Россия пришла к застою 1985-го

Премьер-министр России Дмитрий Медведев заявил в Крыму, что денег на индексацию пенсий нет и поэтому крымчане должны подождать, пока эти деньги появятся. Социальные сети отреагировали на это шутками и сарказмом.

Но разве люди не ожидали того, что российское правительство может подобное заявить? И стоило ли ожидать подобного? Общественный деятель и гражданский активист Сергей Шаров-Делоне полагает, что стоило:

– Cтрого говоря, индексация пенсий не только в Крыму, но и по России в этом году далеко не соответствует закону об индексации пенсий. Они в этом году не индексируются на уровне инфляции. Об этом уже было заявлено раньше и не вызвало никаких особых бурь в социальных сетях, потому что все понимали и видели, что не будет индексации, заранее знали. Но тут ситуация другая: крымские пенсионеры и вообще крымчане вроде как шли в Россию с тем, что у них тут будут молочные реки и кисельные берега, и уж им точно все сделают, чтобы как-то поддержать их лояльность России. Отчасти я бы даже сказал, что комментарии в сетях несколько злорадные: вы хотели красивую жизнь задарма – вот, получите.

​– Такое ощущение, что Крым сам по себе ничего не представляет, что он ничего не стоит, он такой же, как все остальные российские регионы, он как будто полностью сидит на дотациях центрального правительства, сейчас – российского. Почему так происходит? Как построена эта схема?

– Крым, на самом деле, очень мало что стоит в нынешнем состоянии. И мало что стоил для Украины. Он для Украины ровно так же был обузой: Крымская область и Донбасс, Донецк и Луганск были главными получателями трансфертов из украинского бюджета. В России посчитали, что ситуация с Крымом стабилизировалась: у Украины нет возможности Крым вернуть, Россия не собирается его отдавать, Крым даже отчасти выведен за рамки Минских соглашений – они, строго говоря, его не касаются, Минские соглашения касаются ситуации в Донецке и Луганске, – и российские власти посчитали, что все замечательно, можно спокойно к Крыму относиться так же, как к другим. А к другим отношение очень простое: 75 процентов налогов, которые собираются на любой территории РФ, уходят в центр, а дальше распределяется в виде трансфертов. Есть регионы, которым даже это позволяет жить прилично. В первую очередь, это Сахалинская область, у которой благодаря очень давним – еще при Ельцине – соглашениям о разделе продукции те деньги, которые получала область за нефть и газ с Сахалинских шельфов, не уходили в Японию, а оставались в сахалинском бюджета. Поэтому сахалинский бюджет был все время наполнен, Сахалин не должен был отдавать все в федеральный бюджет. Ханты-Мансийский и Ямало-Ненецкий округа: там жителей мало, а доходы от нефти и газа все равно большие, даже при низких ценах на энергоносители. Есть регионы, у которых бюджет наполнен трансфертами из центра почти до 89 процентов, это Дагестан и Чечня. И Крым близок к этому.

Проблема в том, что вся экономика Крыма была заточена на открытость, в Крыму отдыхало много русских, они оставляли там деньги в то время, когда это была украинская территория. Никаких же препятствий не было поехать в Крым, все спокойно туда ездили. При этом там был свет, вода, которая шла из Украины по каналу, свет шел с Каховской ГЭС, а сейчас с этим все хуже и хуже. Нестабильная ситуация, естественно, не привлекает туристов. А, собственно, чем еще может заниматься Крым? Воды нет, поэтому сельское хозяйство загибается. Электричества нет или оно идет с большими перебоями, энергомост ведь до сих пор ничего не решил. Керченская переправа уже стала притчей во языцех. И на чем должен Крым зарабатывать? Чем он может заработать так, чтобы жить, даже отдавая 75 процентов в российский бюджет? Он просто сейчас обузой стал, мы переложили обузу на свои плечи в этом смысле. Да, Украина за 25 лет независимости не сделала ничего, чтобы сделать из Крыма конкурентоспособный курорт, как попыталась, скажем, сделать Болгария с Золотыми Песками, как сделала Турция у себя. Украина не пыталась это сделать. Ну, так и сейчас ничего не делается.

– Вернемся к цепочке, которую вы нарисовали: 75 процентов уходит государству, а потом какая-то часть возвращается в виде трансфертов. При хорошей экономической ситуации – большая часть. Что сейчас происходит, куда уходят эти деньги, где они застревают?

