8 апреля ПЦ "Мемориал" провел в Москве круглый стол "Роль государства, общества и СМИ в защите прав женщин на Северном Кавказе", по итогам которого участники дали пресс-конференцию перед журналистами. Женщины этого региона, особенно в его восточной части, сталкиваются со многими общероссийскими проблемами. Однако в силу ряда особенностей, обусловленных этническим многообразием, высоким уровнем религиозности и большей ролью традиционных практик в ряде республик региона женщины и девушки оказываются значительно более уязвимыми, чем жители страны в целом.
Екатерина Сокирянская, старший аналитик Международной кризисной группы, член Совета ПЦ "Мемориал":
– Ситуация с правами женщин на Северном Кавказе ухудшается, особенно в последние годы. Это, помимо прочего, связано с тем, что чиновники в некоторых республиках активно вмешиваются в личное пространство женщин. В Чечне руководство поставило своей целью улучшить морально-нравственный облик населения после войны. Введен дресс-код для женщин, контролируется их поведение, нравственность. Распространено убийство чести. При разводе женщина чаще всего теряет своих детей, не имеет возможности больше их видеть. Государственные органы власти на региональном уровне эти проблемы игнорируют, саботируют расследования, а если удается добиться каких-то судебных решений, то годами эти решения не исполняются. Когда мы готовились к этому круглому столу, мы вели переговоры с разными официальными правозащитными площадками – Общественной палатой, уполномоченным по правам человека, чиновниками из социального блока. Но, к сожалению, мы не только не смогли договориться, но наткнулись на стену непонимания и изумивших нас реакций, самую мягкую из которых сформулировал высокий правозащитный чиновник. Сказал: они столетиями так жили.
Во-первых, это показывает, что чиновники не знают своей страны, по большей части равнодушны к этим проблемам, частично тоже являются носителями стереотипов. А во-вторых, это значит, что мы ставим крест на попытках создать правовое светское государство. Такой механизм в головах чиновников очень опасен. СМИ, если пишут об этих проблемах, то часто в мифологизированном виде. Появляются упрощенные объяснения, имеющие мало отношения к реальности и часто нарушающие этические нормы.
В Чечне приказ президента закрывает все вопросы
В Чечне традиции интерпретируются в угоду власти местных чиновников. Чеченский государственный университет в Грозном контролируют вооруженные молодчики. Когда я туда пошла, меня не пустили, потому что у меня была длинная юбка, но короткие рукава и непокрытые волосы, хотя я там четыре года преподавала. Я не мусульманка, не чеченка даже. На мой вопрос "Разве это не государственный университет?" мне ответили: "Приказ нашего президента". В Чечне приказ президента закрывает все вопросы. Но те, кто знают чеченские традиции, вам объяснят, что это в корне им противоречит. По чеченской традиции чужой мужчина не имеет права сделать женщине замечание. Ей может сделать замечание отец, брат. Но если женщине указывает, как она должна себя вести, как выглядеть, чужой мужчина, это воспринимается как оскорбление и может привести к очень конфликтным последствиям.
Навязанная мораль в школах, в университетах приводит к тому, что традиции конструируются заново. Например, еще несколько лет назад в Чечне говорили: мы наших женщин не заставляем ходить замотанными. А сейчас всё решает мужчина молодой с ружьем в руках. В Чечне и Ингушетии установлено, что дети после развода родителей остаются с отцом. Для женщины и ребенка это очень болезненно. Его матери даже не показывают, воспитанием занимается бабушка. Чеченским традициям это абсолютно противоречит. По шариату ребенок до семи лет воспитывается матерью. Потом он имеет право выбрать, с кем из родителей жить. Более того, отец обязан ребенка содержать. Убийства чести чаще всего происходят по подозрению. Иногда – свекрови, кого-то еще из родственников. Это не предусмотрено ни обычаем, ничем. Никогда еще не было такого периода, в Чечне особенно, чтобы женщины были настолько под давлением, – сказала Екатерина Сокирянская.
