Жительница татарстанского села Монастырское Елена Болонкина провела полгода в казанском СИЗО по обвинению в убийстве мужа. Единственное доказательство следствия – показания ее 9-летнего сына Никиты, которые он, по его словам, дал под давлением и от которых отказывался на всех последующих допросах. Все то время, пока мама была в СИЗО, Никита провел в детском доме. После вмешательства загадочного генерала суд освободил Болонкину из-под ареста, а уже через пару дней она забрала сына. Елена и Никита Болонкины рассказали Радио Свобода, как фабриковалось их дело.
28 августа 2017 года Елена работала: ходила по сельским старушкам, которым помогала по хозяйству. Ее муж Виктор не вернулся вечером домой, она позвонила старшим детям Юлии и Денису, те успокоили ее: наверняка засиделся у коллег в райцентре – Тетюшах. "Я 30 лет прожила с мужем, я никогда не лазила ни в его телефон, ничего. У меня не было напряга, что он с кем-то что-то, – говорит Елена. – Я ему полностью доверяла. Мне много раз задавали вопрос [на следствии]: "А почему вы не искали?" А где искать? Если у него нет друзей [в Монастырском], если он не напивается, почему я должна где-то его искать? Я ждала".
К утру муж не появился. Елена встала в пять утра и пошла за околицу привязывать телку. Корова и привела ее к телу Виктора, убитого точным ударом в сердце: "Издалека не было видно. В ложбинке он лежал, и я прям уткнулась. Я остановилась. Ужас. Я не знаю, что я испытала в тот момент. Страх. Я вся похолодела, подошла, и знаю, понимаю, что трогать ничего нельзя. И верить не могу. И вот смотрю только. Лицо у него было в земле, руки за спину загнуты, а на груди много крови и отверстие. Я вокруг посмотрела, ничего не было. Ни ножа, ничего. И вот я такая: женщина в деревне. С трясущимися руками, трясущимися ногами, хотелось кинуться к нему, а я забила колышек, корову прибила, ну она спокойно стала есть траву. И меня ноги понесли. Я всю дорогу бежала по асфальту и кричала: "Витенька, кто ж тебя так, кто ж тебя?" Елена добежала до одной из своих пенсионерок, они вместе вызвали полицию, соседка пошла к Болонкиным присмотреть за оставшимися дома детьми, а Елена вернулась на луг. "Я не пошла на то место, мне было страшно. Я села на обочину и стала их ждать [полицию]. Лил дождь, я сидела, мне казалось, что их долго нет. Проезжали машины из деревни – местные. Никто не остановился, никому не было дела, почему в шесть утра я сижу вся мокрая".
Сотрудники полиции появились через полчаса, в 9 утра приехал Денис, а потом Юлия. Денис нашел лежащие поодаль телефон отца, палку, которой тот выгонял телку на пастбище, и киянку, которой забивал колышек. Юлия звонила в Казань, ругалась, что полицейские бездействуют, не оцепили место происшествия, подъехали на машинах чуть не к самому телу и всё затоптали. Полицейские не реагировали: все устали и замерзли. Елену тем временем отправили за покрывалом для тела и паспортом убитого: "Я пришла домой… Может, надо было скрыть от ребенка… Но я не сдержалась, Никита мне вышел первый навстречу, я ему сказала: "Сынок, будь сильным, у нас папу убили". Он говорит: "Как? Лучшего папу на свете? Убили? Кто?"
Старшим детям пришлось везти тело отца на экспертизу, а домой к Болонкиным тем временем приехали педагог-психолог и представитель ПДН, в присутствии которых оперативники опросили младших детей: Марка (5 лет), Даниила (8 лет) и Никиту (9 лет). В дело эти опросы не попали – в них не было ничего, что указывало бы на вину Болонкиной.
"Ну как же? Убила, а перстень-то пожалела, сняла". Я говорю: "Я ничего не снимала, я вот сейчас со шкафа взяла"
Следствие быстро нашло, кого обвинить в убийстве. К Елене подошел заместитель начальника полиции по оперативной работе Тетюшского ОМВД Айрат Ахмадуллин: "Он мне говорит: "Мне дочь твоя сказала, что он [погибший] перстень носил золотой и никогда с ним не расставался". Я говорю: "Это не так, он приезжал с Москвы [с вахты – строил метро] и телефон, перстень оставлял. Он в деревне же, работал со скотиной, с навозом, с огородом". Он говорит: "Нет-нет, она сказала, что он с ним не расставался". Я говорю: "Как же, сейчас я домой сбегаю". Я сбегала, взяла со шкафа перстень, отдаю его, а он говорит: "Что, жалко стало перстень-то? Стащила с пальца-то?" У меня шок, я на него смотрю, и говорю: "О чем?" – "Ну как же? Убила, а перстень-то пожалела, сняла". Я говорю: "Я ничего не снимала, я вот сейчас со шкафа взяла". Он ухмыльнулся, и говорит: "С вами хочет побеседовать начальник полиции. Пройдите в машину". В машине Елену ждал начальник Тетюшского ОМВД Ренат Хасанов: "Он начал говорить: – А почему вы звоните везде, жалуетесь, что мы не работаем? Мы вот работаем, и вы сейчас в этом убедитесь".
