчетливой симптоматикой – потерей памяти, агрессивностью, неоправданной бравадой и очень специфическим юмором. Да, есть такое понятие "алкогольный юмор". В учебниках по психиатрии даже приводятся его примеры: "Стилем брассом – за пивом, квасом". Плюс к этому – ранняя деменция, связанная с Альцгеймером, присущая многим из наших власть имущих. И что со всем этим делать, я просто не знаю, потому что все перечисленные симптомы проявляются у многих людей, зачастую вполне симпатичных и образованных. Да, в жизни так случается. У меня был один пациент, профессор, заведовавший крупным научным учреждением, которого привели, когда он накакал у себя в кабинете. Только тогда, наконец, сотрудники поняли, что с ним что-то не так. Помню, я у них спрашивал: "А что же было до этих публичных какашек?" Они отвечали: "Он щипал сотрудниц за попу, неадекватно смеялся на конференциях, но мы все это время думали, что просто у него прорезалось специфическое чувство юмора". В общем, два или три года никто ничего не замечал, не обращался к психиатру, а сам он при этом руководил крупным институтом. И лишь когда он накакал на ковер в своем кабинете, тут только окружающие поняли, что с ним что-то не то. Но на такой поздней стадии было уже поздно: ни лечить, ни как-то реабилитировать было невозможно, потому что он находился в глубочайшей степени деменции с нарушением поведения.

– Иными словами, ты всерьез считаешь, что некоторые представители нашей власти уже дошли до столь же прекрасного, "высокого" состояния?

– Некоторые, судя по их поведению, безусловно дошли. Кстати говоря, изоляция тоже (а кое-кто из наших власть имущих точно изолирован от общества, несмотря ни на какие доклады подчиненных) вполне может привести к нарушению поведения, потому что человек не понимает, где он находится. Ему кажется, что он велик бесконечно, ему подвластно управлять движением облаков, течением рек и т. д. И мы знаем из собственной истории подобные попытки "повернуть реки вспять". Да, изоляция в той или иной степени влияет на адекватность человека. "Адекватность", кстати, здесь очень важное слово.

– В подобных случаях многие из продвинутых и не очень продвинутых товарищей любят напирать на наши византийские традиции. С точки зрения психиатрии, насколько подобные отсылки в принципе актуальны и оправданны – абсолютная вертикаль власти и вся та мифология, которая с этим связана?

– В слове "мифология" уже заложен ответ на твой вопрос. Вся наша страна живет исключительно в мире мифов. И каждое пятилетие или десятилетие приносит все новые и новые сказки. То это миф Ленина, то Сталина, то разговоры о необходимости восстановления жесткой вертикали власти... Сейчас, к примеру, мы живем с мифом под названием "Путин". В процессе создание подобных мифологем подтягиваются и придумываются самые резные псевдоисторические бредни, явно нарушающие реальную логику истории. К примеру, сейчас у нас на вершине "вертикали власти" восседает Путин в римской тунике. Но что, спрашивается, будет завтра?..

– Ты хочешь сказать, что у нас тасуются, как в колоде карт, некие исторические образы абсолютно карикатурного свойства?

– Да. Я много говорил о психиатрии, и в каком-то смысле это уже стало тупиковой историей, потому что если раньше можно было рассуждать о какой-то психопатии, то сегодня уже безусловно приходится констатировать паранойяльность, параноидный бред преследования. Нас преследуют все страны мира, включая Америку с Обамой во главе. Они нас травят, убивают, лишают пенсий и т. д. А сами мы белые и пушистые. Так вот это точно – параноидный бред. В таком заболевании есть свои стадии: сначала подступает паранойяльный бред, потом – параноидный, а дальше – парафренный. Это когда личность окончательно распадается и просто исчезает. Парафренный бред – фантастический, когда в сознании уже невозможно приклеить одно к другому. Вот мне кажется, мы находимся именно в этой опасной стадии, и не удивлюсь, если появится что-то похожее на синдром Кандинского-Клерамбо, когда на нас начнут "влиять". Да на нас уже "влияют"! Лучами, погодой, электричеством... Кстати, психиатр Кандинский Виктор Хрисанфович – брат того самого великого художника. Он и сам страдал этим тяжелым синдромом и подробнейшим образом описал "влияние" током. Так называемые "токисты" были тогда в моде. Сегодня в наших руках появилось много чего другого, включая компьютер. И то, что люди с такой легкостью подпадают под подобные идеи, ужасно, потому что решительно не дает развиваться обществу. Если на меня все время кто-то влияет, мешает, то зачем я вообще буду что-то придумывать? Лучше я буду сражаться с теми, кто мне мешает жить.

