«Не возьму автомат и не поеду воевать». Сергей Удальцов — о будущем оппозиции, Навальном и Крыме

Оппозиционер, лидер "Левого фронта" Сергей Удальцов – единственный из лидеров протестного движения "За честные выборы", кто отбыл реальный срок наказания по "Болотному делу". Удальцова признали виновным в организации массовых беспорядков 6 мая 2012 года на Болотной площади в Москве и приговорили к 4,5 годам лишения свободы.

8 августа он вышел на свободу из колонии в Тамбовской области, отсидев полный срок. По словам Удальцова, за это время он остался верен своим убеждениям, хотя в исправительном учреждении ему и предлагали условно-досрочное освобождение в обмен на интервью в поддержку российской власти. Сейчас своей основной задачей оппозиционер считает объединение левых сил и также не исключает сотрудничество с представителями других идеологических направлений, включая Алексея Навального.

Спустя неделю после освобождения в интервью Радио Свобода Сергей Удальцов рассказал подробнее о том, как он видит будущее российской оппозиции, о том, почему поддержал присоединение Крыма, и о том, как прошли его первые дни на свободе:

​– В полной изоляции я провел три с лишним года, еще год с небольшим я сидел под домашним арестом. Не могу сказать, что изменения какие-то кардинальные. Да, появились какие-то новые технологии в плане интернета, гаджетов, в настроениях людей. Да, после Украины, конечно, большая поляризация общества произошла. Я хожу пешком, езжу на метро, меня узнают довольно часто, я даже был удивлен, хотя, конечно, раньше больше было внимания, но четыре года я практически отсутствовал в информационном пространстве. Сейчас ко мне подходят, приветствуют, и несмотря на мою позицию по Крыму или по событиям на Украине, ни разу ни с какой-то агрессией, с высказыванием каких-то претензий мне не столкнулся. Я не могу сказать, что попал в какую-то другую страну, что все кардинально изменилось. Сейчас я уже, наверное, почти полностью адаптировался к бытовым моментам. Первые дни, конечно, немножко сносило крышу – масса эмоций, люди, машины. Естественно, в тюрьме, в колонии ничего этого нет. Там жизнь очень скучная, ты просто перемалываешь это время, все одинаково – день сурка. Естественное, первые дни было несколько непривычно, был в легкой эйфории. Сейчас я уже чувствую себя вполне нормально, иногда деньги забываю с собой взять, когда выхожу по каким-то делам, но в целом адаптация уже произошла.

​– Ребята, которые сидели и сидят по "Болотному делу" в Ярославской колонии, жаловались на избиения, на неправомерное обращение со стороны начальства колонии. В вашей Тамбовской колонии было что-то подобное? Были ли какие-то случаи давления на вас физического, психологического?

– Да, находясь в местах лишения свободы, от других заключенных слышал разные истории про другие тюрьмы, где творится, с их слов, беспредел, где применяют насилие, пытки. Конкретно в тех местах, где был я, а я был в следственном изоляторе "Матросская тишина" около года, и потом остаток срока – два с лишним года – сидел в Тамбовской колонии общего режима ИК-3, с такими фактами я не сталкивался. Я думаю, что здесь повлияло внимание ко мне со стороны общественности: очень часто приезжали правозащитники, особенно в первый период в следственном изоляторе, в первый год колонии. Они регулярно бывали, интересовались, как я отбываю наказание. Плюс дело достаточно резонансное. Было внимание, был контроль. Поэтому прямого насилия, прямого беспредела в отношении себя и тех, по крайней мере, кого я там наблюдал, я не видел.

Понятно, что само законодательство несовершенно. Наша уголовно-исправительная система абсолютно неэффективна: никакого исправления по факту не происходит. Заключенные варятся в собственном соку, предоставленные сами себе. Никакой серьезной психологической поддержки не происходит. Потом их обратно в свободную жизнь выкидывают, абсолютно не подготовленными, поэтому очень многие возвращаются обратно, совершают новые преступления. Очень много сидит людей, которые, на мой взгляд, там не должны сидеть, – наркоманы, которые употребляют наркотики, больные люди. Их надо лечить, как-то адаптировать к жизни. А их просто закрывают. Много людей сидит по незначительным преступлениям, много молодежи, за мелкие кражи, нелепые ситуации. Можно было бы для начала давать условные сроки или отделаться штрафом. Труд заключенных, конечно, рабский, оплачивается крайне низко. Там, где был я, средняя зарплата в пределах 1000 рублей. Я получал по 600–700 рублей в месяц, работал на швейном производстве. Мы шили спецодежду, костюмы. Администрация идет на всякие уловки. Они вычитают с вас за содержание, за питание, в итоге остаются мизерные копейки. На 600–700 рублей как можно жить, если у вас нет поддержки со свободы?! У меня она была. Но очень многие люди одиноки, без семьи. Да, никто не голодает. Питание минимальное там обеспечивается, но в целом сама система неэффективна. Какие-то отдельные конфликты между самими заключенными, конечно, периодически вспыхивали, администрация действительно ведет себя не очень корректно по отношению к другим. Но прямого насилия там не было.