Ты убийца
В Тетюшском ОМВД Елена несколько раз пересказала события последних двух дней, ей предложили пройти проверку на детекторе лжи: "Я сидела в той же мокрой одежде, меня била дрожь, и к тому же у меня в голове было это – когда он мне сказал про перстень. Я была в шоке. Мне специалист начал задавать такие вопросы… "А вы знаете, что на теле вашего мужа прыгали? Что на него плевали?" Какие-то ужасные вещи, от этих вопросов мне стало еще хуже". После полиграфа снова начался обычный допрос, который, судя по рассказу Елены, вела чуть не половина отдела: люди заходили и выходили, несколько человек говорили одновременно, но никто не слушал ее ответов, от нее требовали подписать явку с повинной, убеждая, что детектор лжи она "прошла плохо". При этом результаты экспертизы ей не показывали, да и вообще их нет в деле, так что непонятно, не было ли это постановкой.
Я сидела на стуле, и некоторые заходили сзади, и когда один спрашивал, я начинала отвечать, а тот сзади усмехался. У меня такое ощущение было, что меня ударят
"Они говорили: "Ну что, сука, давай, рассказывай, как ты это сделала?" Я в шоке: "Как, почему вы меня обзываете?" – "А как тебя не обзывать? Завалила мужа, сидишь тут корчишь из себя". И вот пошло это всё со всех сторон. Один задает вопрос, другой перебивает, обзывает, оскорбляет, этот снова начинает, потом другой, третий. У-ужас, – тянет Елена. – Унижение шло по полной. Я начала плакать, говорить, это неправда, но они говорили, детектор лжи не лжет, машина не может лгать, она показала, что ты убила. Оскорбления не могу даже описать, они говорили: "Дети от тебя отказались, ты же убийца, ты мразь". Мат, такой сильный мат, я такого в жизни не слышала, поток оскорблений. Я сидела на стуле, и некоторые заходили сзади, и когда один спрашивал, я начинала отвечать, а тот сзади усмехался. У меня такое ощущение было, что меня ударят. Один там был такой светлый, толстомордый, вот он прям упивался".
"Я попросилась в туалет, меня не отпустили. Я уже не отвечала на вопросы, я начала молиться. Читать "Отче наш". Читаю, читаю, один подошел, мне в ухо кричит: "Открой глаза, сука, прекрати молиться, тебе тут не молельный дом!" Потом другой кричал. Я обмочилась. Прямо у них на глазах. Они начали ржать, это было так унизительно, так противно".
Твой выход отсюда либо вперед ногами, либо ты подписываешь признанку, что ты это сделала
"Я говорю: "Наверное, мне нужен адвокат". Они говорят: "Да, сейчас тебе будет адвокат". Один подошел, хотел меня ударить, замахнулся, но не ударил. Я сидела с закрытыми глазами, я только ощущала их".
"Я боялась, что они меня здесь убьют. Они сказали: "Больше о тебе, сука, никто не узнает до самого суда. Твой выход отсюда либо вперед ногами, либо ты подписываешь признанку, что ты это сделала". Я смотрела им в глаза, говорила: "Миленькие, я этого не делала, не говорите мне этих слов. Миленькие, ведь у вас же есть матери, дети". А они все равно меня оскорбляли. Дальше я уже не отвечала, просто молилась молча и слышала их крики: "Подними глаза, смотри в глаза!"
"Добрым следователем" на этом допросе оказался все тот же Айрат Ахмадуллин, сказавший Елене, что все понимает: ругались наверняка с мужем, бил он ее, может, состояние аффекта. Елена в очередной раз рассказала, что в момент убийства была за полтора километра от луга, какой тут аффект. "Внезапно он разозлился, понял, что я опять не иду на то, что они хотят. Он закричал: "Посмотрите, какие у нее волчьи глаза! Она сейчас кинется на меня, оденьте на нее наручники!" Елену вывели в коридор, завели в другой кабинет, снова посадили на стул, снова начали допрашивать. Допросы длились 10,5 часов, при этом Болонкиной не давали ни воды, ни еды, не выпускали в туалет, она все это время была все в той же мокрой, грязной одежде. В камере ИВС Елена оказалась только поздно вечером.
