"Из-под русского снега" – так называется книга американской журналистки Мишель Картер, рассказывающая о ее работе в России в 1995 году, куда она приехала по приглашению USIA – Информационного агентства Соединенных Штатов. Главной задачей Мишель Картер была помощь российским журналистам в создании независимых средств массовой информации, как в центральных городах, так и в регионах по всей России.
До этого Мишель Картер в течение восьми лет регулярно приезжала в Советский Союз, а затем в Россию, работала репортером для нескольких изданий, оказывала помощь детям, пострадавшим от чернобыльской катастрофы. Вместе с мужем она основала фонд "Дети Чернобыля" в Северной Калифорнии, который посылал лекарства и медицинское оборудование в больницы Минска, где лечились дети из Чернобыльской зоны. Картер является автором книги "Дети Чернобыля: Надежда, восстающая из пепла". В то время, когда Мишель Картер находилась в России, из Штатов пришло трагическое известие: ее муж Лори погиб во время туристического похода в горах Сьерра-Невада. Книга "Из-под русского снега" написана в жанре мемуаров. Автор постаралась объединить в ней опыт и впечатления от работы в России и личные переживания, связанные с потерей супруга, с которым она прожила почти 30 лет.
Мишель Картер ответила на вопросы Радио Свобода.
– Что заставило вас приехать в Россию – страну, которая тогда выглядела нестабильной, небезопасной, некомфортабельной для жизни, в конце концов?
– Я увлекалась русской культурой и изучала русский язык еще со школьных времен. Поэтому, когда я приехала в СССР в первый раз в 1988 году, у меня было ощущение, что я приехала домой. Я приехала по обмену, организованному Комитетом защиты мира, это было замечательно. Во второй раз я приехала в ноябре 1990 года, когда Советский союз стал разваливаться, и представители Комитета защиты мира старались увезти нас из Москвы, чтобы мы как можно меньше общались с теми, кто участвовал тогда в акциях протеста. Тогда же я побывала в Минске и познакомилась с доктором, лечившим детей, пострадавших при чернобыльской аварии. Результатом этого знакомства стала моя первая книга "Дети Чернобыля. Надежда, восстающая из пепла". После выхода этой книги российское представительство Информационного агентства Соединенных Штатов пригласило меня на постоянную работу в Москву в 1995 году. Я работала репортером для американских изданий и проводила семинары для российских журналистов, рассказывая им, как организовать независимое средство массовой информации, объясняя принципы его устройства и работы.
Лучше наводить мосты, чем сносить их
– Ваша новая книга называется очень оптимистично "Из-под русского снега". Обложка – на ней изображены подснежники, пробившиеся сквозь снег, – тоже настраивает на очень оптимистичный лад. Ведь речь идет о годах, когда СССР, а потом Россия превратились из, говоря словами Рейгана, "империи зла" во вполне дружественную Соединенным Штатам страну. И так продолжалось как минимум до второй половины 1990-х годов. Но сейчас американо-российские отношения холодны как никогда. Почему так произошло?
– Нынешняя ситуация меня глубоко печалит. Я убеждена, что те, кто находится сейчас у власти в Кремле, пытались вмешиваться во внутренние дела США, и это привело к резкому обострению отношений. Хотя на уровне человеческих отношений практически все сохранилось. Мои друзья по-прежнему мои друзья. Результатом обострения стало введение санкций, но меня это коснулось только в том смысле, что мне отказали в рабочей визе, а дали только туристическую. Это ограничило мои возможности в том смысле, что я не могу продавать здесь свою книгу.
– В свое время так называемая "народная дипломатия" сыграла важную роль в улучшении американо-советских отношений, может ли она помочь сейчас?
– Думаю да. Я была в России последний раз 9 лет назад, за это время многое изменилось. Но когда люди говорят с людьми за чашкой чая – это по-прежнему работает лучше, чем когда спорят министры. Это дружеский разговор. Лучше наводить мосты, чем сносить их. Очень жаль, кстати, что россиянам сейчас очень трудно получить американскую визу. Если бы их приезжало больше, то в России лучше бы понимали, что происходит у нас.
– Когда вы приезжали в 1980–90-х, вы сталкивались с проявлениями антиамериканизма? Сталкиваетесь ли вы с антиамериканизмом сейчас?
