Какие отцы нужны Отечеству

Нечасто человек, живший семь веков назад, становится медиа-звездой. Но именно это сейчас происходит с германским императором и чешским королем Карлом IV, чей 700-летний юбилей отмечают в Центральной Европе, прежде всего у него на родине, в Чехии. Там его давно называют "отцом Отечества". Нынешняя "карломания" – хороший повод разобраться в том, почему одних правителей забывают быстро, а память о других живет веками. А также о том, как формируется историческая память, кто ею злоупотребляет и для чего вообще народам нужны "отеческие" фигуры из прошлого.

Начнем с виновника торжества. Карлу IV, правившему значительной частью Центральной Европы и Италии в XIV веке, посвящены целые номера популярных журналов, научные конференции, специальные программы для туристов и многочисленные телепередачи – вплоть до кулинарных ("Рецепты поваров Карла IV"). Кем был этот монарх, память о котором настолько жива и через семь столетий после его рождения?

Сын приглашенного на чешский трон короля Иоганна (Яна) из Люксембургской династии и Елизаветы (Элишки), последней из древнего рода Пржемысловичей, Карл прожил богатую приключениями жизнь. В детстве его пару лет держал в заточении собственный отец, подозревавший супругу в намерении отобрать у него корону и увенчать ею сына. Потом они помирились, и Карл стал помогать Иоганну в военных походах и политических комбинациях. После того как в битве при Креси, где они сражались на стороне проигравших французов, отец погиб, а сын был ранен, Карл унаследовал чешскую королевскую корону, а позднее, благодаря сочетанию хитрой дипломатии и откровенного везения, получил и германскую ("римскую") императорскую.

​За 30 лет царствования Карл IV стал, пожалуй, самым могущественным европейским правителем того времени. Он упорядочил систему управления империей, способствовал развитию ремесел и торговли, обновил и перестроил Прагу, которую очень любил, возвел множество замков и крепостей, основал старейший в Центральной Европе университет, носящий его имя, четырежды женился, пережил попытки отравления и тяжелое ранение на рыцарском турнире. Умер он по тогдашним меркам стариком – в 62 года, от воспаления легких. Обе короны – но, увы, не политические таланты отца – унаследовал его старший сын Вацлав (Венцель).

В 2005 году Карл IV с заметным отрывом победил в голосовании в рамках проекта "Величайший чех", опередив многих выдающихся персонажей истории своей страны: первого и последнего президентов Чехословакии Томаша Масарика и Вацлава Гавела, религиозного проповедника Яна Гуса, полководца Яна Жижку, композитора Антонина Дворжака, писателя Карела Чапека и других. Чешский историк Иржи Рак так объясняет феномен популярности Карла IV:

– В нашей истории было множество режимов, большинство из которых отрицали друг друга: республика – монархию, коммунизм – "буржуазную" республику, нынешняя демократия – коммунистический режим… Сама государственность – едва ли не единственное историческое достояние, которое никто не подвергает сомнению. Карл IV ее наилучшим образом олицетворяет, тем более что именно он в 1346 году приказал изготовить к своей коронации новую королевскую корону, которая сохранилась до наших дней и стала официальным символом чешской государственности, хотя королей у нас давно уже нет.

По какому принципу отбирает "лучших" историческая память народов? Как и почему меняется эта память и что влияет на нее? Об этом в интервью Радио Свобода рассуждает российский историк, профессор Андрей Зубов.

– Андрей Борисович, в истории практически каждого народа есть образы давних, живших много веков назад правителей или других деятелей, которых называют "отцами Отечества". У них есть ореол людей, которые очень мудро управляли своим государством и народом, благодаря чему при них был "золотой век". Карл IV, чье 700-летие сейчас отмечают в Центральной Европе, особенно в Чехии, – один из выразительных примеров такого рода исторической фигуры. Как вы думаете, это представление об "отце Отечества" вырабатывается естественно и постепенно, передаваясь из поколения в поколение, – вот был добрый и мудрый правитель, при нем жилось хорошо – или это скорее конструкция уже позднейших времен, которая потом внедряется в массовое сознание?

– В прошлом – я уверен, что это вполне относится и к Карлу IV, – это, безусловно, была благодарность самого общества, дань памяти самого народа. Потому что до недавнего времени, до появления всеобщей грамотности и тем более столь развитых средств коммуникации, как телевидение, радио и интернет, практически вся информация транслировалась широкими слоями общества непосредственно, их собственным опытом. Нельзя было жестокого правителя сделать благородным и добрым, скупого – щедрым, глупого – умным. Народ всё помнит. Ивану IV он дал эпитет Грозный, помня, что тот натворил. Алексею Михайловичу дал прозвище Тишайший. Мы как историки, естественно, знаем, что Иван Грозный был скорее не просто грозный, а жестокий кровопийца, а Алексея Михайловича лишь с большой натяжкой можно назвать тишайшим. Но именно так эти фигуры воспринимались в сознании людей. Однако когда появилось массовое печатное и особенно радио- и телевизионное слово, то оказалось возможным внедрять в сознание и лепить почти любые образы. Теперь, как ни странно, этот процесс немножко затормозился, потому что появился не контролируемый пока, слава Богу, интернет, где трудно лепить какой-то образ, потому что тебе тут же вылепят альтернативный образ того же самого человека. И в итоге надо будет разбираться самому. В некотором роде интернет нас возвращает к эпохе дописьменного слова, в том числе и в оценке фигур прошлого.