На следующий день допросы продолжились. Елену так и не покормили и не дали переодеться. Оперативники без конца лгали, говорили, что провели обыск дома у Болонкиных и нашли окровавленную одежду Елены и кол, которым она якобы заколола мужа, а также что ее дети дают показания против нее. "Они говорили: "Вот сейчас Юлю допрашивали, она отказалась от тебя. Сын тоже старший твой говорит, что тебе нельзя верить, он считает, что ты убила. Все твои дети против тебя". Я говорю: "Я не осуждаю своих детей. Если они так считают, значит, вы так сильно на них давили". Только вечером 30 августа следователь Буинского Следственного управления СК по Татарстану Раушания Атнабаева провела первый официальный допрос в присутствии найденного через знакомых адвоката Руслана Игнатьева. После этого Елену первый раз покормили.
Правда неправда
В тот же день, 30 августа в ОВД допрашивали и младших Болонкиных. Вывоз детей на допросы был похож на спецоперацию: сначала в полицию вызвали старших Юлию и Дениса, а пока их не было дома, сотрудники полиции забрали младших. Юлия Болонкина случайно увидела братьев в коридоре ОВД и присоединилась к допросу.
Он оказался в их власти. Я говорит, испугался, хотел домой. И когда мы с ним разговаривали, он замыкался и молчал, плакал, рыдал
С детьми общался подполковник Айрат Ахмадуллин. Вначале он беседовал со всеми тремя младшими сыновьями, потом попросил всех выйти, оставшись наедине с Никитой. Никита был очень напуган, по просьбе полицейского он несколько раз рассказывал, что делал в день убийства (ходил утром с папой на рыбалку, катался на велосипеде, играл в компьютер), но подполковник Ахмадуллин каждый раз резюмировал: "Нет, ты что-то недоговариваешь. Говори правду". Никита снова рассказывал правду, но полицейскому она не нравилась, в конце концов, по словам Никиты, Ахмадуллин придумал свою версию: что мальчик видел, как мама с утра поругалась с папой, толкнула его, он упал. "Скажи правду, твоей маме и тебе будет лучше", – пообещал Ахмадуллин Никите. Когда чуть позже в кабинете появились положенные по закону педагог и сотрудник ПДН, а также следователь Атнабаева, Никита повторял ответы за Ахмадуллиным. "Я его потом спросила: "Сынок, вот ты на тот момент поверил, что это сделала я?"– вспоминает Елена. – Он вот так махнул головой. Он оказался в их власти. Я говорит, испугался, хотел домой. И когда мы с ним разговаривали, он замыкался и молчал, плакал, рыдал".
Домой Никиту тогда так и не отпустили и в тот же вечер отвезли за 100 км в Нурлатский детский дом, не сообщив родственникам о его местонахождении. Первое, что Никита сделал в детдоме, – нашел компьютерный класс, где прочитал вышедшие в интернете статьи, из которых понял: маму посадили в тюрьму из-за него. "Когда его нашли там, он сидел [у компьютера] и плакал", – рассказали Елене сотрудники учреждения.
Голос из камеры
Елена провела в тетюшском ИВС 12 дней – в холодном неотапливаемом помещении, на железной кровати, покрытой лишь тонким матрасом, первое время без туалетной бумаги, мыла, зубной щетки, душа и вообще горячей воды. После судмедэкспертизы в Буинске 30 августа, на которую Елену возили всё в той же грязной одежде, она совсем потеряла надежду. "Я молилась, плакала и решила вскрыть вены. Я больше не могла терпеть. После такого позора и унижения я поняла, что наверное, никакого спасения не будет, даже если есть уже адвокат. Что всё уже, наверное, позади. Что надо идти и просто лечь вместе с Витенькой. Я знала, что старшие дети не бросят малышей. Я решила искать что-то острое. И тут я слышу голос: "Лен, не надо этого делать". Конвоир ИВС следил за ней через камеру наблюдения, подошел, открыл окошко в двери, сказал Елене, что знаком с ее сыном Денисом, что ни ее дети, ни односельчане не верят в ее виновность, и все ее ждут. "Это мой ангел спаситель был, он меня выдернул на этот свет". Он говорит: "Давай, я тебе принесу чаю". Он мне налил чаю, принес что-то из своей еды. Этот мальчик дал мне жизнь". Первый порыв после мыслей о суициде: "Когда меня водили на допросы, я там краем глаза видела стиральную машину. И тут у меня промелькнуло, что эту всю грязь надо каким-то образом выстирать, что надо жить дальше, что надо бороться. Что дети, оказывается, знают и ждут меня".
