80 лет назад, 19 сентября 1941 года в Киеве, занятом немецкими войсками, начали взрываться здания. Минирование города соответствовало сталинской политике уничтожения в немецком тылу: по возможности всего, что стоит, и почти всего – что движется. До сих пор эти взрывы окутаны мифами, главный из которых – роль НКВД, которая преувеличивается, а иногда вообще выдумывается. Между тем, подобные операции были прерогативой армейских сапёров и спецслужб, уровень секретности в которых традиционно выше, чем в госбезопасности.
Несколько лет назад автору этих строк в приёмной архива Министерства обороны в Подольске (ЦАМО) дали номер телефона архива ГРУ. Заветные семь цифр были записаны в общем перечне столичных хранилищ документов – на листке бумаге. Ошалев от счастья, я нажал кнопки мобильного и в ответ на анонимное "Алло" назвал себя, добавив: "Это архив ГРУ?" Последовал вопрос на вопрос: "Кто вас сюда направил?" Я сдал с потрохами архивистку ЦАМО. С напором в голосе моя собеседница произнесла: "Это архив Министерства чрезвычайных ситуаций…" Наверное, в каком-то смысле она была права. На попытку выяснить адрес последовал ответ: "Это маленький архив, только для сотрудников МЧС". На следующий день сотрудница ЦАМО выглядела так, как будто только что съела пару лимонов, но не ругалась, соблюдая конспирацию (сейчас эта архивистка на пенсии). Попросил приятеля из милиции узнать адрес по номеру телефона, но база МВД по столице и Подмосковью сообщила, что этот номер ей неизвестен. Спустя некоторое время, набрав эти цифры – 4499889 – я услышал вполне честный ответ робота, которым и сейчас может насладиться каждый досужий читатель: "Набранный вами номер в настоящее время свободен и не назначен никакому абоненту. Если вам позвонили с этого номера, то это, скорее всего, мошенники…"
Тем не менее, документы, указывающие на роль армейцев в разрушении центра Киева и иных подобных операциях, сохранились и в других архивах.
Среди аналогичных действий советской стороны эта акция выделяется скорее по масштабу и эффектности, нежели чем по жестокости по отношению к людям. Уже 3 июля 1941 г. Сталин, оправившись после шока от немецкого нападения, произнес свое знаменитое воззвание к народу: "Дорогие братья и сестры, к вам обращаюсь я, друзья мои..." Однако главным в этой речи была не трогательная форма, а провозглашение тактики выжженной земли: "В занятых врагом районах нужно создавать партизанские отряды... для борьбы с частями вражеской армии... для взрыва мостов, дорог, порчи телеграфной и телефонной связи, поджога лесов, складов и обозов... При вынужденном отходе частей Красной армии не оставлять противнику ни одного килограмма хлеба... Колхозники должны угонять весь скот, хлеб сдавать под сохранность государственным органам для вывоза его в тыловые районы, хлеб и горючее, которое не может быть вывезено, должно быть уничтожено".
Даже советский диверсант Илья Старинов полагал, что этот призыв не укладывается в рамки аргумента "это же была война!": "Если бы требование Сталина было выполнено, то во время оккупации вымерло бы почти всё население левобережных областей Украины и оккупированных территорий России". Да и самим исполнителям диверсий в таком случае в безлюдной пустыне выжить было непросто. В этом смысле также показателен пункт о поджоге лесов, в которых, по правилам партизанской войны, и должны были прятаться отряды.
Эта директива была повторена в приказе ГКО за подписью Сталина от 10 июля 1941 г. командующим округами, фронтами и армиями: "...Обязать главкомов почаще разбрасывать с самолетов в тылу немецких войск небольшие листовки за своей подписью с призывом населению громить тылы немецкой армии, рвать мосты, развинчивать рельсы, поджигать леса..."
В Центральном государственном архиве общественных объединений Украины (ЦДАГОУ) хранится приказ начальника охраны войскового тыла Юго-Западного фронта полковника Владимира Рогатина 21 июля 1941 года, где эти общие установки Центра конкретизировались. Одной из задач диверсионных групп, действовавших в тылу врага, значился поджог "лесных массивов, прилегающих к коммуникационным линиям противника, и хлебных полей". То есть предписывалось уничтожать те естественные укрытия, откуда диверсанты могли наиболее удобно наносить удары по железным и шоссейным дорогам и линиям связи. Иными словами, бойцы побуждались к экологическому вандализму.
