Несбывшаяся мечта Анджея Вайды

В Польше в воскресенье вечером скончался Анджей Вайда – один из величайших представителей страны в мировой культуре.

Самые известные фильмы Вайды были посвящены войне, трагическим событиям времен советского периода в истории Польши, а одна из последних крупных работ – расстрелу польских офицеров в Катыни советскими чекистами. Среди погибших под Смоленском был и отец Вайды. Несмотря на это, в разговорах с журналистами Анджей Вайда всегда старался отделить русский народ от российских и советских властей. Есть только одна вещь, которую режиссер не мог себе позволить, – оставаться в стороне от происходящего. "В 90-х у нас были совсем другие надежды, мы надеялись, что победит либеральная сторона, которая будет строить в России систему, близкую к системам западных стран", – говорил Вайда в интервью корреспонденту Радио Свобода Алексею Дзикавицкому в октябре 2005 года, незадолго до начала съемок фильма "Катынь", который не без труда попал на российские экраны уже в новую, путинскую эпоху.

– Оставаться нейтральным в любом случае нельзя – такова наша польская традиция, традиция польских творцов. К примеру, величайшие произведения польской литературы были написаны в эмиграции, в Париже – там творили наши великие литераторы: Мицкевич, Словацкий, Норвид – они были эмигрантами и создавали произведения социального характера, которые тогда были нужны. Страна, которой в девятнадцатом веке не было на карте Европы, существовала все же в мыслях и надеждах поляков, и это нам помогло выстоять. И такова наша традиция. Что касается ПНР, то там было два пути. Одни, и я ими восхищался и их понимал, выбирали путь сопротивления, одновременно обрекая, однако, себя на полное отсутствие в кинематографии, театре или на книжном рынке. Был и другой путь, путь тех, кто, используя даже те ограниченные возможности, старался что-то делать, действовать. Очень тяжело было соединить одно с другим. Вот, например, когда я снял фильм "Человек из мрамора", который никак не вписывался в рамки тогдашней цензуры, если бы я тогда подписывал какие-либо обращения или протесты, то это был бы самый лучший повод, чтобы картина никогда бы не вышла на экраны. Я считаю, что мне было что сказать этим фильмом полякам – а к полякам я, прежде всего, и обращался – и если я хотел разговаривать с польскими зрителями посредством моего кино, то вынужден был воздержаться от публичных высказываний, которые лишили бы меня возможности не только показывать свое кино, но и делать его также.

​– В ПНР были не только созданы, но и выпущены на экраны фильмы, в которых содержится не только тонкая ирония, но и откровенная сатира в адрес существовавшего тогда режима. Как это было возможно? Например, в СССР в то время трудно было представить массовый прокат того же "Человека из мрамора".

– В Польше, надо признать, была несколько другая ситуация. С самого начала в Польше с одной стороны была оппозиция, но и по другой стороне так же, я думаю, было много людей, которые как-то хотели помочь польской культуре. Например, тогдашний министр культуры Юзеф Тэйхма, от которого зависело, появится ли фильм "Человек из мрамора" на экранах и вообще будет ли он снят, рискнул и поплатился за это в значительно большей степени, чем я. Так что были шансы что-то снять, которые то увеличивались, то уменьшались. Кто долго ждал, тот мог пропустить возможность. Я снимал много, и можно было использовать, например, смену первого секретаря или политических тенденций, когда удавалось снять и показать какой-то фильм. Случалось, что такой фильм годами лежал на полке. Например, сценарий "Человека из мрамора" ждал 12 лет, пока по нему можно было снять фильм.

– В своем творчестве, на разных этапах своей жизни, вы не раз обращались к Федору Достоевскому. По произведениям этого писателя вы снимали фильмы и ставили спектакли, причем также и в самой России. Почему именно Достоевский?

– Это один из наиболее проницательных писателей, который описал и то, что происходит сейчас. Он до сих пор актуален: мир идет в сторону, которую он описал, описал при помощи очень ярких героев – Раскольникова, Верховенского, Ставрогина и других. Это бессмертные персонажи, так как мир, к сожалению, идет не туда, куда нужно. Мы думали, что произведения Достоевского станут литературой исторической, а нет – он актуален. Герои Достоевского – это, скорее, будущее, чем прошлое.