Руководитель Сети "Миграция и право" ПЦ "Мемориал", председатель Комитета "Гражданское содействие" Светлана Ганнушкина представила подготовленный этой некоммерческой организацией доклад "Чеченцы в России". Он анализирует, помимо прочего, и положение женщин в Чеченской Республике. ПЦ "Мемориал" и Комитет "Гражданское содействие" много лет работали в Чечне, особенно во время второй чеченской войны, прилагая усилия к тому, чтобы там возникло российское право. Правозащитники проводили семинары для адвокатов, для судей. Но то, что сейчас происходит в Чечне, эту работу сводит на нет, считает Светлана Ганнушкина:
– Вчера ко мне по электронной почте пришло письмо женщины, она пишет:
"Прошу вас, помогите мне. Мой бывший муж хочет забрать у меня ребенка. Он приносил фальшивые документы на бракоразводный процесс. Сейчас он приносит фальшивые решения суда, и все ему сходит с рук. Он никогда не пытался увидеть ребенка, а писал заявления и посылал ко мне бандитов вооруженных, чтобы забрать его. Якобы, по обычаям, ребенок принадлежит только отцу, а я, я выступаю в роли инкубатора, так они мне заявляют. Я не хочу быть инкубатором. Я человек, я мать этого ребенка, и мне небезразлична не только моя судьба, но и судьба этого ребенка и состояние его психики".
Я не могу назвать имя этой женщины, не могу даже рассказать полностью эту историю. Пока не знаю, как будем ей помогать. Но я хочу сказать, что в этом письме много понятных болевых точек. Во-первых, оно говорит о том, что правоохранительная и судебная системы не работают. Муж смог принести фальшивые документы, они рассматривались в суде как настоящие, а потом решение суда было сфальсифицировано, и теперь ребенок должен быть отдан отцу. Во-вторых, как уже было сказано, традиции совсем не такие. Это не традиции и не шариат, по которому ребенок нуждается, во всяком случае в младшем возрасте, в матери больше, чем в отце. Тем не менее этим традициям придаются такие извращенные формы. Наконец, мне показалось довольно странным говорить, что женщина – только инкубатор. В наше время существует ясное представление о том, как передаются наследственные признаки, и всем известно, что ребенок по крайней мере 50 процентов признаков наследует от матери, а мальчик даже больше чем 50 процентов. Это говорит о том, что уровень просвещения людей, которые таким образом относятся к женщине, низок.
Если кто-то вам скажет, что в Чечне работать трудно, он солжет. В Чечне работать невозможно
Мы получаем очень много таких писем, и ко мне приходит очень много таких женщин на прием. К нам приходят женщины, которые бежали со своими детьми с Северного Кавказа, из Чеченской Республики в первую очередь, но не только, и которые просят помощи. Все, что мы можем сделать для них, – обеспечить убежищем. Но надолго оставаться они в России не могут, потому что родственники будут искать их всюду и в конце концов найдут.
У нас есть пример, как беременная женщина (видимо, это была внебрачная беременность) была приговорена к смерти своими родственниками. Она приехала в Москву, но двоюродные братья нашли ее и здесь. В Москве она познакомилась с молодым человеком, русским, они стали жить вместе, заключили брак. Когда ребенок родился, он признал этого ребенка. Потом у них родился второй ребенок. Это была замечательная семья. Тем не менее, родственников это не удовлетворяло, и они продолжали охотиться на нее с мужем как на дичь. Эта пара с детьми уехала в Польшу. Но в Польше много чеченских беженцев, и там они тоже были изобличены, и братья явились уже туда. Семья вернулась в Москву, и все, что мы могли сделать, – договориться, чтобы их приняла Америка как беженцев. Я надеюсь, что там они по крайней мере в безопасности.
