В Петербурге 96-летний инвалид войны Николай Иванович Кузнецов ютится в одной комнате с 15-летней внучкой Аней. Несмотря на громкие заявления об обеспечении ветеранов квартирами, особенности городского законодательства не позволяют ветерану улучшить жилищные условия.
Николай Иванович живет в Петербурге с 30-х годов прошлого века. Ему 96 лет, он инвалид Великой Отечественной войны I группы, житель блокадного Ленинграда, ветеран труда. Пережил блокаду Ленинграда, в 1943 году ушел добровольцем на фронт. Был тяжело ранен и контужен в Курской битве, но, выйдя из госпиталя, вернулся на фронт, Победу встретил в Кёнигсберге.
После войны Кузнецов работал и учился, восстанавливал народное хозяйство, поднимал страну из руин. Он ветеран труда, работал в области тяжелого машиностроения, прошел путь от токаря до инженера, начальника конструкторского бюро, трудовой стаж – 45 лет. Количество боевых и трудовых наград Николая Ивановича впечатляет, больше всего, конечно, он гордится военными медалями "За отвагу" и "За победу над Германией" и орденом Отечественной войны второй степени. Поскольку он воевал на Белорусском фронте, есть награды от президента Лукашенко, из Беларуси ему пришло поздравление с Днем Победы, сложенное треугольником солдатского письма.
С потолка на голову ветерану сыплется штукатурка, в квартире плесень и черный грибок, ванна давно заржавела
Николай Иванович отдал родине все, что имел: силы, здоровье, энергию, но теперь, когда он может только с трудом дойти до туалета, родина даже не побеспокоилась обеспечить своего защитника инвалидной коляской. Николай Иванович живет в аварийной двухкомнатной квартире вместе с дочерью-инвалидом II группы и двумя внуками 15 и 6 лет, которые тоже дети-инвалиды. Спит Николай Иванович в одной комнате со своей 15-летней внучкой, которая из-за жестоких мигреней учится дома. Спать ей приходится на раскладушке рядом с дедушкиным диваном. С потолка на голову ветерану сыплется штукатурка, после водопроводной аварии, случившейся в 2009 году, в квартире завелись плесень и черный грибок, ванна давно заржавела, так что мыться в ней невозможно. С 2012 года дочь Николая Ивановича Ольга борется за улучшение жилищных условий отца и терпит в этой борьбе поражение за поражением.
– У нас две комнаты по 16 метров, общая площадь квартиры 52 квадратных метра. В одной комнате живу я с 6-летним сыном, в другой – мой отец с моей 15-летней дочерью. Добиваться улучшения жилищных условий я начала вскоре после рождения младшего сына. Отец, который признан инвалидом 1-й группы из-за последствий ранения, полученного во время войны, еще сам обращался в районную администрацию, хотел попасть на прием к тогдашнему главе Красногвардейского района Панкевичу – тому, который сейчас возглавляет горизбирком. Но Панкевич категорически не хотел лично встречаться с отцом, администрация под разными предлогами отказывалась записать его на прием. Так он к нему и не попал, – рассказывает Ольга Кузнецова. – В прошлом году на 9 мая мы отправили по электронной почте письмо Владимиру Путину, Дмитрию Медведеву, нескольким депутатам Государственной думы, председателю Совета Федерации Валентине Матвиенко, главе ЛДПР Владимиру Жириновскому. Жириновский единственный нам ответил, написав, что он отправил по поводу отца обращение к губернатору Полтавченко с просьбой до конца года решить его проблему и обеспечить отца жильем. До конца прошлого года! Все остальные обращения спустились в городской жилищный комитет, а оттуда – в нашу районную администрацию. И оттуда снова пришли отказы.
Как следует из ответов чиновников, по закону Петербурга о предоставлении жилья по закону социального найма ветеран Кузнецов имеет право на площадь 36 квадратных метров, а каждый из членов его семьи – по 18 квадратных метров. Но тут есть один нюанс – норма для постановки на учет – 9 квадратных метров на человека, а в их семье на человека приходится по 13 метров. Поэтому закон и не признает Николая Ивановича нуждающимся в улучшении жилищных условий.