– Огромную, совершенно непропорциональную долю сейчас стали занимать военные расходы и расходы, связанные с безопасностью. Это колоссальные расходы федерального бюджета, и это уже стала очень большая доля от консолидированного бюджета все-таки. А консолидированный бюджет – это федеральный плюс бюджет всех областей, субъектов Федерации, Москва, Питер, Севастополь и так далее. Это военный бюджет воюющей страны фактически!

– Но так оно и есть...

– Ну, в общем, так оно и есть, да. Это означает простую вещь – что просто весь пирог, который можно дальше делить, когда отрезали на безопасность, то есть на полицию, госбезопасность, ФСБ, ФСО и тому подобное, пирог сам по себе уже уменьшился. Дальше государство сделало еще красивый ход. Оно же на субъекты Федерации возложило кучу обязательств, при этом не обеспечив их финансированием.

– Например?

– Ну, например, майские указы президента по повышению зарплат в сфере образования, здравоохранения и так далее. Только сейчас полулегально стали говорить, что можно не исполнять эти указы на сто процентов, а еще в прошлом году требовали их стопроцентного исполнения от регионов. А средств нет, и поэтому во многом регионы были вынуждены сокращать количество врачей, учителей, увеличивать на них нагрузку. Мы по Москве это хорошо знаем, потому что Москва на виду: как протестовали московские врачи, учителя и так далее, а в регионах это началось раньше и еще более жестко. А как иначе при неувеличенных деньгах увеличить зарплату? Нет других вариантов. Плюс продолжающая чудовищно расти коррупционная составляющая во всех государственных заказах при увеличении государственной доли в экономике. Давайте посмотрим самый простой из свежих примеров. Такая, казалось бы, уж совсем белая и пушистая отрасль, как реставрация. Реставрация памятников архитектуры – что может быть святее, чище и лучше? Один из главных подрядчиков в Москве, и не только по Москве, по реставрации памятников архитектуры – это фирма, которая называется "Атекс". Ее полное название не скрывается, оно пишется на всех билбордах, где они ведут реставрацию, – ФГУП, то есть Федеральное государственное унитарное предприятие, "Атекс" ФСО РФ, Федеральной службы охраны. "Балстрой" – это фирма вроде как частная, ЗАО "Балстрой", только нужно понимать, что за последние три года на моей памяти раз пять руководители "Атекса" пересаживались в "Балстрой", руководители "Балстроя" – в "Атекс", и реально владельцем акционерного общества "Атекс" является то же самое ФСО РФ.

– Возможно ли сейчас оценить коррупцию в России в денежном измерении?

– Одна из очень распространенных оценок, которая, видимо, не далека от истины, что не ниже 30 процентов – это коррупционная составляющая от массы денег, которые вращаются в России. Есть регионы, где она выше. То, что мы сейчас видим в Москве, – недостроенные, недоделанные уже год подземные переходы, которые начали облицовывать дорогущим гранитом вместо совершенно нормальной керамической плитки. Контракт заключается с нужной фирмой по заниженной цене, по цене иногда ниже, чем стоимость материала, а дальше заключается дополнительное соглашение, которое сверху уже не контролируется. Но деньги кончились раньше, чем были сделаны эти подземные переходы. А денег по контракту просто не хватает на то, чтобы это сделать, физически не хватает. И это обычная картина.

– Вы упомянули ФСО. Приведу пример Ирана, где в какой-то момент Национальной гвардии было разрешено вести бизнес. И Национальная гвардия действительно захватила практически все основные производства страны, включая автомобильное производство, нефтегазовое, переработки там мало, но взяли то, что было. И практически весь доходный, прибыльный бизнес оказался в руках силовых структур с их определенным менталитетом, который выражается в том, что и бизнес-дела ведутся с точки зрения силы, с психологией силы. Что, естественно, привело к бурному расцвету коррупции и к значительному снижению производственных мощностей. Что сейчас происходит в этой области в России?