– Вы говорили, что вам предлагали в колонии УДО взамен на интервью центральным каналам.

– Этот эпизод был в конце 2015 года. Администрация колонии, начальник непосредственный, которого потом сняли с должности за превышение должностных полномочий, неоднократно меня вызывал и предлагал в настойчивой форме дать интервью одному из центральных телеканалов. По сути – предлагал покаяться в совершенном преступлении, признать свои ошибки, заявить, что я пересмотрел свою позицию и в целом одобряю действия российских властей. Несколько раз он вел со мной долгие "задушевные" беседы. Потом один раз приехали люди из Москвы, двое мужчин, которые представились сотрудниками Центрального управления ФСИН. По моим ощущениям, это были скорее сотрудники ФСБ, которые неприкрыто и цинично предложили сделку: я даю такое интервью – мне обеспечивают в ближайшей перспективе условно-досрочное освобождение. Естественно, мне пришлось отказаться, потому что неприемлемо для меня совершать такие поступки – оговаривать себя и очернять пройденный жизненный путь. Я считал это невозможным для себя. Так я и ответил.

После этого начались придирки формально в рамках закона, но подлавливали на любых мелочах – немного нарушена форма одежды, вышел из барака в тапочках на улицу в летнее время. Все так делают. Но понятно, что по распорядку дня ты везде должен ходить в форме, в ботинках, в головном уборе. Но если жить так каждый день, ты просто сойдешь с ума. Эти правила так написаны, чтобы в любой момент любого заключенного можно было обвинить в нарушении режима содержания и выписать ему выговор, закрыть его в изолятор, а потом можно и более строгие условия содержания перевести, под крышу, как там говорят. Я дважды попадал в изоляторы сначала на пять, потом на десять суток. Приходилось объявлять голодовку, подключать внимание общественности. Я им четко дал понять, что если это не прекратится и они будут дальше меня таким образом преследовать, я буду сопротивляться всеми способами – буду поднимать шум, жаловаться, голодать. Им спокойной жизни не будет. Возможно, это подействовало. И последние полгода, даже больше, я уже досиживал относительно спокойно. Естественно, любая возможность освободиться условно-досрочно была мне полностью изначально заблокирована. Я никаких иллюзий на этот счет не питал.

– В одном из своих интервью после освобождения вы не исключили, что могли бы поехать в Донбасс. С какой целью? В качестве кого? Объясните свою позицию, почему вы поддержали присоединение Крыма?

– Я как человек левых демократических взглядов всегда считаю, что во главу угла надо ставить волю самих граждан. Независимо от того, были ли в Крыму российские военные, не были, в какой обстановке проходил референдум, для меня абсолютно очевидно, что подавляющие настроения там были пророссийские, потому что еще раньше я со многими крымчанами общался. Результаты референдума меня нисколько не удивили. Если крымчане выразили свою волю, это была во многом реакция на те события, которые происходили в Киеве в тот период, на те ультранационалистические заявления, выпады, угрозы, которые звучали в отношении крымчан. Я их реакцию прекрасно понимаю. Воля народа для меня священна. Я приветствую присоединение Крыма не потому, что его присоединил Путин, а потому что так решили сами граждане. А Путин приходит и уходит.

Насчет Донбасса – та же самая ситуация. Люди поднялись на защиту своих прав, кто бы что не говорил, что их спровоцировали: если нет реальных настроений в обществе, никто из-под палки этого делать не будет. Да, это может быть короткий период. Но если бы это все было насильно, уже давно бы все эти власти в ДНР и ЛНР были сметены. Они хотят максимальной автономии. Они не говорят о том, что полностью готовы выходить из состава Украины, но хотят автономии, федерализации, гарантий права говорить на русском языке, возможность вести добрососедские отношения с Россией, экономические, социальные, культурные. Это все предусмотрено Минскими соглашениями. Когда говорят, что все это провоцирует Россия, ну, извините, это не серьезно. На мой взгляд, это просто демагогия. Всегда в таких процессах кто-то кем-то пытается манипулировать, влиять. Но на пустом месте такие вещи не происходят. Мне писали люди по поводу Донбасса, просто приглашали приехать, пообщаться, поддержать морально, посмотреть на ситуацию изнутри. Я не военный человек. Я не возьму сейчас автомат и не поеду воевать. Но в перспективе побывать там, я думаю, правильно, чтобы просто лучше понимать ситуацию, увидеть настроение людей. Поэтому я для себя такой возможности не исключаю и не вижу ничего предосудительного.