У нас была и такая история, как чеченская женщина постоянно подвергалась избиениям мужа. Она попробовала обратиться к прокурору. Тут я хочу заметить, что, как это ни грустно, система работает хуже, чем в советское время. Я знаю много случаев, когда женщины в Чечено-Ингушской АССР обращались к прокурору и прокурор предотвращал похищения, насильственный брак, потому что в то время это был советский прокурор, а не чеченский прокурор, подчиняющийся Рамзану Кадырову. Как-то я пришла к прикомандированному сотруднику Следственного комитета в Чечне группой чеченцев, на которых оказывалось давление. Это были люди, которых выгоняли из общежития, в основном одинокие женщины с детьми, им некуда было деваться, потому что родственники не были готовы их взять. Я положила прокурору на стол заявление, подписанное двадцатью фамилиями. Сильный мужчина в камуфляже сказал: "Если кто-то вам скажет, что в Чечне работать трудно, он солжет. В Чечне работать невозможно". Сейчас он там уже не работает, а его последователь, попробовавший что-то делать, был очень быстро оттуда отозван.
Женщина, которую беременной избивал муж, обратилась при поддержке своей подруги к прокурору. Прокурор отправил ее в комиссию по семье и детям, а комиссия – к мулле. Мулла был двоюродным братом ее мужа. Он позвал мужа и сказал ей в его присутствии: "Ты должна быть послушной женой, хорошую жену муж не будет бить". Потом он обратился к своему двоюродному брату и посоветовал: "Не стоит ее бить до родов". Но такое пожелание не произвело впечатления, и подруга помогла женщине уехать из Чечни в Москву. Здесь она родила ребенка, жила у нашей сотрудницы, потом уехала. Но этим история не закончилась, потому что стали преследовать уже ее подругу. Семья этой девочки, студентки, помогшей своей сокурснице более старшего возраста выехать, ее предала. Они сказали ей: "Раз ты так сделала, то должна пойти к семье покинутого мужа, и они имеют право сделать с тобой все что угодно". Тяжелее всего она переживала предательство матери. К сожалению, я вынуждена сказать, что никакого другого способа помочь ей, кроме как обеспечить возможность тоже покинуть территорию России, у нас не было, и это, конечно, очень грустно.
У нас было еще такое обращение – женщина, по национальности осетинка, жила со своим мужем-чеченцем во Владикавказе. После смерти мужа она сохранила отношения с его родней. Это довольно богатая чеченская семья, и женщина привезла своих дочек на каникулы в Подмосковье, к дедушке на дачу. Когда летний сезон закончился, они отказались возвращать ей детей. Она обратилась в органы опеки, которые решили, что опекуном назначается дедушка, поскольку "дети должны воспитываться в традициях и религии отца". Нашим юристам пришлось пойти на ухищрения. Эти две девочки бросились к своей маме, как только ее увидели. Они вернулись во Владикавказ, где, я думаю, было кому их защитить, – заметила Светлана Ганнушкина.
Координатор программы "Гендерная демократия" Фонда Генриха Бёлля Ирина Костерина рассказала о результатах исследования, проведенного ею вместе с коллегами. Данная работа посвящена положению женщин на Северном Кавказе и тому ценностному полю, в котором они существуют:
– На Северном Кавказе действуют разные правовые системы, из разных времен, и они в чем-то противоречат друг другу. Шариат – исламское право, которое довольно распространено в регионе. Но более древнее, имеющее наибольшее влияние, это адаты. Одновременно данный регион – часть Российской Федерации, и к нему должны быть применены все те нормы, которые применяются на остальной части страны – и Конституция, и нормы трудового, семейного, уголовного права, и так далее. Специфика региона в том, что в нем есть очень большое поле совершенно непонятных законов, в значительной степени начавших проявляться после второй чеченской войны. Это началось в Чечне, но волнообразно расходится в остальные республики. Социологи называют это ситуацией аномии – отсутствия понятных ценностных рамок и правил. Люди, живущие в регионе, не знают, на что опираться. Не понимают, что правильно, что неправильно, потому что иногда правила меняются на диаметрально противоположные и никто об этом не предупреждает.