Обсуждения, споры стали гораздо более напряженными, чем в любой из моих прошлых приездов
– В 1995 году я практически не чувствовала никакого антиамериканизма. Все были полны оптимизма по поводу открывшихся перспектив. Куда бы я ни приехала со своими лекциями по журналистике (а я объездила всю Россию), меня везде принимали очень тепло.То же касается и бытовых отношений, мои соседи по московской квартире всегда были очень доброжелательны по отношению ко мне, они практически стали моей семьей в России. Сейчас в частных разговорах мне часто говорят, что Америка своей агрессивностью угрожает интересам России. Когда я стала рассказывать, что мои друзья в Эстонии опасаются российского вторжения, мне ответили, что Россия реагирует на угрозы со стороны НАТО. Особенно жаркие споры разгорались вокруг аннексии Крыма, когда я пыталась объяснить, что США считают Украину независимым суверенным государством, и что нельзя взять и отобрать у нее территорию, даже если большинство населения Крыма хотело быть в составе России. Со мной спорили те, от кого еще недавно я не могла этого ожидать. Обсуждения, споры стали гораздо более напряженными, чем в любой из моих прошлых приездов.
– Связан ли антиамериканизм, с которым вы теперь сталкиваетесь, с ситуацией со свободой прессы в России? Насколько она отличается от той, что была в России в 1990-х? Вы в своей книге называете тот период "расцветом российской журналистики"...
– Не столько со свободой прессы, сколько с распространением fake news. Огромное количество распространяемой информации просто не соответствует действительности, это становится привычным. Что касается советской и российской журналистики 80–90-х, то тогда после многих десятилетий тотального государственного контроля, цензуры и самоцензуры, пресса стала выходить из-под этого давления. И я старалась объяснить журналистам, что одна из самых главных их задач – иметь возможность свободно заниматься своим делом, быть независимыми, уметь обходить существовавшую тогда государственную систему печати и распространения газет и журналов. Я объясняла, как создать газету, которую контролировали бы сами журналисты – вне зависимости от того контента, который она публикует. Газету, которую читатели хотели бы покупать, которую интересно было бы читать, в которую хотели бы инвестировать, которая прививала бы вкус к честной журналистике. Для этого было правильное время, время огромных надежд. Сейчас я не вижу подобного оптимизма, желания бороться за независимую журналистику. СМИ сосредоточены в руках очень узкого круга лиц. Мы имеем дело не с цензурой в ее классическом понимании, а с самоцензурой – журналисты помнят, кто платит им зарплату, и предпочитают не переходить черту.
Некролог Политковской был некрологом независимой российской прессе
– До сих пор продолжается дискуссия по поводу того, когда журналистика в России встала на тот путь, по которому она идет сейчас. Одни говорят, что это произошло, когда к власти пришел Путин, другие – что еще в 1996 году перед президентскими выборами, когда все ведущие телеканалы открыто поддержали Бориса Ельцина. Что вы думаете по этому поводу? В целом, вы ожидали, что российская пресса будет похожа на американскую?
– Я не считала, что российская пресса должна обязательно копировать американскую модель. Под американской моделью я имею в виду свойственный американским СМИ объективизм. Они стараются отстраняться от описываемых событий, они стремятся всегда представить точки зрения различных сторон, открытое выражение отношения к тому или иному событию вы найдете только в редакционных колонках. В отличие от европейских СМИ, которые часто занимают совершенно определенную позицию. Это свойственно и французским, и английским, и немецким медиа. Так что российские СМИ вполне могли воспринять и европейскую модель. Что же касается того пути, по которому российская журналистика пошла, то все началось с концентрации ведущих медиа в руках нескольких олигархов, обладавших тогда влиянием – это 1996–97 годы, еще до прихода Путина. И еще одну дату назову – 7 октября 2006 года, день убийства Анны Политковской. Некролог Политковской был некрологом независимой российской прессе. Точкой, когда попытки сохранить свободные медиа в России окончательно сошли на нет.
– В чем главный месседж вашей книги? К кому она обращена? Почему вы написали ее сейчас? Почему выбрали жанр мемуаров?
– Я выбрала жанр мемуаров, потому что это очень личная история. Это в первую очередь обращение к моим детям, мой рассказ о том, что я делала в 10 тысячах миль от своего дома. В то время, когда я была в России, погиб мой муж. Это было очень тяжелое время для меня, но я была окружена людьми, прекрасными друзьями, которые заботились обо мне, о которых заботилась я. И в то же время я старалась описать события, которые происходили в российском обществе, в российской прессе в то время. Мне потребовалось двадцать лет, чтобы понять, как соединить в своей книге эти два нарратива. Но когда мне это удалось, я быстро нашла издателя для своей книги. Как вы заметили, я использую и в названии, и на обложке книге символ надежды, возрождения – подснежник. Своей книгой я хотела сказать, что нельзя отказываться от надежды, ни когда переживаешь тяжелые времена в собственной жизни, ни когда такие времена переживает целое общество. И я верю, что и там, и там все еще может измениться к лучшему, – говорит Мишель Картер.