– Вы часто бываете в России. Как, на ваш взгляд, эта страна изменилась в последние годы?

– Нас беспокоит... Нет, прежде, скажу, что нас радует. Радует все, что делается для того, чтобы Россия стала страной демократической, в которой есть оппозиция, которая старается наверстать то, что упущено. А беспокоит, когда Россия показывает свое имперское, великодержавное лицо – это тормозит процесс демократизации. Меня это беспокоит, поскольку я люблю русскую литературу, у меня там много друзей среди российской интеллигенции, и я желаю им только самого лучшего, желаю, чтобы демократия пришла в Россию.

– Социологические исследования ясно показывают, что отношение поляков к русскому народу и к властям – это совершенно разные вещи. В первом случае это отношение довольно приязненное, во втором – наоборот. Вы думаете, так будет всегда?

– По-моему, это не совсем так. Ведь власть в России эволюционирует, и так было не всегда. В 90-х у нас были совсем другие надежды, мы надеялись, что победит либеральная сторона, которая будет строить в России систему, близкую к системам западных стран. То, что произошло, должно иметь какие-то причины, но не обязательно должно продолжаться вечно.

– В конце нынешнего года вы приступаете к съемкам фильма о Катыни. Эта тема имеет в вашей жизни имеет особое значение: в Катыни НКВД расстреляло вашего отца. Между тем катынское преступление – это один из предметов постоянного спора между Москвой и Варшавой. В Кремле отказываются признать, что расстрел тысяч поляков, представителей полькой элиты, был геноцидом (Россия признала ответственность за расстрел в Катыни 5 лет спустя после этого интервью, в 2010-м. – РС). Не станет ли так, что фильм может подлить масла в огонь этого спора?

– Я не снимаю фильм для того, чтобы строить новые стены. Это историческое событие, которое относится как к польской, так и к советской истории, которое должно быть отражено на экране. Я много лет собирался снять фильм и все время не знал, как к этой теме подойти. Трудно показать, в каком именно месте есть катынская тема. Может, это само преступление, которое нужно показать на экране, а может, это драма моей мамы, которая ждала своего мужа – моего отца, который был среди расстрелянных в Катыни польских офицеров.

За свою жизнь Вайда был удостоен десятков престижных наград, в том числе международных. Фильм "Человек из железа" о забастовочном движении в коммунистической Польше 80-х годов в 1981-м получил "Золотую пальмовую ветвь" Венецианского кинофестиваля. В 2000-м Вайда стал лауреатом "Оскара" за вклад в мировой кинематограф.

Эпизод из фильма Анджея Вайды "Человек из мрамора", 1977 год:

Один из самых известных фильмов Анджея Вайды о войне – "Пепел и алмаз" – был фактически подвергнут цензуре в СССР. Главные герои картины – "проклятые солдаты", участники вооруженных формирований (в первую очередь, Армии Крайовой), боровшиеся не только с нацистами, но и с коммунистическими властями Польши. Картина завершила "военную трилогию" режиссера и была признана классикой мирового кинематографа.

Эпизод из фильма "Пепел и Алмаз":

Вайда много работал не только в кино, но и в театре. В 2002 году по просьбе Радио Свобода с Анджеем Вайдой, который приехал в Санкт-Петербург, о его театральном творчестве побеседовал кинокритик Олег Ковалов:

– Пан Вайда, я смотрел все ваши картины почти, и из них, как из мозаики, во-первых, можно сложить всю историю Польского государства. Интересно было бы показать ваши картины не в том порядке, как они снимались, а по хронологии событий, через "Пана Тадеуша", через "Свадьбу", через развитие капитализма в Польше – "Земля обетованная", "Пепел и алмаз", история профсоюза "Солидарность"... Вы приехали с проектом "Достоевский. Театр совести". Для начала мне хотелось бы спросить, как соотносится эпическая картина, эпос истории Польши с тем, что сделал Достоевский, с историей одной души?