– Стало быть, речь идет об устранении любой личной ответственности за происходящее?

– Абсолютно. Мне все мешают, а значит, я ни в чем не виноват. Не могу ничего делать, потому что некие граждане, страна, человек влияют на меня, кругом шпионы и т. д.

– И это в равной мере касается как любого рядового российского гражданина, так и любого же представителя власти?

– Конечно, потому что любой представитель власти может объяснить рядовому гражданину, что у того проблемы с отсутствием денег и низкой пенсией из-за президента Америки или Франции, королевы Англии или кого угодно, а вовсе не потому, что это они, представители власти, шаг за шагом делают глупости, проводят чудовищные реформы и т. д. Это они все придумали, и поэтому ты получаешь 4 или 6 тысяч рублей пенсии. А "злодеи" все поднимают и поднимают курс доллара, бензин дорожает, и наша жизнь становится невыносимой. Дальше заморачивать головы можно как угодно. Примерно 80% населения нашей страны верят тому, что им говорят. И это странно: они верили всегда газетам и ТВ, верят и сегодня, когда вокруг уже столько иных доступных источников информации. Мне это представляется не только удивительным, но и обидным, просто-напросто жалко свою страну.

– Но ведь и ты, и я, как бы мы оба ни пытались самостоятельно распоряжаться своей судьбой, все же являемся частью этого большого тела, которое называется Россия. Поэтому как лично ты ощущал на себе, на собственном "микроорганизме" все те изменения в российской жизни, которые происходили за последние 25 лет?

– Я – безусловно человек, встроенный в эту систему, неравнодушный. Поэтому, конечно, переживал и переживаю, волнуюсь за судьбу своего сына, который очень талантлив, но в подобной ситуации ему трудно реализовать себя. Он снимает кино, хотя едва может найти на него деньги, говорит на разных языках, сейчас у него вышла в Петербурге книга "Капсула бессмертия". На его полнометражный фильм "Рыба-мечта" дал деньги я. Вроде его планируют показать на "Кинотавре". До этого Антон Бильжо уже неоднократно побеждал на кинофестивалях с коротким метром. Но все это, конечно, очень сложно, потому что деньги дают только на патриотическое кино, сама знаешь.

Я переживаю, потому что жизнь коротка, и период моих надежд уже закончился. В 1990-х у всех была куча каких-то открытий, мечтаний, надежд. Я сейчас говорю даже не про себя лично, хотя сам еще далеко не старый человек. Но просто для всего моего круга и поколения реализоваться становится все сложнее и сложнее. Если в тех же 1990-х я мог реализовать себя в самых разных областях, то сегодня эти возможности практически закончились. Одну мою телевизионную программу закрыли, другую тоже. Впрочем, с нынешним ТВ работать попросту неохота. Но ведь точно так же закрыли программу и на радио.

– И все же каждый переживал этот период общественно-политических мутаций по-своему. Что лично для тебя являлось поводом для какой-то очередной ломки, мутации, глубокого разочарования, изменившего в той или иной степени твое сознание?

– Самым главным событием для меня стали случившиеся в 2014 году события в Украине. Они обернулись для меня большим внутренним кризисом. Еще в конце 1990-х – начале 2000-х, рисуя свои картинки и мультфильмы, я понимал многое из того, что происходит. Но чем это обернется в ближайшей перспективе, я даже не мог себе представить. Не мог представить, что за какие-то полтора-два года страна моментально скатится в такую чудовищную пропасть!.. Если еще в начале 1990-х были хотя бы остатки надежд, то за эти полтора года весь прежний старт, все возможности были откровенно просраны. И произошло это с гигантской, головокружительной исторической скоростью! Причем скорость была обращена вспять, в обратную сторону. Ведь можно делать открытия в области сложных информационных технологий, и эта скорость тоже будет гигантской. Бродский говорил: время так летит, что есть ощущение уже даже не поезда, а самолета. Так вот наш самолет развернулся и с той же гигантской скоростью полетел обратно! Но ведь назад нет никакого пути! Там просто тупик. И тем не менее самолет все летит и летит именно туда. Так что последние полтора года самые тяжелые, потому что уже ничего невозможно вернуть назад. Недаром ведь появился этот мем: "Прости нас, Юра Гагарин, мы все просрали!" Да, и просрали все за какие-то жалкие полтора года. Потрясающе! Думаю, этот малый отрезок времени войдет во всемирную историю, в учебники на самых разных языках, с печальным повествованием о том, как богатейшая страна, с уникальнейшими возможностями сумела просрать буквально все у нее имеющееся за рекордно короткий период времени. Для меня это по-прежнему загадка. Точнее, я знаю, почему это произошло, но предпочел бы не вдаваться в такие подробности. Впрочем, многие об этом и без меня догадываются...