Конвоиров ИВС Елена хвалит. Один постирал ее вещи, другой кипятил воду в чайнике и выливал ее через "кормушку" в таз, чтобы Елена смогла помыться, кто-то поил ее кофе, кто-то делился домашними пирожками. Только перед отправкой в казанский СИЗО, после многочисленных жалоб самой Елены и адвоката, ей выдали казенную туалетную бумагу и кусок мыла.
4 сентября суд арестовал Елену Болонкину, дело было передано в Третий отдел по расследованию особо важных дел СК по Татарстану, и Елена оказалась в СИЗО №2 Казани. Допросы теперь шли только в присутствии адвоката, впрочем, почти сразу после прибытия в Казань Елену отвезли на беседу к начальнику отдела Айрату Валееву, который снова убеждал ее пройти детектор лжи, уверял, что его интуиция и многолетний опыт работы говорят ему о ее виновности. Елена от проверки отказалась.
Тюрьма
10 дней никуда не имеешь права вставать
Рассказ Елены Болонкиной и по фактуре, и по настроению удивительно напоминает опыт Евгении Гинзбург, которая, впрочем, содержалась в другом казанском СИЗО. Камера Елены была рассчитана на 12 человек, но количество сиделиц постоянно менялось. "Меня посадили около параши и сказали: "10 дней никуда не имеешь права вставать". А это [был] не стул, это рамка железная, без дна, просто железная конструкция, которая проваливается. Пришлось подложить куртку свою, шапку, чтобы не проваливаться. Встать можешь только в туалет. Кормят так же: тарелку ставят на колени, ты ешь. Из-за сидения у меня ноги опухли, начался сильный варикоз. На 9 день старшая мне разрешила сесть на скамейку, чтобы посмотреть телевизор".
"Туалет находится в самой камере, никакой вытяжки нет. Оказалось, что камера курящая, все женщины курят. Гулять выводят, только когда большинство женщин хотят идти на улицу, а большинство в основном не хотело. Только 10 вечера мне разрешалось подойти к кровати и лечь в нее. В шесть часов подъем. До подъема мне не разрешалось даже ходить в туалет – чтобы не будить".
Еще в тетюшском ИВС Елена простыла, у нее начался сильный кашель, который "не нравился девочкам". Сокамерницы стали жаловаться, Елену отвели к тюремному врачу, та сказала, что кашель "психогенного характера", и прописала некое успокоительное, как оказалось потом, феназепам. Кашель от него не проходил, зато Елена стала "какая-то заторможенная", так что через неделю она прием прекратила. Кашель не прекращался почти до самого освобождения. Врача Болонкиной, несмотря на многочисленные жалобы, так и не предоставили.
С 13 октября по делу Болонкиной не проводилось никаких следственных действий, в октябре же были готовы экспертизы – смывы с ногтей, с одежды, с найденных на месте вещдоков – нигде не было ни одного доказательства, что Болонкина причастна к убийству мужа. Из СИЗО ее, тем не менее, не выпускали.
Психолога на детектор
Пока Елена еще сидела в Тетюшах, к Никите в детдом приехала следователь Атнабаева, прихватившая с собой Айрата Ахмадуллина. Елена Болонкина говорит, что видела протокол допроса Никиты от 7 сентября, в нем Никита снова дает показания против неё, но сам Никита утверждает, что протокол ему читать не давали, а он на этом допросе говорил правду – его правду, настоящую правду, что мама папу не убивала. Слово "правда" вообще звучит постоянно, когда говоришь с Никитой. И на допросе в детдоме он говорил правду, и когда ездил несколько раз в Казань – то к врачам (на психолого-психиатрическую экспертизу), то к каким-то другим неизвестным ему полицейским (очевидно, на допросы в третий отдел). Но правда была никому не нужна: психолого-психиатрическая экспертиза, где мальчик говорит, что следователь обманул его и запутал, в деле есть, но, по словам адвоката Руслана Игнатьева, следователь третьего отдела Ринат Гайнутдинов не предоставил ее ни на один суд по продлению меры пресечения, зато рассказал, что встречался с Никитой и тот подтвердил свои первоначальные показания. Протокола этого допроса никто не видел.