Германская Служба безопасности (СД) в сводке № 48 от 9 августа 1941 года доносила, что в деревнях Житомирской области эти установки были хотя бы частично выполнены: "Население, у которого русские забрали или разрушили необходимейшие хлебоуборочные машины, находится в беспомощном положении".
Активно привлекались к подобным заданиям и свежесозданные диверсионные отряды различных ведомств. Если доверять названной сводке СД, которая хранится в Федеральном архиве Берлина, в июле 1941 г. на территории Волыни было высажено около 200 парашютистов, среди заданий которых было уничтожение урожая. В следующем аналогичном документе – уже от 27 августа – обозначалась схожая опасность: "Создание банд, которые сразу же после сбора урожая хотят его уничтожить (Ковель)".
Нацисты активно использовали этот приказ в пропаганде как на солдат вермахта, так и на население СССР, и к моменту взятия Киева были в какой-то степени готовы к подобным эксцессам.
В частности, так описал вступление в столицу Украины в своем дневнике неизвестный офицер штаба 29-го армейского корпуса – этот документ сохранился в архиве СБУ: "Население с удивлением стоит на улицах. Оно еще не знает, как себя вести... Когда мы подъехали к толпе, из неё вышел возбужденно жестикулирующий человек... Он хотел указать нам дорогу к гостинице "Континенталь", где должен был разместиться наш штаб. Когда мы прибыли туда... соседи сказали нам, что большевики перед отступлением минировали этот дом, и предупредили нас, чтобы мы в эту гостиницу не вселялись. Так как русским во всем должно верить, то генерал приказал до основательного осмотра здания разместить штаб в других домах..."
Дома взрывались и загорались то в одном, то в другом месте столицы. В частности, взрывы объектов около Лавры на территории Печерской крепости (цитадели), не исключались, но не были предупреждены: "Сначала взлетела в воздух площадка перед цитаделью, на которой находился наблюдательный пункт артиллерии и зенитное орудие. Жители уже вчера указывали, что это место, возможно, минировано русскими. Сапёры обыскали весь район, но взрывчатых веществ не нашли. Взрыв отнял у нас много офицеров, унтер-офицеров и солдат... Сейчас же, после взрыва площадки, последовал второй взрыв вблизи цитадели, разрушивший дом и этим перегородивший улицу, – чего, собственно, и добивались".
24 сентября начали взрываться здания в самом центре Киева. Первым взлетел на воздух кинотеатр на углу Крещатика и Прорезной улицы. Потом начали взрываться другие здания на той же улице. Через некоторое время превратился в груду щебня городской почтамт... Постепенно, здание за зданием, взрывался и полыхал весь Крещатик, ведь до этого рядом с тротилом и аммоналом нередко закладывались и бутылки с горючей смесью.
Попытки немцев погасить пожары в центре Киева не дали результатов и, чтобы локализовать огонь в тот жаркий сентябрь, они начали взрывать здания на соседних с Крещатиком улицах. Как писал историк Дмитрий Малаков, всего от взрывов советских и немецких мин была уничтожена четная сторона Крещатика – от Институтской улицы до Бессарабки, ул. Институтской до Ольгинской, вся Ольгинская, Николаевская (сейчас – ул. архитектора Городецкого), Меринговская (сейчас ул. Заньковецкая), половина Лютеранской (до Банковской), Прорезная до Фундуклеевской (сейчас – Богдана Хмельницкого). С лица земли был стёрт не только массив административных зданий, хозяйственных построек и жилых домов, но и немало шедевров архитектуры. Большинство погибших составили не оккупанты, а киевляне.
Нацисты обвинили во взрывах евреев и использовали пожары и разрушения как предлог для массовых расстрелов в Бабьем Яру.
Долгое время считалось, что Киев заминировали представители НКВД. Возможно, эти слухи были вызваны негативным отношением населения к силовой структуре, и любое жестоко-разрушительное действие приписывалось чекистам.