Роль личности в истории – так нас учили в школе – достаточно второстепенна. А то и вовсе не существует. Но жизнь показывает, что она существует! Ее роль огромна. И в истории случалось немало ситуаций, когда эта самая "личность" и ее окружение влияли, в том числе, и на вполне образованную часть общества, загоняя ее в такие тупики, выбираться из которых было потом крайне трудно, долго, а главное, болезненно.

– Это касается даже тех личностей, изначальные клички которых "крысеныш" или "окурок"?

– Под "личностью" я сейчас подразумевал просто человека как такового. Но я бы не преуменьшал изначальные качества и возможности того человека, о котором мы можем сейчас говорить. Он достаточно силен, способен идти к цели, несмотря ни на что. Никакие его внешние качества тут ни при чем. Вообще, как мы знаем из истории, это крайне опасно, когда невысокий человек ставит перед собой довольно высокие цели. Разумеется, отнюдь не в моральном смысле. Словом, это сильная личность, и я ее боюсь.

– Предположим, ты боишься. Но как объяснить то, что многие из наших давних друзей и знакомых, до сих пор живших, казалось, по тем же нравственным, этическим законам, что и мы сами, после украинских событий вдруг изменились до неузнаваемости? Как можно в зрелом возрасте вдруг, в одночасье измениться настолько, чтобы ближайшие друзья, с которыми ты всю жизнь пил, ел, читал любимые книжки и крутил романы, вообще перестали тебя узнавать?

– Слава богу, в моем окружении таких людей всего несколько человек. Но этому феномену столь поспешной мутации есть два объяснения. С одной стороны, желание услужить и что-то за это получить. С другой – искренняя вера в то, что нам и впрямь есть чем гордиться. Хотя, кроме этих дутых псевдоисторических фантомов, нам гордиться нечем. Я как-то в ФБ задавал вопрос: чем вы гордитесь? И никто не дал мне на это внятного ответа. За последние 20–15 лет гордиться у нас и впрямь нечем. Вся наша гордость вообще заканчивается полетом Юрия Гагарина. И вот, наконец, можно погордиться присоединением Крыма. Я был в Крыму и не испытывал там ровным счетом никакого дискомфорта, у меня там живут друзья. Мне всегда нравилось, что кто-то говорил там на русском, кто-то – по-украински, и я не видел никаких "бандеровцев". Был я и во Львове относительно недавно, тоже искал там "бандеровцев" и "фашистов". Заявляю со всей ответственностью: их там нет. Но наши люди, слушая СМИ, верят и в тех, и в других. Мне это очень больно и обидно. Не могу понять, почему среди моих друзей появились люди, которые так легко поддаются пропаганде.

– Но меня поражают, в частности, и некоторые представители "актуального искусства", до сих пор бравировавшие свободой от любых общественных стереотипов. Как они-то с такой легкостью впадают в подобную блажь?

– Возможно, это некая попытка лишний раз заявить о себе, влить в себя "шприц свежей крови".​

– Какой крови?! Чьей?

– А я тебе объясню. Поехать в Луганск или в Донецкую республику и спеть там на фоне войны свои песенки, тем самым "защищая русских", – это своего рода драйв для тех, кто успел заскучать на своем московском диване. К примеру, Саша Скляр, к которому я всегда относился очень хорошо и отлично выпивал с ним в той же Венеции, сейчас страшно меня удивил. Ведь он действительно талантливый и умный. Но, видимо, теперь ему нужен какой-то адреналин, и почему-то он предпочитает искать его именно там. Может, это результат воспитания? Не знаю, не думаю, что он делает это ради каких-то дополнительных концертов и т. п. Он всегда занимал в культуре какую-то свою, вполне обжитую нишу, и в ней по-прежнему остается.