– В этой связи, если брать Россию, мне сразу вспоминается недавняя ситуация с тысячелетием со дня кончины святого князя Владимира. На государственном уровне велась очень активная пропаганда того, что он сделал для тогдашней Руси, и формирование образа Владимира как этакого прародителя России, в том числе и сегодняшней. По вашему мнению, чего здесь больше – каких-то естественных корней, действительно идущих из прошлого, или манипулятивного по отношению к общественному сознанию эффекта эпохи массовой информации, о котором вы говорили?

– Что касается России и шире – бывшего Советского Союза, то тут вообще ситуация очень непростая. Дело в том, что в России практически всё досоветское прошлое было вырублено из массового сознания. И потом очень дозированно, сверху стали внедряться какие-то представления об отдельных его фрагментах и фигурах. Сначала это были разные бандиты – или, в советской терминологии, "народные вожди" типа Стеньки Разина или Емельяна Пугачева. Потом Сталин "разрешил" Александра Невского, Ивана Грозного, Петра Великого. Но, например, под семью печатями оставались Александр II Освободитель, Александр I Миротворец, Столыпин, Витте и так далее. Сейчас опять пытаются что-то делать. Но историческая память в массовом сознании не распространяется дальше 1917 года. Здесь колоссальное отличие не только от Европы, но и от некоторых постсоветских стран – скажем, Армении или Грузии. Царица Тамара или Давид Строитель в Грузии, к примеру, всегда были героями, их не вырубило из исторической памяти ничто. А у нас – вырубило. Поэтому сейчас, обращаются ли на официальном уровне к Владимиру Святому или к Екатерине Великой, к Петру Аркадьевичу Столыпину – это значимо для очень небольшого круга людей. Это не массовые явления. До революции почти в каждой крестьянской избе был портрет Александра II, такого сейчас и помыслить невозможно. Да и крестьянства уже нет. А вот то, что сейчас реально является элементом массового сознания, это, к сожалению, Сталин и Путин. Две фигуры, которые действительно в "иконостасе" очень многих простых семей присутствуют. Причем если Путин – это следствие пропаганды сегодняшнего дня, не было бы пропаганды, не было бы Путина, то Сталин – это плод очень странной и очень больной исторической памяти, но это не чистая пропаганда. Это реальное ощущение значимости данного лица. Ясно, что это больное состояние, его надо исправлять, как любую болезнь, надо лечить, но это нелегкий процесс.

​– Не так давно, пару лет назад, в России было интернет-голосование в рамках проекта "Имя Россия" по поводу того, какой исторический персонаж пользуется наибольшей популярностью, – условно говоря, кто величайший русский всех времен. И тогда присудили победу Александру Невскому, но очень много говорилось о том, что произошла некоторая подтасовка, а в действительности больше всего голосов набрал Сталин…

– А в культуре это, безусловно, Пушкин, Толстой, люди, которые, вне зависимости от того, кто у власти, являются законодателями культурного образа для большинства. Да, это Пушкин, Толстой и, как ни странно, Сергей Есенин. Вот это то, что значимо для простого человека в культурной сфере. Что же до политики, государственных деятелей – то, естественно, это не Александр Невский, абсолютно нет.

– То есть это было просто взято с потолка?

– Конечно. Это искусственная, совершенно надутая фигура. То есть это великий человек, безусловно, со своими минусами и плюсами, но уж никак не герой массового сознания.

– В таком случае, как вообще возможна переоценка собственной истории и ее более глубокое познание, если вы говорите о том, что произошел разрыв в исторической памяти в советскую эпоху? Тут вообще какая-то "сшивка" еще возможна?

