Что означает первый в истории новой России арест действующего министра в контексте изменения путинского режима? Последние события обсуждают соавторы доклада для фонда "Либеральная миссия" "Политическое развитие России. 2014–2016 : Институты и практики авторитарной консолидации" Кирилл Рогов, Александр Кынев и глава Института энергетической политики Владимир Милов.
Ведет передачу Михаил Соколов.
Михаил Соколов: Сегодня стало известно: в офисе компании «Роснефть», возглавляемой Игорем Сечиным, был задержан министр экономического развития России Алексей Улюкаев. Его обвиняют в вымогательстве взятки два миллиона долларов за якобы позитивное для «Роснефти» заключение о приватизации компании «Башнефть». Сам Алексей Улюкаев виновным себя не признал, называя в Басманном суде, где рассматривался вопрос о его домашнем аресте, все происходившее провокацией. Попробуем разобраться, что означает первый в истории путинского режима арест действующего министра, и вообще, что происходит в процессе эволюции системы Путина.
Последние события обсудят наши гости — это соавторы доклада для фонда «Либеральная миссия», называется «Политическое развитие России. 2014-2016: Институты и практики авторитарной консолидации» Кирилл Рогов, Александр Кынев и глава Института энергетической политики Владимир Милов. Что же происходит, если к 25-летию создания правительства реформаторов, очень такая символическая дата, арестовывают одного из участников гайдаровской команды? Получается на наших глазах реставрация доедает отцов послеавгустовской революции в России.
Кирилл Рогов: Такая прямолинейная интерпретация, мне кажется, она напрашивается, есть определенный контекст, определенная справедливость, хотя она довольно натянутая. Много лет прошло, Алексей Улюкаев играет свою роль давно.
Михаил Соколов: А он не либерал разве?
Кирилл Рогов: Почему не либерал? Улюкаев, безусловно, принадлежит к числу либерально мыслящих в экономическом смысле членов команды нынешнего правительства, нынешнего политического истеблишмента. Но я думаю, что эта ситуация не так сильно связана с его либерализмом, сколько она демонстрирует некоторый тренд развития режима, его изменение практик управления. Это такая коррупционная лояльность всегда была важнейшим элементом путинского политического режима, человек должен был быть включен в непонятные связи, которые всегда могут вылиться в обвинение в коррупции. В данном случае это довольно экстремальный, на мой взгляд, эпизод, потому что действительно столь абсурдных, надуманных фабул коррупционных трудно припомнить.
Михаил Соколов: Очень сложно себе представить, что Алексей Улюкаев, обычный министр, вымогает что-то у Игоря Сечина, личного друга президента Российской Федерации, вхожего к нему почти в любое время.
Кирилл Рогов: Абсолютно нереалистично. Решение по "Башнефти" принималось в результате довольно длительной дискуссии, оно правительственное решение, так что Улюкаев даже не имел технической возможности это сделать. Это была длительная дискуссия, в результате которой Улюкаев поменял свое мнение, как и все другие члены кабинета, которые сначала выступали против этой сделки, а потом согласились, в частности, в контексте одобрительных высказываний президента. Это, конечно, не уровень Улюкаева, он ничего тут не мог повлиять на это.
Михаил Соколов: Александр, как вы думаете, это сильный удар по правительству и, в частности, по Дмитрию Медведеву? Арестовывают министра впервые, кстати, в российской путинской истории действующий, не отставной министр, его задержали, везли на допрос, увезли в суд и так далее.
Александр Кынев: Не только в путинской — это вообще впервые в истории современной России. Не было таких случаев, и при Борисе Николаевиче Ельцине, ни одного не помню.
Мне кажется, эта ситуация с задержанием Алексея Улюкаева, символична, что буквально накануне вчера были очередные скандалы, связанные с регионами, первый замгубернатора Амана Тулеева, одного из самых политических тяжеловесов на региональном уровне, причем вместе с главой СК по Кемеровской области. То есть все это вместе выглядит как очень символическая кампания.
Мне кажется, в совокупности можно говорить о том, что то, что мы наблюдаем сейчас — это такие специфические, в условиях, когда традиционные политические институты либо совсем разгромлены, либо крайне ослаблены, мы наблюдаем такое очень кривое и косое разделение властей, но это разделение властей носит не институциональный характер, как в нормальных странах, когда парламент контролирует президента, президент имеет право вето и так далее, а мы имеем разделение властей, когда оно носит неформальный силовой характер, каждая сторона подвешена на крючки всевозможные, количество этих крючков прямо пропорционально количеству страхов, связанных с общей нервозностью по экономическим, политическим причинам.
То есть почему происходит с губернаторами? Совершенно очевидно, что центр сам за последние несколько лет совершил институциональный перекос, он боролся с теми площадками, за счет которых могут выжить какие-то новые политические лидеры, новые проекты, он их системно уничтожал, зачистил муниципальное самоуправление, чтобы было неповадно избираться в мэры оппозиции, он ослабил региональные парламенты
. У нас в регионах за последние несколько лет снизилось количество депутатов, работающих на штатной основе — это как раз удар по политической независимости парламентов. У нас в 2014 году резко ухудшилась ситуация с регистрацией кандидатов, то есть были введены самые высокие за всю историю новейшей России регистрационные барьеры по количеству подписей. То есть получилось, что партии ослаблены, местное самоуправление ослаблено, парламенты ослаблены региональные, а в Госдуму возвращается смешанная система, ради того, чтобы обеспечить себе абсолютное большинство.