В Чеченской Республике есть неписаный закон: "Рамзан сказал", он оказывается главным
В Чеченской Республике есть неписаный закон: "Рамзан сказал", он оказывается главным, попирает все остальные законы. Президент республики выступает по местному телевидению с объявлениями каких-то культурных новшеств. Например, вводится дресс-код для женщин, утверждается, что чеченские женщины с завтрашнего дня должны одеваться так. С завтрашнего дня выясняется, что, оказывается, чеченские женщины всегда так одевались, это была уходящая тысячелетиями в прошлое традиция. А через пару месяцев оказывается, что теперь чеченская женщина должна одеваться сяк. Эти все вещи очень фрустрируют местное население.
С мужчинами происходит примерно то же самое. Есть довольно сильное давление на то, как должен вести себя настоящий чеченский мужчина, каких он должен придерживаться норм. За последние несколько месяцев я слышала уже несколько историй о публичных унижениях чеченских мужчин за какие-то проступки. Был случай, когда с мужчины сняли штаны, всё это показали по местному телевидению. Хуже казни быть не может. Это глубокая потеря публичного лица. Как мужчина должен оставаться потом жить в своем сообществе, как он будет поднимать свой статус? Это невозможно. Многие юноши сейчас очень напуганы этими историями, они говорят: "Мы не знаем, за что нас на следующий день могут ругать, унижать. То штаны надо подкатывать, то не надо подкатывать, то бороду можно носить, то бороду нельзя носить". Это очень сложная ситуация. В результате люди сами формируют некое облако из довольно ситуативных вещей. Они могут атрибутировать их адатом, они могут говорить: "Это наша традиция, у нас так было принято, так жили наши родители, предки, нужно делать так". По незнанию, по непросвещенности люди часто записывают в адаты то, что в адатах никогда не было. Например, убийство чести часто атрибутируется адатом, в адатах никогда не было убийства чести. Бывают даже случаи, когда представители религиозного сообщества оправдывают убийство чести, хотя в исламе убийства запрещены.
Все это влияет на положение женщин. Патриархат пронизывает все республики, на всех уровнях, задает очень жесткую иерархию между мужчинами и женщинами. В патриархате мужчина является сильным, у него больше власти, контроля, голоса, возможностей. Плюс он задает иерархию и внутри женщин – оказывается, что одни женщины стоят на более высоком уровне, другие занимают низшую ступень в иерархии. Очень часто от кавказских мужчин можно услышать фразу: "В нашей культуре у женщины очень высокое почетное место". Когда мы начинаем разбираться, что это за женщины такие, выясняем, что это мать. Она сакральна, неприкосновенна, поэтому многие молодые женщины описывают особую роль свекрови в их жизни. Она и в дискурсе на самой верхней ступени, и в практике тоже. В наших интервью свекровь фигурирует как гораздо более сильный узурпатор и насильник, чем муж. Муж часто становится пассивным исполнителем воли своей матери, которая говорит ему, как нужно вести себя с женой. Поскольку на Кавказе довольно часто молодожены после свадьбы живут в семье мужа, невестка, приходящая в чужую семью, оказывается совершенно бесправной. У нее нет не только своего голоса, у нее нет даже физически своего места в доме. Она там никто. От нее ожидают, как уже сказала Светлана Алексеевна, что она будет инкубатором, родит детей, и в этом ее главное предназначение. Плюс она выполняет роль служанки. Она должна убирать за всеми, готовить. Когда остальные члены семьи кушают, она стоит за их спиной и ждет. Она встает самая первая, доит корову, выпасает, готовит всем еду, занимается всем домашним хозяйством, часто еще работает и содержит всю семью. Вечером она ложится спать самая последняя и еще должна вымыть обувь всем членам семьи. Ситуация несколько меняется, если появляются дети, но они не являются стопроцентной защитой.