В целом моя позиция по украинским событиям – резкое осуждение того братоубийственного конфликта, который разгорелся по вине, безусловно, обеих сторон. То, что происходило в Киеве, те силы, которые пришли там к власти, мне абсолютно не близки. Энергия Майдана, пассионарный протест граждан опять был использован совершенно антинародными силами, олигархами, в лице Порошенко и его окружения, ультранационалистами. Со стороны России ошибка в том, что упустили ситуацию на Украине из-под контроля: выделялись средства на развитие братских отношений, но они, видимо, не доходили до адресата. слишком полагались на Януковича, который оказался совершенно никчемным. Когда пошел Майдан, когда подняли голову ультранационалисты, не смогли организовать ответную реакцию, условный контр-Майдан на юго-востоке, который, может быть, и позволил бы избежать такой непосредственной военной ситуации. Сейчас главная наша общая задача – как-то этот конфликт прекратить. Понятно, что после того сколько людей погибло, отношения сразу не станут нормальными, но надо двигаться в этом направлении. Я как человек советский, родившийся в СССР, когда мы жили все одной семьей, просто считаю это трагедией.

– На пресс-конференции вы говорили, что собираетесь встретиться с Алексеем Навальным. Встречались ли вы уже с ним? Какие вопросы у вас есть к нему? Что бы вы хотели для себя понять, обсудить?

– В 2011–2012 году действовала довольно эффективно, пока не начались эти репрессии со стороны властей, широкая коалиция из самых разных политических сил, которая проводила массовые стотысячные митинги в Москве и крупные акции в других городах. Это действительно была коалиция, где на равноправных началах участвовали представители либеральной оппозиции, левые, социал-патриотические, различные правозащитники, люди творческой интеллигенции. Это было эффективно, потому что все видели, что могут повлиять на принятие решений. Сегодня такой коалиции нет. Поэтому, на мой взгляд, надо эту координацию постепенно восстанавливать. В первую очередь для себя сейчас вижу главным – консолидацию левого фланга оппозиции. Я сейчас встречаюсь с активистами, с руководителями разных левых организаций, начиная от КПРФ, "Справедливой России" и заканчивая разными анархистскими, левацкими группами, которых много, но опять же они действуют очень разрозненно. И наша задача – через активизацию левого фронта консолидировать и вот этот левый фланг.

В 2012 году была общая повестка дня – общедемократические права и свободы, то есть честные выборы, независимый суд, реформа политической системы, прекращение репрессий. Это нас всех объединяло, хотя, да, мы были люди разных взглядов. Ими и остались. Я думаю, что встретимся и с Навальным, и с другими либералами, и с какими-то, наверное, даже адекватными умеренными националистами. Посмотрим, что сегодня может нас консолидировать. Взаимодействие в формате поддержки кого-то как кандидата единого... Во-первых, не может быть единого кандидата от левых, либералов, националистов. Это, на мой взгляд, утопия. Надо вообще обсуждать, как мы видим грядущие выборы. Насколько они законны. Может быть, их, вообще надо бойкотировать. Или идти разными отрядами. Левым тоже надо поработать, желательно выдвинуть свежие лица. Естественно, работать просто на кого-то, идеологически нам не близкого, и раскручивать его как кандидата, в частности того же Навального, мы не будем, нам это неинтересно. Мы ни от кого не отгораживаемся, но и свою повестку дня забывать не намерены. Работать на кого-то – тоже не намерены. Мы сохраняем свое лицо. А взаимодействие возможно, если будет воля со стороны других участников. Я, в принципе, за такое взаимодействие. Оно всегда для власти очень неприятно и помогает добиваться максимальных результатов и по массовости участия в каких-либо кампаниях, и по силе давления на власть.

– Что вы думаете об акциях, которые недавно были – 26 марта и 12 июня. Они стали, по сути, одними из самых массовых оппозиционных акций в России с 2012–2013 годов, но также, судя по всему, могут превратиться в очередное "Болотное дело", учитывая количество уголовных дел.

– Я всегда приветствую любую активность граждан, если она направлена на отстаивание своих прав, борьбу с беспределом власти, чиновников, зажравшейся элиты. Единственное, что меня смущает, – вся эта кампания подверстывается под избирательные амбиции того же Навального. Но для нас, например, не очень интересно и не очень актуально. Я считаю, что надо шире ставить вопрос, опять же как в 2012 году, говорить о том, что избирательная система неэффективна и надо ее коренным образом менять. Тогда нам найдется место для участия в этих акциях, они станут еще более массовыми, потому что все равно пока по массовости все это не дотягивает даже до 2011–2012 года. С такими акциями власть, конечно, прекрасно будет справляться, опять кого-то сажать и на 15 суток, уже посадили несколько человек на более длительные сроки. Эта технология у них отработана. И просто так повторять по кругу все одно и то же, наверное, неправильно. Зачем наступать на те же грабли?