Но кто бенефициар? Бенефициары опять губернаторы. Получается, что каждая из этих реформ била по другой политической оппозиции, но везде выигрывали губернаторы, у них ширились возможности контролировать, кто стоит за депутатами региональными, они получили контроль над половиной Государственной Думы, они получили контроль над разгромленным местным самоуправлением.
Понимал ли центр, что он тем самым нарушает балансы? Понимал. Но был ли он готов работать над нормальными сдержками и противовесами? Нет. Что было предложено в ответ? В ответ мы увидели целую волну больших и малых уголовных дел против чиновников разных уровней. Если в нулевые годы, как правило, силовики делали карьеры за счет уголовных дел против муниципалов, региональных чиновников по умолчанию было трогать не рекомендовано, нужно было специальное неформальное согласование.
На сегодняшний день у нас практически по всем регионам есть проходящие по какому-то делу или министр, или замгубернатора, или их несколько, где-то даже спикеры идут. Мы видим случаи, когда дело Гайзера, дело Хорошавина, дело Белых. Если года четыре назад есть у губернатора проблемы, ему дают тихо-спокойно уйти, дают какую-нибудь хорошую должность. Сейчас это демонстративно жесткие порки. Ради чего все это? Совершенно очевидно, что центр таким образом борется с перекосом, который он сам и создал. То есть он боится выхода всего этого из-под контроля, постоянно бьет по рукам и устраивает эти образцовые порки со все более частой периодичностью, то есть интервал между предыдущей и следующей постоянно сокращается.
Михаил Соколов: То есть теперь уже приходится пороть федеральных чиновников на уровне министров.
Александр Кынев: Одновременно с этим идет борьба за уменьшающиеся ресурсы в федеральном центре. За последний год началось все с РЖД, как пример институционального ослабления, Федеральная таможенная служба, разборки между прокуратурой и силовики, сливы компроматов, информационные войны. Очевидно, что информационные войны — это тоже элемент борьбы за балансы, когда выбрасываются компроматы то на вице-премьера, то на Генпрокурора, то на кого-то еще, а сейчас такой шах и мат — арест одного из министров. Мне кажется, все, что происходит на региональном и федеральном уровне, вместе это единая картина.
Михаил Соколов: Владимир, мнение Григория Явлинского только что появилось на ленте, что «арест лояльного крупного чиновника Улюкаева — мощная показательная акция устрашения как раз для чиновничества». Вы примерно в своем комментарии тоже такой точки придерживаетесь?
Владимир Милов: Мне не нравится в потоке комментариев сегодняшних какая-то глобализация этого сюжета. Там идет одна очень конкретная схватка. У нас 12 лет в стране реально не было крупной приватизации, последняя крупная приватизация проводилась в 2004 год. Сейчас мы видим на сюжете последних месяцев, что есть два совершенно разных подхода: один каким-то образом все-таки продавать крупные государственные активы на открытом рынке и в частные руки, а второй подход — под ковром отдать все Сечину.
Этот сюжет серьезный сам по себе, он, честно говоря, в глазах довольно примитивных и деньгоориентированных нынешних власть предержащих людей сам по себе тянет на отдельный большой сюжет, абстрагируясь от каких-то глобальных разговоров, какой сигнал хотят послать обществу, чиновникам, что будет с правительством и так далее. Они просто реально дерутся за активы, дерутся за бабки. Улюкаев был конкретной большой занозой в боку у Сечина по всем сюжетам, связанным с его попытками приграбастать приватизированные государственные активы себе. На мой взгляд, это лежит настолько на поверхности, что можно над этим надстраивать какую-то глобальную надстройку, а что это значит для всей нашей страны и будущего, но я бы, честно говоря, начал с этого базиса. Это настолько очевидная вещь, что даже сами следователи таким образом объясняют свои обвинения Улюкаеву, что он мешал сеченской схеме приватизации.
Михаил Соколов: Но ведь схему приватизации одобрил Владимир Путин и сразу же все пошло. За что же так бедного Улюкаева наказали, на ваш взгляд?
Владимир Милов: Я бы не упрощал здесь. Потому что Владимир Путин в последние месяцы метался по всем этим вопросам, были задокументированы все его метания, в том числе мои источники подтверждают, что он действительно обращался к Алекперову с просьбой поучаствовать в приватизации «Роснефти», что свидетельствует о том, что Путину тоже не нравятся сечинские схемы, потому что имиджево они ужасны, потому что вместо приватизации мы получаем какое-то мутное перекладывание активов из одного кармана государственного в другой. Поэтому Путину явно это не нравилось, он колебался.
Все говорят, что он принял окончательное решение, в принципе да, но поводу будущих продаж битва продолжает идти. В этом смысле, мне кажется, для Сечина было крайне важным застолбить этот момент, что я в доме хозяин, и кто будет мне мешать, окажется под арестом для того, чтобы в будущем при подобных же сделках по госактивам, которые он хочет себе забрать, больше никто не рыпался. Мне кажется, это сигнал очень четкий и это результат борьбы за приватизацию и за то, чтобы активы в итоге оказались у Сечина, а не где-то еще.
Полный текст будет опубликован 16 ноября.