– Действительно, мои фильмы могут представить срез истории, и я даже сделал для Франции несколько часовых фильмов, которые дают представление о разных этапах истории моей страны. Эти фильмы дают такое представление, начиная с фильма, где идут легионеры и поют "Еще Польска не сгинела", – именно тогда этот гимн и возник, и заканчивая тем, как Лех Валенса подписывает в августе знаменитое соглашение с коммунистами – это действительно история страны.

– Достоевский не был эпическим писателем, вы – эпический художник, как повлиял на вас опыт Достоевского?

– Может быть, именно потому, что не было такого автора, с которым я мог бы создать фильмы, поэтому я и нашел автора, с которым я мог бы работать в театре. Достоевский, все знают, не писал для театра, но любой человек, который соприкасается с его произведениями, с его диалогами, понимает, что именно это и должно быть представлено на сцене.

– Когда впервые вы прочитали Достоевского и какое произведение?

– Должен сказать, что я прочитал "Бесы", прежде всего, и уже достаточно поздно, когда я уже был режиссером, и это явилось причиной, по которой я хотел встретиться с Достоевским в театре. Не было никаких шансов, чтобы можно было сделать фильм по "Бесам", это вообще и не входило в расчеты, я имею в виду в данном случае позицию политических властей, которые решали эти вопросы. Зато театр – это было место, где было, может быть, легче что-то такое протащить, потому что Ленин ведь говорил о том, что "из всех искусств для нас важнейшим является кино", поэтому в театре были совершенно иные правила, иные возможности. Когда я поставил "Бесы" в 1971 году, спектакль был в репертуаре Старого театра в Кракове 13 лет. За это время прошли самые разнообразные перемены, но ни разу не было такой ситуации, чтобы телевизионное начальство пыталось перенести этот спектакль на телевидение. Именно в "Бесах" Достоевский предвидел ту идеологию, свидетелем которой я был за свою долгую жизнь, согласно которой государство является творцом и руководителем всего нашего счастья для всех во всех областях. Но меня интересовало в Достоевском не это. Меня привлекала одна фраза, которую сказал Раскольникову Порфирий Петрович: "У кого есть совесть, тот будет в этой совести видеть свое наказание". Эта выставка, организованная программа, называется: "Театр совести. Достоевский". Потому что именно совесть, с моей точки зрения, самое главное, что я вижу, ощущаю в этом авторе.

– Вашей визитной карточкой, пожалуй, остается картина "Пепел и алмаз". Мне бы хотелось узнать, были ли творческие конфликты между вами и замечательным писателем Мирой Анджеевским, когда вы писали сценарий? Потому что мир романа и мир фильма, мне кажется, отличаются друг от друга...

– Я должен сказать, что когда я начинал работать кинорежиссером, должен признаться, что была очень такая удачная и счастливая ситуация в Польше, было много писателей, которые в самых разнообразных формах выражали то, что произошло в Польше сразу же после войны. Без романа Анджеевского, без его участия в создании фильма, без его согласия переделать этот роман так, как он уже выглядел, как сценарий для фильма, без его партийных документов, которые помогли этот фильм выпустить, этот фильм, конечно, бы не возник. Без Анджеевского как автора сценария, без меня как режиссера, без Цыбульского, который хотел передать, что он думает обо всем, я думаю, что без всех этих факторов фильм бы не был таким, каким он был создан.

– Ваши фильмы отличаются особым романтическим настроем, они живописно экспрессивны, выразительны, вы начинали как художник, поэтому в ваших картинах есть следы польского барокко, экспрессионизма, сюрреализма, один из ваших любимых фильмов, я знаю, это фильм Луиса Бюнюэля "Золотой век". Когда я смотрел фильм "Человек из железа", посвященный профсоюзу "Солидарность", фильм был снят в 1981 году синхронно тем событиям, которые сотрясали Польшу и весь социалистический лагерь, он не просто производил впечатление социального взрыва, а казался стоящим особняком и в вашей режиссерской биографии. Фильм, в котором играли актеры, включал в себя огромное количество хроники и выглядел как политический плакат. Пан Вайда, как рождался этот необычный фильм? И если бы вы сегодня снимали эту ленту по тому же сценарию, вы внесли бы в этот фильм коррективы?