С другой стороны, и сами сотрудники компетентных органов всячески боролись за честь мундира. Ещё в 1963 году в столице Украины в сборнике документов "Киевщина в годы Великой Отечественной войны" была опубликована справка КГБ о деятельности группы Ивана Кудри, и этот замшелый пропагандистский документ офицер ФСБ Алексей Попов перепечатал в книге "Диверсанты Сталина", изданной в 2004 году в Москве: "В городе… не прекращались пожары и взрывы, принявшие особенный размах в период с 24 по 28 сентября 1941 года. В числе других был взорван склад с принятыми от населения радиоприемниками, немецкая военная комендатура, кинотеатр для немцев и др. …Нет сомнения, что к этому приложили руку лица, имевшие отношение к группе "Максима" (Ивана Кудри. – Прим. РС). Главное же состояло в том, что заносчивым фашистским "завоевателям" эти взрывы давали понять, что хозяином оккупированной земли являются не они".
Однако в ходе сентябрьских взрывов взлетела на воздух одна из явочных квартир группы Кудри, где содержалась ценнейшая техника.
И в этом не было ничего удивительного. Ибо уже в вышедших в эпоху застоя стотысячным тиражом мемуарах с красноречивым названием "…Специального назначения" маршал Виктор Харченко с гордостью отчитывался о масштабе, с которым он сам и его армейские коллеги пускали строения на воздух в 1941 году: "Советские минеры начали применять приборы Ф-10 для взрывов на расстоянии. Так, действовавшая на Северном фронте рота специального минирования уже к 7 июля установила несколько радиоуправляемых фугасов. Вес их зарядов составил одиннадцать тонн взрывчатых веществ. 12 июля с расстояния около ста пятидесяти километров были взорваны три фугаса с зарядом по двести пятьдесят килограммов каждый в зданиях города Струги Красные (Псковская область России. – Прим. РС). Там в это время расположились гитлеровцы из 56-го механизированного корпуса. Это был первый в мире случай боевого использования управляемых по радио фугасов.
На Северо-Западном фронте действовали два взвода специального минирования. На стыке Северо-Западного и Западного фронтов с начала июля использовал приборы Ф-10 отряд заграждений под командованием военинженера 2-го ранга В. П. Ястребова. На Западном фронте было четыре отдельных взвода специального минирования. На Юго-Западном фронте было три взвода специального минирования. В основном они действовали в Киевском укрепленном районе".
Харченко отдельно похвалил тех военных, кто трудился в столице Украины: "Хорошо воевали саперы 37-й армии под руководством полковника А. И. Голдовича. Только под Киевом ими было установлено около ста тысяч противотанковых и противопехотных мин, шестнадцать километров электризуемых заграждений, установлены приборы для взрыва на расстоянии по радио...",– эту фразу либо он сам, либо советские цензоры завершили выразительным многоточием.
Александр Голдович в юности в годы Гражданской войны занимался подавлением крестьянских восстаний и служил в ЧОН – Частях особого назначения. В дальнейшем он стал сапёром, воевал на озере Хасан, а с июля 1941 года стал начальником инженерного отдела 37-й армии. В базе "подвиг народа" приводится документ архива Минобороны РФ, описывающий часть его заслуг: "Полковник Голдович взрывал мосты под Киевом 20 сентября 1941 г. и последним ушёл оттуда". Сообщим только о некоторых его дальнейших наградах: орден Красной Звезды – февраль 1942 года, орден Красного Знамени – март 1943 года, орден Отечественной войны 1-й степени – январь 1944 года (за участие в операции по форсированию Днепра), за выслугу лет – орден Красного Знамени – ноябрь 1944 года. Звания генерал-лейтенанта он удостоился в июле 1945 года. После войны Голдович являлся начальником инженерных войск Прибалтийского, а затем и Дальневосточного военных округов, и при Хрущёве, в 1956–1961 гг., служил заместителем начальника инженерных войск Минобороны СССР. Из мемуаров за его подписью вышла одна статья: "Инженерные войска в разгроме Южного крыла немецко-фашистских войск и освобождении балканских стран в 1944–1945 гг.", то есть о событиях 1941 года он предпочитал не публиковать ничего.