– 26 января этого года я была на приеме у двух замов главы администрации Красногвардейского района: один занимается жилищной сферой, другая – социальной. Они оба подтвердили, что никаких улучшений жилищных условий у Николая Ивановича и членов его семьи быть не может: рамки данного закона этого не предусматривают. И социальной помощи они представить ветерану не могут – не могут даже помочь сделать косметический ремонт, законы Петербурга подобной помощи не предусматривают, – продолжает дочь ветерана. – Мне объяснили, что за последние два года подобного рода социальная помощь ветеранам полностью отменена. А последний ремонт мы проводили своими силами в 2000 году, до рождения моей дочери. Сын у меня гиперактивный, в ванной сорвана дверь с петель, все обои порваны. После этого я пробовала обратиться к председателю законодательного собрания Макарову, но мне сказали: чтобы попасть к нему на прием, надо подать заявление, которое будет рассмотрено в течение 30 дней – достойны ли мы приема у такого важного человека. А о том, чтобы попасть к Полтавченко, и речи не идет: губернатор у нас прием граждан не ведет. Я думаю, чиновники просто ждут смерти отца, чтобы проблема разрешилась сама собой. 13 декабря ему пришел ответ из городской администрации – он адресован председателю комитета по соцзащите Ржаненкову – единственное, что они могут сделать для ветерана, – это поместить его в так называемый дом системы социального обслуживания, но при этом он должен подать документ, подтверждающий "его согласие на освобождение занимаемого жилого помещения государственного жилищного фонда или на безвозмездную передачу в собственность Санкт-Петербурга находящегося в его собственности жилого помещения". Но его жилое помещение – это тот старый диван, на котором он лежит. А рядом с его диваном спит на раскладушке моя дочь.
– То есть получается, что эти "ножницы" заложены в законодательстве: с одной стороны, ветеран имеет право на 36 квадратных метров, но, с другой, если у него есть хотя бы девять метров, то нуждающимся его никто не признает.
– Да, именно так. В указе президента сказано: обеспечить жильем всех нуждающихся ветеранов, но местная власть не признает нуждающимися многих из тех, кто реально нуждается в жилье. Когда я получала этот ответ, я случайно узнала, что, оказывается, для инвалидов-колясочников есть специальные технические нормы, которым должна соответствовать квартира. А если она не соответствует, если коляска не может там свободно передвигаться, то человека признают нуждающимся в улучшении жилья независимо от площади. Там вот, на приеме в администрации Красногвардейского района в январе этого года мне об этой норме никто не сказал, я узнала об этом случайно, общаясь с родителями детей-инвалидов.
Раньше у него были какие-то надежды на президента, на его указы, а теперь он во всем разочаровался и уже ничего не ждет
Я проверила, и в жилищном отделе администрации мне это подтвердили. Николаю Ивановичу дали 1-ю группу инвалидности в 1998 году в госпитале для ветеранов войны, сейчас он практически обездвижен, программы реабилитации у него нет. Так вот, я хочу добиться программы реабилитации, куда будет вписано кресло-коляска, потом провести комиссию, обследование квартиры – но ведь этим опять нужно заниматься месяцами, а в это время человек живет в таких условиях! Раньше у него еще были какие-то надежды на президента, на его указы, а теперь он во всем разочаровался и уже ничего не ждет.
Внучка Николая Ивановича Аня спит на раскладушке, делает уроки на столике от старой швейной машинки. Дедушка помогал ее растить, она помнит его веселым и бодрым, рассказывающим ей о своем детстве и о войне. Жить с дедушкой в одной комнате очень тяжело, люди, любящие друг друга, невольно начинают друг друга раздражать.
– Раньше он со мной гулял, был крепким, пока бабушка была жива. Дедушка забирал меня из школы, он научил меня читать, да вообще многому научил, – вспоминает Аня. – Про войну раньше он часто рассказывал, а теперь уже редко, это отнимает много сил. Помню рассказ о том, как он с другим бойцом сидел в окопе под обстрелом, и когда обстрел кончился, тот боец высунулся и его тут же убили, дедушка не мог забыть, как стекленели его глаза. Но больше всего он рассказывал о детстве, о Шарике, любимой собаке, которая провожала и встречала его из школы, а потом Шарик поднял лай, когда в дом влезли грабители – и они его убили, такая вот была у него трагедия в детстве. Я помню, что дедушка взял в руки палку только в 2007 году, когда умерла бабушка, вот после этого он раскис, и морально, и физически, тогда, мне кажется, и начались проблемы. И теперь так получается, что все время или я ему мешаю, или он мне. У него нет никакого режима дня, он путает день и ночь, может встать посреди ночи, попросить чаю. Бывает, мне надо утром в школу, а он несколько раз меня будит, просит отвести в туалет, согреть чаю, спрашивает, сколько времени. И после такой ночи у меня начинается мигрень, и я не могу идти в школу, не могу делать ничего часов до трех.