– Если бы я этот фильм не создал тогда, в тот момент, то, скорее всего, я вообще бы его не создал. Все мои отношения с этим фильмом начались в тот момент, когда я перескочил ворота, чтобы встретиться со своими коллегами и посмотреть, как они делают как раз документальный фильм о тех событиях, которые происходили. Я был председателем Союза киноработников, и политические власти удалось убедить, чтобы они позволили снимать все, что происходит в Польше в те дни, в те часы, даже независимо от того, будет ли создан фильм, а просто, чтобы эти материалы существовали. Потому что оказалось, что все предыдущие годы могли быть проиллюстрированы только очередными пожатиями рук с очередными партийными сановниками, а при этом совершенно было неизвестно, что же происходило в стране. Первыми были съемки там, на побережье, это было сделано с согласия властей, причем это были как раз те дни, когда представители политической власти приехали для переговоров с рабочими. Я как председатель союза явился туда контролировать, хорошо ли они работают. Интересно: на воротах представители забастовочного комитета с соответствующими повязками – они меня пропустили, и один из них обратился ко мне: "Пан Анджей, – у нас это такая достаточно товарищеская форма обращения, – почему вы не сделаете фильм именно о нас?" – "Какой вы хотите, чтобы я сделал фильм о вас?" А он говорит: "Сделайте фильм "Человек из железа". Поскольку предыдущий мой фильм, который я сделал несколько лет назад, "Человек из мрамора", был хорошо известен, то он решил, что вот должен быть "Человек из железа" как продолжение этого фильма. Я должен сказать, что я за всю свою жизнь ни одного фильма не сделал ни по чьему заказу. Я как раз подумал, что вот это вызов – решил, независимо от того, будет ли этот фильм характеризован достаточно высоко художественными качествами или нет, фильм должен возникнуть. Я понимал, что фильм, который будет сделан уже после, все-таки будет отличаться какими-то чертами историзма, а вот фильм, сделанный прямо в эти мгновения, когда ощущается неуверенность в том, что же будет, чем это закончится...

Когда мы снимали этот фильм, все были охвачены сильным энтузиазмом, все были уверены, что "Солидарность" победит сразу и окончательно. Мой фильм оканчивается сценой, когда представители партийной власти говорят, что "ну, соглашение подписано, но это сделано под давлением рабочих, поэтому совершенно легко его можно будет потом не признавать и с ним не считаться". Мои коллеги и друзья упрекали меня в том, что достаточно пессимистический конец – все будет хорошо, я тем не менее решил оставить этот конец и оказался этим пророком, потому что эти соглашения были практически перечеркнуты. Ни в одном фильме так не было. В каждом фильме это всегда описано, продумано, прочувствовано, а здесь все происходило на наших глазах... Все больше всего боялись советских танков, как они придут и все закончится. Я спрашивал у Леха Валенсы: "Лех, вы не считаете, что вот с минуты на минуту придут советские танки, и все, что здесь происходит, сразу все закончится?" А он мне отвечает: "Да бросьте, смешно, ничего такого не произойдет". И он мне это сказал таким тоном, с таким видом, как будто бы вся разведка работала на него и он знает из первоисточников все планы, как и президент США, с такой убежденностью и уверенностью, и вот его убежденность, уверенность, она как раз и привела к тому, что мы решили, что действительно надо делать этот фильм, коль скоро есть вообще такие люди, которые в это верят, которые могут за собой повести, то фильм должен обязательно возникнуть.

– Пан Анджей, вы не в первый раз приезжаете в Петербург, на ваш взгляд, сохранился ли в этом городе дух Достоевского?