На втором месте – роль сестры, потому что для кавказского мужчины сестра – это его кровь, которую он должен защищать и охранять. Тут можно рассказывать бесконечные истории про честь семьи и честь женщины. Большая часть историй про убийство чести – о ситуации, когда брат убивает свою сестру, чтобы смыть позор с семьи, – объяснила Ирина Костерина.
Социальный антрополог Денис Соколов отметил разрушительные процессы, происходящие во внутрисемейных отношениях на Северном Кавказе:
– Если говорить об отношениях мужчин и женщин, то само понятие порядочности женщины распадается и формализуется. Уже важно не собственно внутреннее содержание этого понятия, а внешние атрибуты, на которые обращают внимание все вокруг. Например, в одном из сел Кабардино-Балкарии последние годы почти все получают высшее образование. Девушки едут учиться в Нальчик, там живут. Их поведение становится не то что предметом пристального внимания, а очень больших подозрений.
Мужчина становится субъектом, от которого исходит произвол и насилие
При этом нет никакого контроля со стороны правоохранительных органов. В меньшей степени в этот произвол и насилие правоохранительные органы вмешиваются на уровне семьи. В меньшей степени судебная система защищает людей на уровне семьи. Эта безнаказанность практически вытесняет мораль и нравственность из общества. Мне кажется, что архаизации в большей степени касается не экономики, не социальной практики, не политики, не технологий, а внутрисемейных отношений. Мужчина становится субъектом, от которого исходит произвол и насилие, – выразил мнение Денис Соколов.
К каким трагедиям это приводит, засвидетельствовала адвокат проекта "Правовая инициатива" Ольга Гнездилова. Она рассказала о деле об убийстве Марем Алиевой из Ингушетии, которым сейчас занимается:
– Мы ведем на Кавказе дела разных категорий, касающиеся и домашнего насилия, и раздела детей, когда отец не отдает и не показывает детей матери, и, к сожалению, даже сексуального насилия в отношении детей со стороны отцов. Марем Алиеву бил муж, когда она была беременной. В итоге женщина решилась сбежать, доехала до Минска, попала в кризисный центр. К сожалению, муж вернул ее в Ингушетию. В сентябре прошлого года он пообещал расквитаться с ней за жалобы и побег. Она позвонила сестре, и это была последняя связь ее с внешним миром. Уже шесть месяцев никто не знает о ее судьбе. Надо полагать, что Марем, увы, нет уже в живых, поскольку дети сказали, что видели окровавленные волосы матери, плакали и говорили, что отец убил мать. Это были первые их слова. Сейчас дети продолжают жить с этим отцом и уже дают показания, что она сама ушла из дома в неизвестном направлении.
Мы ведем это дело как юристы, и с одной стороны, есть некоторый успех, потому что возбуждено дело об убийстве Марем. Сначала был взят под стражу муж, сейчас он под домашним арестом. На днях будет суд о том, чтобы поместить его в следственный изолятор. Наша потерпевшая, сестра погибшей женщины, под госзащитой. С другой стороны, шесть месяцев нет никакого результата, нет тела, и следствие говорит: "Что же, мы будем весь лес копать?" Здесь нужно понимать, что если на такие ситуации не обращают должного внимания на Кавказе, то эта норма будет перетекать во все регионы, – предупредила Ольга Гнездилова.