Да и документ из бывшего партархива Украины свидетельствует о том, что минирование провели вовсе не чекисты. В копии справки бывшего начальника инженерной службы штаба обороны г. Киева майора Михаила Чукарёва (р. в 1913 г.) "Инженерное обеспечение обороны Киева в 1941 г.", подписанной на первой странице либо самим Чукарёвым, либо тем, кто обрабатывал документ, составленный в июле – августе 1942 года, значится: "На инженерный отдел штаба обороны города инженерным отделом 37-й армии была возложена задача на минирование важнейших объектов города, могущих быть использованных противником в своих целях. Эта работа была выполнена в масштабах, соответствующих обстановке того времени. Сотни мин взрывалось с приходом частей немецкой армии в город Киев. Стены и целые здания обрушивались на головы немецко-фашистских захватчиков. 18 сентября были взорваны мосты через р. Днепр. В 14.40 того же числа был взорван последний цепной мост ''Евгений Бош". Этим была отрезана возможность продвижения войск противника на восток через Киев. В течение длительного времени немцы вынуждены были искать пути отхода через р. Днепр, что растягивало его коммуникации". После составления справки Чукарёв стал старшим преподавателем тактики Мичуринского военно-инженерного училища, а затем отправился на фронт. Перечислим лишь его основные награды: два ордена Красной Звезды – 8 октября 1944 года и 6 ноября 1945 г., орден Красного Знамени – 19.11.1951 г., орден Ленина – 30 декабря 1956 г. Ряды советской армии оставил в 1960 г.
Помимо Голдовича и Чукарёва задачи командирам трёх спецвзводов, о которых вспоминал Харченко, лично ставили заместитель начальника инженерного управления Юго-Западного фронта (ЮЗФ) капитан Хилякин Ефим Степанович (1909 г. р.), а также помощник начальника 2-го отдела управления ЮЗФ подполковник Кашников Виктор Мефодиевич (1902 г. р), ещё до начала советско-германской войны награждённый орденом Красной Звезды. Как сообщает база данных "подвиг народа", оба пропали без вести под Киевом в сентябре 1941 года.
Сохранились даже воспоминания одного из непосредственных исполнителей этих подрывов – они впервые были опубликованы в 1971 году в ведомственной газете "Советский пограничник", а два десятилетия спустя перепечатаны в "Литературной Украине".
Их автор – родившийся в 1920 году Михаил Семёнович Татарский, в 1937–1940 гг. обучался в военном училище связи в Ульяновске, принимал участие в советско-финляндском конфликте, а затем попал на Юго-Западный фронт, где возглавил один из этих трёх спецвзводов (11-й): "Действовать нам приходилось преимущественно ночью. Бойцы были одеты в обычные робы сантехников, размещались в палатках. Во взводе спецназначения (это и была группа) – две автомашины с радиостанциями, несколько грузовиков, мотоцикл с коляской… Выкопанную землю ссыпали в мешки или на плащ-палатку очень аккуратно, вениками подметали мельчайшие кучки. Радиоуправляемые мины и фугасы мы устанавливали на протяжении августа-сентября 1941-го на всех участках фронта. В частности, на Житомирском шоссе, около Мышеловки, Совок, около хутора Красный Трактир, в районе Сырца. Все заряды сработали нормально, по радиосигналу. А в Киеве было значительно тяжелее… Но всё же своё задание выполнили успешно… Выполнив все поставленные командованием задания, мы вместе с другими частями, которые защищали Киев, отступили… Попали в окружение, пробивались с тяжёлыми боями. Убедившись, что на машинах не пробиться, я решил уничтожить спецтехнику и радиостанции. Вместе с сержантом Антоновым заминировал и подорвал всю аппаратуру…" База данных "Подвиг народа" сообщает: родившийся в 1920 году в Киеве Михаил Семёнович Татарский получил орден Отечественной войны I степени 6 апреля 1985 года.
Командир ещё одного спецвзвода – лейтенант Борис Левченко – оказался в плену и, как пишет немецкий исследователь Клаус-Йохен Арнольд, "…побудил немцев к скорейшему извлечению заложенного, поэтому работы проводились также и ночью... Спасены были, например, "Дом Красной армии и флота" (сейчас это Дом офицеров на ул. Грушевского. – Прим. РС), территория [Печерского] монастыря и части цитадели". Благодаря показаниям пленных и помощи горожан сапёрам удалось извлечь и обезвредить сотни адских машин и многие тонны взрывчатки. Единственный лейтенант из базы "Мемориал", чья биография похожа на этого участника войны – Левченко Борис Степанович, родившийся в 1913 году, призванный в Ленинском райвоенкомате Киева, в начале советско-германской войны – командир взвода в 45-м отдельном мото-инженерном полку, попавший в плен в сентябре 1941 года. В его учётной записи в скобках значится: "освобождён". Хотя это слово вряд ли применимо в данном случае. База данных "Дорога памяти" сообщает дату его смерти: 2 мая 1944 года. Вероятно, он был казнён по приговору военного трибунала.