​– Я был здесь в последний раз шесть лет тому назад и прошел все те места, которые связаны с Достоевским. Это было для меня очень важно, я хотел все это увидеть, то, что уже хорошо знал, и вот в своей биографии писал о своих встречах и с лестничной клеткой, и со всеми теми местами. Желая пройти на эту лестницу, я увидел, последний раз, когда здесь был, что туда пройти уже нельзя, потому что там внизу кодовый замок. Много фамилий людей, которые живут, но нет Раскольникова. Это единственный человек, о котором я знаю точно, что он живет здесь. Здесь я ощутил мощь литературы, которая превращает заведомо нереальный персонаж в реального человека, по сравнению с теми реальными, которые здесь есть. Конечно, если не придет Достоевский и не опишет этих людей, то они не существуют. Особенно я это чувство испытал, силу литературы – до этого никогда не испытывал этого так, как в тот день, когда увидел эту дощечку с фамилиями. Мне кажется, что роль писателя в России – она чрезвычайно высока и ощущается до сих пор. Ощущается роль других писателей, знакомых, друзей, которые тоже создавали этот дух. Я думаю, что преследование писателей, начиная с Пушкина, наверное, потому и происходило, что у литературы и лучших ее представителей огромная сила, и это власть всегда ощущала. Мне представляется, что вот эта роль литературы, ее сила более велика, чем где-либо в мире.

В 2000 году, когда Анджей Вайда получил награду Американской киноакадемии за заслуги в кинематографии, в рекомендательном письме членам академии Стивен Спилберг написал: "Пример Анджея Вайды напоминает нам, создателям кино, о том, что иногда история неожиданно ставит нас перед испытаниями, требуя от имени зрителей поддержки их духа, показывая, что мы можем оказаться перед необходимостью рисковать карьерой, защищая свою честь и честь наших народов".

В самой Польше соболезнования и высказывания памяти Анджея Вайды начали появляться еще в воскресенье поздно вечером, сразу после новости о смерти режиссера. Сайт TVN24.pl цитирует слова актеров, который благодаря съемкам в фильмах Вайды, приобрели по-настоящему мировую известность – например, Даниэля Ольбрыхского, сыгравшего в 13 фильмах Вайды:

​"Я многократно повторял, еще когда Анджей был жив, что за всю свою длинную творческую жизнь я не встречал режиссера, который мог так работать с актерами. Он знал, что актерам нужна зрительская любовь, и сам нам ее с другой стороны камеры давал. Одновременно он был очень жестким критиком. Если на его лице появлялась даже легкая тень недовольства, то я знал, что в следующем дубле нужно исправиться".

А вот слова актера Яна Энглерта, исполнившего в фильме "Катынь" роль расстрелянного чекистами польского генерала:

"Самое важное, что я хочу сказать, – это что ушел из жизни человек большого масштаба. Это был не только выдающийся творец, но и в самом прямом значении этого слова авторитет. Это один из последних авторитетов, к идеальному мастерству которых я мог стремиться и слушать его".

Сайт gazeta.pl публикует короткое интервью с Вайдой, сделанное недавно для телеканала Stopklatka – в частности, забавную историю о том, как набирали массовку для спектакля по "Преступлению и наказанию":

"Главное – это была работа, где работа, там и я. Когда-то в Старом театре в Кракове я делал постановку по Достоевскому, "Преступление и наказание". И говорю продюсеру, чтобы для последней сцены, где героиня читает Евангелие, идя в ссылку в Сибирь, приготовили соответствующие костюмы и людей для массовки. И вот приезжаю рано, в 7 утра и смотрю – стоят грузовики, полные бойцов спецподразделений милиции. Я думаю: Боже, что случилось? Зачем их столько тут? Что я такого натворил? Но тут прибежала продюсер и говорит: не волнуйтесь, господин режиссер, мы сейчас их всех переоденем для массовки!"

Последний фильм Анджея Вайды, название которого можно перевести как "Остаточные изображения" (польск. – Powidoki), решено выбрать в качестве польского кандидата на премию американской киноакадемии "Оскар".

Соболезнования родным и близким Анджея Вайды высказала также канцелярия президента Польши Анджея Дуды. О дате и месте похорон режиссера пока не сообщается.