– Возможна. Но это очень тяжелая "сшивка". Но она, естественно, как любая операция в области массового сознания, строится на нескольких известных приемах. Это в первую очередь школа, затем публичные лекции, кроме того, монументальная пропаганда. Это пропагандирование настоящего, подлинного, ценного прежде всего в школе, где детей учат, и в институте, естественно. Это обучение честной истории. Тогда, безусловно, Сталин очень быстро потеряет свои позиции, как, скажем, Гитлер потерял их в Германии. Он тоже ведь сохранял популярность и после войны, что греха таить. До середины 1950-х годов в Западной Германии умелые социологические опросы, которые позволяли избежать опасности личного заявления, выявляли, что Гитлер остается самым популярным политиком в Германии. Но с тех пор это ушло абсолютно, потому что в первую очередь сами немцы предприняли массу усилий в направлении демифологизации нацизма и Гитлера. И добились колоссального успеха. Сейчас есть там маргинальные группы, примерно 8%, которые в той или иной мере оправдывают или возвеличивают Гитлера, но это, я бы сказал, локальное групповое сознание – это уже не массовое сознание.

То же самое надо сделать и нам, провести системную декоммунизацию, без этого никуда не денешься. Она должна идти не только в области истории, но и в массе других сфер. Пока памятники Ленину стоят на каждом углу, а улицы названы именами Кирова, Дзержинского и того же Ленина, мы не можем надеяться на то, что советское уйдет. А если не уйдет советское, то, естественно, не уйдет и его наиболее явный выразитель, которым является не Киров и даже не Ленин, а именно Сталин. Поскольку люди прекрасно понимают на уровне даже подсознания, что те, в честь кого названы улицы, – это и есть ценностные положительные фигуры. Все можно сделать, можно "сшить" историческую память, но для этого необходима, с одной стороны, декоммунизация, а с другой – правовая и культурная преемственность с докоммунистической Россией. Это долгий процесс, он может занять, как и в Германии, жизнь нескольких поколений. Но он даже не начат – вот в чем беда.

– Вы говорите о Германии, но есть более свежий пример как раз того, что касается декоммунизации, десоветизации, – это то, что сейчас происходит на Украине. Эти процессы у очень многих людей, даже настроенных вполне антисоветски и антикоммунистически, вызывают вопросы. Вам нравится то, как это делается на Украине, стоит ей подражать?

– На Украине этот процесс имеет свою обратную печальную сторону. Дело в том, что одной исторической лжи противопоставляется другая историческая ложь. Именно из-за этого все происходит очень неудачно. То, что должно быть, – это замена исторической лжи исторической правдой. А на Украине теперь формируется националистический миф. Ленина свергают не во имя правды, а во имя Бандеры. Когда после войны Гитлеру памятники свергали в Восточной Германии, а на их место ставили памятники Ленину, я не думаю, что это было объективно полезно, потому что денацификации наследовала коммунизация. Мне кажется, Украина осталась советской, как и Россия, прежде всего по типу сознания. Это тот тип сознания, который не признает правды как ценности, а признает лишь манипуляцию. Из-за этого люди одно легко заменяют другим. Я думаю, что Украине еще предстоит, как и России, и некоторым другим республикам бывшего СССР, этот самый сложный момент – это замена лжи правдой. В Германии это произошло. Я прекрасно помню германские марки, банкноты до перехода на евро. На них не было государственных деятелей вообще, уж тем более военных, но были деятели культуры, литературы, искусства, религии – это очень значимо, это ценностная ориентация.

​– Как вы считаете, Владимир Путин задумывается над тем, как он войдет в историю? Что он для этого делает, какой он след хочет о себе оставить?

– Мне кажется, что два года назад, когда он совершил агрессию в Украине, он явно задумался над тем, как бы ему стать великим восстановителем российского государства, или российско-советского, как угодно. Но не получилось, всё провалилось. Мне кажется, что это для него величайшее разочарование. Я сейчас вижу его глубоко уставшим человеком, который не особо верит, что что-то еще получится. Новую попытку он уже не делает, скорее действует по инерции. Многие его сподвижники, клевреты пытаются все эти вещи с победой, с войной раскрутить в какую-то новую идеологию. Для него всё это – уже прошлое. Въехать в историю на белом коне у господина Путина не вышло. Это для него лично, я думаю, очень серьезная трагедия.

– Мы говорили о способах оздоровления исторического сознания, исторической памяти. На ваш взгляд, когда можно было бы говорить, что такое оздоровление произошло? Скажем, какая тройка самых популярных исторических деятелей означала бы, что с исторической памятью и ценностными ориентирами у россиян всё в порядке?

– Это замечательный вопрос, но, конечно, он очень субъективен. Я могу сказать, какую бы я видел тройку, но, безусловно, я – это только я. Лично мне, пожалуй, наиболее близки были бы следующие люди из дореволюционной России (если говорить только о политиках) – это Александр I и Петр Столыпин, а если говорить о Гражданской войне и эмиграции, а именно там, конечно, сохранялась Россия, то это генерал Деникин. Может быть, также адмирал Колчак, тоже замечательный человек. В общем, один из этих двух людей из Гражданской войны, а из более ранних – да, пожалуй, Александр I и Столыпин. Если бы была такая тройка государственных деятелей, то значит, наше общество стало другим, – считает историк Андрей Зубов.