– Раньше адреналин выкачивали из алкоголя или чего-то другого, и это было по крайней мере честнее.

– Алкоголь Скляр уже прошел и сейчас не пьет. Света, это вообще люди, которые бросили пить и бросили наркотики! Им негде больше искать подпитки...

– И что, расставание с наркотиками и алкоголем ведет к столь радикальным мутациям этического чувства?

– Наверное... Ты хочешь от меня, чтобы я сказал, что Саша Скляр – м***к, что он **нулся?

– Нет, конечно. Кстати, есть и другие фамилии...

– Есть и другие. Но какая-то, по-видимому, у них есть своя правда, которую я лично не догоняю. Потому что это чушь собачья. Так что просто приходится думать, что таким образом все они пытаются лишний раз напомнить о себе.

– Иными словами, ты думаешь, что это просто некая "компенсаторная хрень"?

– Да, думаю "компенсаторная хрень". Больше того, я бы с удовольствием занес в учебник по психиатрии этот придуманный тобою новый "термин".

– Сейчас мы оба с тобой одной ногой живем в Италии, другой в России. Как лично ты справляешь с этими твоими обеими ногами?

– Справляюсь замечательно. Здесь, в Венеции, я, что называется, "чищу карму", стираю хорошим итальянским ластиком все лишнее и болезненное у себя в голове просто для того, чтобы привести себя в надлежащий порядок. Я давно уже решил для себя, что никуда насовсем не смогу уехать. Где точно умру, конечно, не знаю, но похоронят меня в Москве на Донском кладбище, где лежат папа и мама.

– Но ведь ты так любишь Италию?

– Да, люблю. Но Россия – страна, в которой я родился, здесь похоронены мои предки, расстреляны деды... Одно дело, когда я приезжаю в Венецию, зная, что у меня есть билет обратно. Без этого обратного билета я бы не смог жить даже в этом самом прекрасном на Земле городе. Для меня Москва – город, в котором я родился, родился и крестился мой папа, где он похоронен... Там живут мои друзья, "и дыханье затая, в ночные окна вглядываюсь я".

– Но ведь тебе, как и многим другим твоим друзьям, сейчас там так неуютно, тоскливо!

– Мы как-то с моим другом, журналистом Игорем Свинаренко обсуждали эту тему и решили, что у каждого из нас есть некая капельница под названием "Москва", которую мы оба носим с собой, перемещаясь с ней по всему миру. В этом коктейле, влитом в капельницу, перемешана вся российская гадость, но и хорошее тоже. И мы таскаем с собой эту вечную иглу-капельницу и не можем уже без нее жить. Пока что я не представляю себе другой жизни. Может быть, когда мне будет девяносто, все мои московские друзья умрут и я останусь один, то покину Москву и перееду сюда, в Венецию. Как раз напротив моей венецианской квартиры есть дом престарелых св. Юстиниана, он и станет моим последним пристанищем. Возможно, но я думаю, что все произойдет наоборот: мои друзья проживут дольше.

– Но ведь немалое число твоих друзей тоже разлетаются по свету. И еще сколько разлетится! Мало кто хочет состариться в Москве. Уж больно дискомфортная перспектива.

– Эта тема очень личная и интимная. Особенно после того, как год назад мне поставили кардиостимулятор и я в течение трех дней существовал где-то между жизнью и смертью. Я за это очень благодарен заместителю директора Кардиоцентра им. Бакулева Юрию Иосифовичу Бузиашвили и его дочке Виктории Юрьевне. Они – прекрасные кардиологи. Тогда я понял: случись что в Москве, мне помогут, хотя бы "по блату". В Москве еще остались замечательные врачи, и ко мне в клинике не будет формального отношения. А это очень и очень важно. Надеюсь, я это заслужил. Хотя врач вообще должен относиться хорошо к пациенту. Но так или иначе, после этой истории мне уже ничего не страшно.

– И все же, я вижу, эта история сильно тебя изменила?