Шеф-редактор портала "Даптар" Светлана Анохина убеждена, что к публичному обсуждению таких тем необходимо подходить грамотно и деликатно:
– Если после убийства отцом двух дочерей выходит материал, где написано: "Отец убил и закопал аморальных дочерей", то журналиста нужно дисквалифицировать, потому что это формирует сознание читателя. Это формирует сознание и той целевой группы, откуда выходит сам убийца. Получается, что журналист фактически оправдывает убийство употреблением слов "аморальный", "развратный", "грязный" в заголовке. Идет совершенно понятная логическая связка – мол, за это надо убивать, это социально одобряемое, другого выхода нет. Надо менять всё на уровне словаря, в частности, убрать словосочетание "убийство чести", потому что это никакое не убийство чести. Во-первых, это убийство доверия, потому что убивается обычно жена, сестра, мать, дочь, племянница, внучка. Человек, который тебе, безусловно, доверяет. Во-вторых – это убийство подчинения, потому что убийца подчиняется закону, который, может быть, и не хочет соблюдать. Но поскольку на него как на мужчину оказывает колоссальное давление общество, он вынужден сгибаться. И в-третьих – это убийство бессилия. Мужчина бессилен противостоять и защитить членов своей семьи, поэтому легче убить. Надо снимать положительные коннотации, оправдывающие такое убийство, возводящие его на уровень сакрального убийства, освященного традицией, – полагает Светлана Анохина.
Доказательства для того, чтобы обвинить тебя в аморальном поведении, в Чечне не нужны
Элита Магомедова, бывшая жительница Чеченской Республики, врач, рассказала собственную историю. Уже длительное время она безуспешно пытается вернуть отнятого у нее больного сына, которого не может даже увидеть. Правоохранительные органы оказались неспособны добиться исполнения решения суда, вынесенного в ее пользу:
– Ребенок у меня родился поздний, я его очень тяжело выносила, потому что всю беременность меня били. В итоге сын родился с аномалией развития головного мозга. Отцу было неинтересно, чтобы у него был такой сын. Я сделала все, чтобы вырастить этого ребенка так, как могу. Были всевозможные занятия, бассейны, больницы, мы прошли всё. В четыре года ребенок стал развитым, хотя и с ограничениями, это был уже нормальный ребенок. Тогда отец забрал его у меня и увез в Чечню. Основной причиной было "аморальное" поведение, в котором меня обвинили. Доказательства для того, чтобы обвинить тебя в аморальном поведении, в Чечне не нужны. Никаких оснований для этого не было.
Потом отец погиб. Я – единственный родитель этого ребенка, мать, должна была просто поехать и забрать этого ребенка. Я ездила каждую неделю, за 2015 год у меня 38 билетов в Чечню и 38 в Москву обратно. Восемь месяцев суд решал – отобрать ребенка у бабушки или нет. Ни одна инстанция в республике не помогла мне за полтора года даже увидеть моего сына. Выигран суд, апелляционная инстанция, кассационная инстанция. Но судебные приставы не находят моего сына, потому что никто из семьи дома не живет, они прячутся и водят моего ребенка с места на место. Сыну шесть лет, ему скоро будет семь, надо идти в школу, а ребенка с задержкой развития даже не выпускают на улицу. Старший брат в этой семье сказал, что его держат где-то в подвале. Неделю назад мне пришло письмо от Шалинского РОВД. Написано, что ребенок живет с бабушкой в селе Автуры, приложены фотографии моего сына, где он в пижаме на диване с абсолютно неадекватным лицом. Я не уверена, что это мой сын, потому что ребенок на этих фотографиях реально как будто не очень здоров. Я приняла это за издевательство над собой, потому что одни службы говорят, что ребенка не могут найти, другие службы находят ребенка, фотографируют и присылают мне его фотографии, притом что мой сын находится в розыске, – заявила Элита Магомедова.
При всем при этом Северный Кавказ – очень мозаичный и разнообразный регион. По словам Ирины Костериной, сейчас мы видим, как наложились друг на друга разные временные пласты. Остался очень сильный пласт советской модернизации. Он проявляется в том, что у женщин есть экономическая свобода. Проявляется он и в ценности образования, которое для женщины является очень желаемым и необходимым. Но наползают какие-то новые вещи, заново изобретенные традиции. Так это можно назвать, потому что это никакие не старые вещи. Здесь уже нужно работать и что-то делать. Расширять возможности для эмансипации женщин, для их самореализации и стараться нивелировать роль вредоносных практик.