– Примерно то же самое. У нынешней элиты отсутствует не только какое-либо видение будущего, у них отсутствует ощущение, и это очень остро чувствуется, что у них много времени. У них сейчас тенденция съесть немедленно все, что только можно, потому что завтра неизвестно, что будет. Поэтому ничего не вкладывается ни в какое развитие производства, ничего не вкладывается в образование. Вот чтобы было понятно, что значит – ничего не вкладывается. У нас 2,2 процента ВВП уходит на образование. В Южной Корее на протяжении последних 70 лет вкладывали в образование сперва 5, потом 10, потом 15, а сейчас 27 процентов ВВП. И мы видим "Самсунг", "Хюндай", мы видим, что такое Южная Корея. Она сейчас стала одной из самых передовых стран. А у нас ничего же не вкладывается ни в образование, ни в новое оснащение производства! И поэтому производство в России в огромной степени исчерпало физические ресурсы оборудования. То, что было завезено частными бизнес-структурами и введено в строй, отжато силовиками. Чтобы было понятно, что такое – отжато. У нас одна из самых двух популярных статей Уголовного кодекса – это 159-я статья "Мошенничество". Огромная доля применения этой статьи – это те бизнесмены, у которых местные силовики и местные власти, так или иначе связанные с силовиками, отжали бизнес. Ну, а чтобы не рыпался законный владелец, зачастую создатель, его просто сажают по статье "Мошенничество", по 159-й статье. То есть 159-я статья – это просто такой "молот ведьм", которым они пользуются. И все, что они ввели, тоже приходит в износ, потому что нужно обновлять производственные мощности, а ничего не делается.

– Картина, которую вы сейчас нарисовали, это картина Советского Союза 1982 года.

– Да. Мне довелось делать закрытую тогда экспертизу по всей строительной отрасли Российской Федерации в 1985 году. И я был в ужасе, когда в 1985 году средний износ фондов составлял 75 процентов, притом 78 процентов – это уже считается аварийным фондом. И картина падения производства была связана именно с падением фондов. Какой-нибудь завод продолжал производить железобетонные плиты, но только у него рабочих дней оказывалось все меньше и меньше, потому что все больше занимали ремонты рассыпающегося оборудования. Да, картина такая же.

– И чем она грозит?

– Она не столь катастрофична, как была тогда, потому что тогда у нас 85 процентов всего, что потреблялось в стране, производилось в стране, и как только падало производство, взять было неоткуда. Сейчас у нас производится 15 процентов, а 85 производится за границей. Конечно, мы живем не на острове, и ничего в этом катастрофического не было бы, если бы мы не отгородились от мира и если бы мы сами производили хоть что-то, что можно продавать, кроме нефти, газа, стали и алюминия первичного. Беда в том, что на сталь, алюминий, нефть и газ конъюнктура в мире падает и, видимо, будет падать в дальнейшем просто в связи с прогрессом, который требует меньше алюминия, меньше стали, меньше энергии. Вот Германия только что показала отрицательные цены на электричество, потому что за счет альтернативных источников произвели больше, чем могут потреблять. То есть ситуация с Крымом, с Донбассом и такими автосанкциями против Запада – это отсечение себя от мира. И в этой ситуации, конечно, все начинает сыпаться на глазах, когда пустеют полки магазинов, пустеют физически. Пресловутый сыр – вместо десяти наименований ты видишь два. Я уже не говорю о его качестве, это второй вопрос.

– Качество сырного продукта, сыроподобного, извините...

– Да-да. Это напоминает советский анекдот: "У вас есть сыр?" – "Да, сыр есть". – "А какой?" – "Сыр". Это картинка экономическая. А есть картинка политическая, политэкономическая. Если в 1991 году совершенно неожиданно люди почувствовали, что надо спасаться самим, и выяснилось, что у нас есть люди, готовые взять на себя ответственность за свою собственную жизнь, свое собственное благополучие, и они сделали то, что этот рынок, который был, над которым так долго все смеялись, эти "мешочники", которые ездили в Турцию и так далее, эти люди спасли себя и в огромной степени спасли страну, проявив личную заинтересованность, личную инициативу, личную ответственность. Пускай не в глобальных масштабах, а в личных, но они это сделали. Сейчас этим людям дали по рукам, и все увидели этот пример, все поняли, что этого делать не следует, и сейчас все сделано так, чтобы такие люди максимально не появились. Так что 86 процентов, про которые все говорят, это, конечно, не проценты за Путина, а это совершенно другое. Это гораздо более страшный индикатор! Это индикатор того, что 86 процентов людей добровольно отдали свою ответственность за себя, за своих родных и близких, за свое будущее, за будущее своих детей, отдали ее любому, кто готов был ее взять, и взяло ее государство. И они счастливы, что они ее отдали, они не готовы принимать на себя ответственность за что бы то ни было. И это самое страшное, потому что понятно, что экономика долго не продержится в таком состоянии, она просто не может продержаться, и опять мы придем к ситуации 1991 года, когда было совсем худо, и людям как-то придется выкручиваться, а у людей кончились иллюзии того времени, а новых не наросло, их, наоборот, все подрезали. И сейчас люди окажутся в ужасном положении, потому что 86 процентов просто отказались от того, чтобы быть самостоятельными взрослыми людьми.