– Да, она сильно повлияла на мое отношение к жизни. Хотя я и тогда не очень боялся cмерти, да и сейчас не очень ее боюсь. Единственное, что меня волнует, если говорить о каких-то глобальных вещах, – это жизнь моего сына и внука. А так... Если понадобятся лекарства, мы их найдем и в Москве. По блату, конечно же. Или же я куда-нибудь улечу. Но только с тем, чтобы вернуться. Еще когда-то давно я придумал такую фразу: "Улетать приятно уже только потому, что когда-то придется вернуться назад". Свой дом я все-таки очень люблю. Для меня в изуродованной Москве, которая в целом уже давно не моя, еще есть отдельные уголки, без которых я не могу жить.

– В свое время ты попал в "расстрельный" список еврейских персонажей, кандидатов на "выброс" из РФ. Какое впечатление на тебя это произвело?

– Да, я там "вибрирую" между 53-м и 56-м номером. Как-то хочется уже подняться повыше... Или хотя бы войти в первые 50.

– В твой адрес звучали какие-то угрозы, были ли ситуации, связанные с твоей личной безопасностью?

– Да, и это было еще до появления списка, когда я вел свой блог в ЖЖ. После некоторых "неприятностей" я вынужден был его закрыть. Тогда после какой-то моей вполне безобидной заметки появились фотографии расстрелянных евреев. Там же был выставлен коллаж с моей простреленной головой. В результате я попросил усилить охрану в нашем ресторане "Петрович". А ЖЖ я тогда закрыл не потому, что испугался, а потому, что мне стало дико неинтересно. Я понял, что туда с легкостью попадают люди, с которыми мне неинтересно и не о чем говорить. Зачем же тогда я должен все это читать, видеть их у себя в гостях, не понимаю. Ты только представь: вдруг к тебе домой ввалились эти люди?! На кой они тебе нужны?! Поэтому свой ЖЖ я раз и навсегда захлопнул. Когда же появилась история с "расстрельным" списком, я даже испытал чувство, близкое к гордости. Во-первых, сам список вполне симпатичен. Во-вторых, моего русского дедушку тоже расстреляли в Норильске, а еврейского – на Лубянке, так что семейные традиции продолжаются.

– Андрей, но вряд ли твоя семья разделяет эти твои чувства. Уверена, то они за тебя сильно переживают.

– Это да.

– Но ты не боишься, что тебя однажды промозглым московским вечером кто-нибудь просто шарахнет по башке?

– Я боюсь этого все время. И началось это задолго до появления злополучного списка просто потому, что в Москве в принципе любого могут п...нуть по башке. И баста. Не думаю, что лично я кому-то особо нужен, не буду претендовать на статус настоящего героя, говорящего публично все, что он думает. Нет, я тоже говорю все, что думаю, но "настоящие герои" говорят это чаще и больше. Но все же, когда вхожу в подъезд, я оглядываюсь. Ведь "незваные гости" начали приезжать к мне еще со времен программы "Итого" на НТВ, в конце 1990-х – начале 2000-х. Тогда же ограбили квартиру поэта Игоря Иртеньева, а мою машину сожгли. А совсем недавно кто-то пришел и вырубил свет в подъезде, стучали носком сапога мне в дверь, потом звонили, я смотрел в глазок и ничего не видел. Потом сказал, что звоню в милицию, поскольку дверь на охране. Они убежали. Словом, случались какие-то неприятные вещи после некоторых моих публичных высказываний.

– То есть у тебя есть ощущение некоторого напряжения, но ты готов с ним жить?

– Да, готов.

– А ты уверен, что твоя семья к этому тоже готова?

– Жаль, что фамилия у меня редкая, второй такой просто нет. Так что семью не спрячешь. Я – Бильжо, сын мой Антон – тоже Бильжо и ни за что не хотел брать псевдоним даже для своей книги. Внук Егор – Бильжо. Все они менять фамилию категорически отказываются, и я горжусь ими.

– Ты допускаешь, что кто-то из твоей семьи рано или поздно все-таки покинет эту страну?

– Я бы хотел, чтобы Егор уехал. Для меня подобные перспективы обрублены в силу возраста, слабого владения иностранными языками. Но мой внук Егор, которого я так люблю, – другое дело. Моя мечта, чтобы он уехал отсюда и был счастлив, потому что на ближайшие десятилетия я не вижу ни малейшей перспективы в этой стране. Очень обидно, что мы прожили большую жизнь. Мне, например, сейчас 63 года. Дико обидно, что она так тупо прожита и что нами руководили такие м...ки, м...звоны. И, к сожалению, нам с вами далеко не всегда можно было обойти их желания и власть. Вот в чем главная наша беда.