– Какие ваши прогнозы, ощущения от того, сколько осталось нынешнему режиму? Есть ли у этого режима конец?

– В Тамбовской области, где я отбывал срок, очень много сидит местных жителей, простых людей, работяг, у которых жизнь не сложилась. Разговаривая с ними, видишь, насколько низкий уровень жизни в провинции, вопреки обещаниям власти о том, что будут расти доходы у населения. Социальные лифты плохо работают. Молодежь ходит неустроенная. Уровень образования очень резко падает, просто порой страшно становится – люди некоторые ни читать не умеют, ни писать толком. Естественно, все это говорит о том, что политика власти неэффективна. Это политика в интересах элитной группы, условных ста семей наших олигархов, высокопоставленных чиновников, их детей, жен. Видимо, власть надеется как можно дольше сохранять такие условия, передавать власть, по сути дела, по наследству и править чуть ли не вечно. Конечно, эти сладкие мечты не реализуются. Возмущение внутреннее среди населения растет. Все видят, чем оборачивается эта политика властей. Да, как бы риторика красивая. Владимир Путин показывает мощные бицепсы. Это хорошо, конечно, что он в хорошей физической форме. Но уровень жизни падает, чиновники продолжают жировать цинично в условиях кризиса в экономике. Давать конкретный прогноз, к какому конкретному числу случится перемена власти в России, конечно, это просто несерьезно, но по моим ощущениям, это ближайшая перспектива. И мы здесь все ответственные граждане, оппозиционеры разных направлений должны подойти в полной готовности – чтобы не скатиться в этот период в гражданскую войну, власть сменить максимально бескровно и дальше двигаться уже по пути прогресса и развития.

– Вы были на месте убийства Бориса Немцова. Что вы думаете о его убийстве? О том, кто наказан?

– Безусловно, это трагедия. Я лично знал Бориса Немцова. Мы разных взглядов политических, но по-человечески он всегда был мне близок. Он был человек очень коммуникабельный, мог идти на компромисс. И он очень большую роль играл именно во взаимодействии разных политических оппозиционных отрядов в тот период. Вот этим он и был неудобен власти, неприятен, опасен. Есть у меня четкие ощущения, что власть была им недовольна. Да, есть вот эти исполнители, которых осудили, я думаю, что не на пустом месте, конечно, хотя были вопросы во время этого судебного процесса по доказательственной базе. А откуда шел заказ? Безусловно, я думаю, это как-то тем или иным образом связано с нашей действующей властью. Конкретные подробности мне, конечно, неизвестны, я не буду здесь фантазировать. То, что произошло, – это трагедия. И в нормальном цивилизованном обществе, я считаю, таких трагедий не должно случаться. Я сходил на место убийства, почтил его память, потому что действительно это был мой товарищ в хорошем смысле, не идейный товарищ, а товарищ по общим делам. Я к нему хорошо относился и, конечно, считал правильным побывать там, выразить свою солидарность, память.

​– Не опасаетесь ли вы за свою жизнь? Не посещали ли вас мысли уехать из России?

– Если бы я считал такой путь правильным – уехать и жить в эмиграции, я бы это сделал еще до возбуждения "Болотного дела" или в тот период, когда оно только раскручивалось. Понятно уже было, что может коснуться и меня лично. Такие ощущения и сигналы приходили из разных источников. Но я считаю этот путь для себя не верным, не эффективным. Я родился здесь, живу здесь. Это моя страна. Почему я должен куда-то убегать? Да, есть угроза всегда. Если ты занимаешь активную жизненную позицию, есть угроза пострадать. Но каждый выбирает свой путь сам. Я свой путь выбрал и сворачивать с него не намерен, тем более пройдя тюремные испытания... Наша жизнь вообще конечна. Когда-то мы все уйдем из этого мира. Поэтому я считаю, что надо успеть сделать максимально много полезных, хороших, добрых дел и для своих близких, и для своей страны, для наших сограждан. Ни убегать, ни прятаться я не намерен. Как говорится, делай что должно, а будь как будет.

Уголовное дело против Сергея Удальцова и его соратников по "Левому фронту" ­– Леониду Развозжаева и Константина Лебедева было возбуждено осенью 2012 года. В основу дела был положен фильм телеканала НТВ "Анатомия протеста – 2". Его авторы, а затем и следователи утверждали, что оппозиционеры организовали беспорядки на Болотной площади 6 мая, готовили силовой захват власти в России, а финансировал их деятельность грузинский политик Гиви Таргамадзе. Ни Развозжаев, ни Удальцов вину не признали и назвали обвинение абсурдным и сфальсифицированным. Летом 2014 года Мосгорсуд приговорил обоих к 4,5 годам колонии. Константин Лебедев заключил сделку со следствием и вышел на свободу досрочно.