Ситуация осложняется тем, что и Аня, и ее брат больны целиакией, а медико-генетический центр, который обеспечивает их специальным питанием, делает это раз в год в конце декабря, так что квартира оказывается буквально завалена коробками с питанием, к которым еще прибавляются коробки с подгузниками для младшего. Машину, которую раньше Николаю Ивановичу давали как инвалиду войны, больше не дают. Ольга Кузнецова обращалась за помощью не только к чиновникам, но и в благотворительный фонд "Память поколений", который занимается сбором денег и оказанием благотворительной помощи ветеранам Великой Отечественной войны. Ни ответа, ни помощи от этого фонда ее отец не получил.
– Законодательство о помощи ветеранам и другим льготным категориям граждан весьма относительно. Если человек думает, что относится к льготной категории, и поэтому ему должны помочь, то он может заблуждаться. Что касается пенсий, то их у участников Великой Отечественной войны две – одна из них по инвалидности, имеется у них и довольно приличная ежемесячная выплата. А вот что касается обеспечения ветеранов жильем, тут все не так просто, – объясняет секретарь Правозащитного совета Петербурга Наталия Евдокимова. – Дело в том, что и в указах президента, и в Жилищном кодексе говорится об обеспечении их жильем в том случае, если они в нем нуждаются. Вот от этой печки мы и будем плясать: нуждаются – не реальный, а формальный признак. Если ты живешь в развалюхе с текущей крышей и с удобствами во дворе, но у тебя есть девять квадратных метров – все, ты ни в чем не нуждаешься, на учет тебя никогда не поставят. Ты являешься нуждающимся в жилье, только если государство тебя таковым признало и поставило на учет, а если не признало – значит, никакого жилья тебе не положено. И с петербургскими участниками Великой Отечественной войны и блокадниками та же самая история – необходимо состоять на учете по улучшению жилищных условий. Мы уже много раз говорили, что это неправильно – может быть 10 квадратных метров на человека, а условия при этом ужасающие, тут надо смотреть в каждом отдельном случае для каждого конкретного человека. Надо смотреть, кто живет в квартире: все ветераны сегодня – это люди за 90, у них могут быть уже пожилые дети, взрослые внуки, им всем в одной квартире жить очень сложно. Когда наши чиновники не хотят давать пожилым ветеранам жилье, они обычно говорят: вы же понимаете, ветеран уже очень старый, эта квартира будет не для него, а для его родственников, которые вообще никакого права на внеочередное жилье не имеют. Да, может быть, и так. Но у нас ведь еще специализированные учреждения для одиноких инвалидов и пожилых граждан. Но если в семье все инвалиды, и некому ухаживать за стариком, почему бы и его в этот закон не включить? Совершенного законодательства не бывает, оно бывает более или менее справедливое. Я думаю, мы сейчас уже к такому моменту подошли, когда надо думать о каждом оставшемся в живых участнике войны и для каждого решать его проблему индивидуально.
Чиновники не говорят гражданам об их правах – они только отвечают на тот вопрос, с которым к ним пришли
Есть специализированные социальные дома с обслуживанием, где каждый живет в своей квартире, где есть кнопка, есть ухаживающий персонал. Есть у нас дома поддерживаемого проживания для взрослых инвалидов – надо продумать все варианты. Но, к сожалению, наши чиновники не говорят гражданам об их правах – они только отвечают на тот вопрос, с которым к ним пришли. Я помню, как я была в Швеции в организациях социального обслуживания, и вот, один человек пришел туда за очками, инвалид по зрению. Его тут же расспросили, а не нужны ли ему еще какие-то приспособления, выложили перед ним все права, которые он имеет, и он ушел далеко не с одними очками, за которыми пришел. А у нас все с точностью до наоборот: ты пришел за жильем, мы тебе его не дадим, ты инвалид-колясочник, но мы тебе не скажем, что именно по этой причине ты можешь улучшить свое жилье. То есть чиновники относятся к ветерану чисто формально – нет у него прав на жилье, и гуляй, никто не подумает, с какой еще стороны ему можно помочь. То же самое и с их страшным состоянием квартиры: ведь районный отдел соцзащиты должен видеть, что в этой семье все инвалиды, так возьмите эту семью под наблюдение! Но у них все данные существуют отдельно: вот тут данные по инвалидам, вот там – по ветеранам, вот здесь – по детям, и эти данные никак не стыкуются.