Слова Никиты о допросах в разговоре с Еленой и Денисом подтвердила и психолог детдома Василя Шангараева. С РС Шангараева говорить отказалась, но, по словам Елены, именно благодаря ее поддержке Никита смог настоять на своем: "Она [Шангараева] мне говорит: "Я [на допросе] держала его обнявши, он чувствовал защиту. Мне сказали: "А что вы его держите? Отпустите его". Она продолжала и настаивала до тех пор, пока ей не пригрозили, что она может потерять работу, что она в сговоре со старшими детьми". Со слов Елены Болонкиной выходит, что сотрудники СК все же провели проверку в отношении психолога, даже и с участием полиграфа. Судя по всему, проверка закончилась ничем.
После каждого допроса он у нас болел
Следственные действия не проходили для Никиты бесследно. Когда Елена забирала его из детского дома, она обнаружила большие пропуски в посещении школы. "Как-то скромно, тихо директор мне сказал, что после каждого допроса он у нас болел", – говорит она. Болел: не вставал с постели, отказывался от еды, ни с кем не разговаривал. За полгода в Нурлатах Никита сбросил 10 кг. Впрочем, занятия мальчик мог пропускать и из-за издевок одноклассников – когда Елена забрала сына, он показал синяки по всему телу: били в школе. "Так выразился еще: "Меня толкали, я падал, а потом пошла такая веселуха – пинали, пинали, пинали", – вспоминает Елена. Когда Никита пожаловался на избиения учителю, тот посоветовал ему учиться давать сдачи.
Генерал спаситель
Мы так растерялись, мы не ожидали, что появится сам прокурор республики
В октябре по СИЗО прошел "прогон": грядет важная проверка по условиям содержания. "Один день выстроились в камере, заходит человек в форме и представился: прокурор республики Нафиков Илдус Саидович. Мы просто все рты разинули. Он спрашивает: "Вопросы есть?" Конечно, у нас у всех были вопросы! У каждой был свой вопрос. Но мы так растерялись, мы не ожидали, что появится сам прокурор республики. И он через секунду вышел. У меня потом руки опустились, была сильная депрессия, что такой шанс упустила. Но через некоторое время мне представился шанс, и в этот раз я его не упустила. Заходит человек в чине генерал-майора. Он преставился, но я фамилию не успела прочитать. Он спросил: "Какие-то вопросы по содержанию в СИЗО имеются?" На что я сказала: "Помогите! У меня выкрали ребенка! Меня обвиняют в страшном преступлении, надуманном следствием". Он говорит: "Ну, следствие же разберется". Я говорю: "Вы не представляете, как ведут допрос в нашем Тетюшском ОВД. Там сейчас 37-й год, а не 2017-й". Генерал историей заинтересовался, вечером Елену вызвали к нему на прием еще раз – она изложила свою жалобу на бумаге на имя прокурора республики.
Арест после этой встречи продлили, но в декабре в СИЗО появился прокурор отдела по надзору за законностью исполнения уголовных наказаний Артем Суглов, который снова выслушал Елену, обещал помочь, но результатов сказал ждать не раньше января. В январе Болонкина получила письмо из прокуратуры, где значилось, что нарушений в действиях следователей не выявлено. Неизвестно, есть ли связь с загадочным генералом, но 19 февраля дело изымается из отдела по особо важным делам, потому что "не представляет особой важности", и возвращается в Буинский следственный отдел. 27 февраля Тетюшский городской суд неожиданно не продлевает меру пресечения Болонкиной, а 2 марта в органах опеки ей сообщают, что она может забрать Никиту. "Мы сразу взяли такси и поехали туда, подъехали к центральному входу, ворота были закрыты на замок, и через эти решетки железные я увидела, что он выбежал на крыльцо, и он сказал: "Мама!"
По пути домой Никита все больше молчал: "И вроде он и рад, а с другой стороны, у него такая грусть, такая тоска внутри, такое, знаете… Слом. Я говорю, сынок, тебе больше ничего не грозит. Он рад был. И я вот просто отворачивалась и плакала".
Точку в деле Елены ставить рано – она до сих пор остается обвиняемой. Впрочем, даже если обвинение снимут, мало вероятности, что наказание понесут сотрудники Тетюшского ОМВД, скорее наоборот, могут стать местными героями. Как, к примеру, подполковник Айрат Ахмадуллин, заслуживший целую статью о своих карьерных успехах в "Тетюшских зорях". Жаль, про Болонкиных этот панегирик умалчивает.