Для полноты картины не хватает биографии ещё одного лейтенанта, взрывавшего Киев, – командира третьего спецзвода. Им, согласно косвенным мемуарным свидетельствам, являлся Михаил Красиков. После проверки в доступных документальных базах можно с определённой уверенностью предполагать, что это был Михаил Иванович Красиков, родившийся 20 ноября 1911 года в селе Уладый Кяхтинского района Бурятии. Призван в армию 29 ноября 1934 года, с 1937 года служил в 12-й отдельной инженерной роте в Киевском особом военном округе, военная специальность: старший техник-топограф. Женившись, проживал в столице Украины по адресу: ул. Короленко, 19, кв. 24. Первый год советско-германской войны командовал взводом в 377-м отдельном минно-сапёрном батальоне. На Донском фронте 9 августа 1942 года в ходе Сталинградской битвы попал в плен, но через пять месяцев был отбит Красной армией, вернулся в её ряды, где сражался до конца войны, демобилизовавшись лишь в 1951 году. Награждён медалью "За победу над Германией в Великой Отечественной войне 1941–1945 гг.".
При освещении вопроса о том, кто же, спустя месяц после разрушения центра Киева, взорвал Успенский собор Киево-Печерской лавры, построенный в XI веке при князе Святославе Ярославовиче, отмечается похожая мифология. Уже после крушения социализма, как и в случае с уничтожением Крещатика, апологеты госбезопасности попытались приписать уничтожение святыни чекистам. Своеобразная утка перекочевала из бульварной прессы 1990-х в книгу Дмитрия Прохорова и Александра Колпакиди "КГБ: спецоперации советской разведки", изданную в Москве в 2000 году: "3 ноября группа НКВД под командованием капитана Лутина взорвала радиофугас, заложенный в киевском Успенском соборе". Однако за последующие два десятилетия никаких новых сведений о Лутине и его фантомной группе опубликовано не было. Нет такой фамилии и в справочнике, который содержится в архиве СБУ, а выпущен был в Москве 10-м отделом КГБ СССР в 1980 году: "Перечень мест хранения архивных документальных материалов партизанских соединений, бригад, отрядов и оперативно-чекистских групп, действовавших по линии органов госбезопасности в тылу противника в годы Великой Отечественной войны 1941-1945 гг."
Выглядит так, что в данном случае воспеватели НКВД попытались приклеить своим кумирам лавры не Красной армии, а нацистов, особенно госбезопасности Третьего рейха.
Главный аутентичный документ, который ставит под сомнение то, что Успенский собор взорвали немцы, хранится в Федеральном архиве Берлина. Это "Сводка об СССР № 130" начальника полиции безопасности и СД Германии от 7 ноября 1941 года, которая сообщает, что инцидент стал попыткой неудачного теракта: "Президент (Словакии. – А. Г.) Тисо посетил 3 ноября 1941 г. город Киев и провел посещение собора Лавры. Он вошел со своими спутниками около 11.40 в собор и оставил монастырский двор около 12.30. За несколько минут до половины третьего внутри здания собора произошел маленький взрыв. Один из стоявших поблизости охранников-полицейских увидел три убегающие фигуры, они были расстреляны. Несколько минут позже внутри здания собора произошла сильная детонация, которая полностью разрушила здание собора. Масса взрывчатого вещества, по всей вероятности, была заложена ещё раньше. Только благодаря заботливому оцеплению и тщательной охране всего здания (т. е. всего монастырского комплекса. – А. Г.), взрывы не произошли раньше. Очевидно, речь идет о покушении на особу президента Тисо. Трое предполагаемых покушавшихся не могут быть идентифицированы, поскольку не имели при себе каких-либо удостоверений личности".
Подозрительно, что этот архивный фонд не содержит сведений о каком-то расследовании этого события, хотя, пусть и неудачное, но во всех смыслах громкое и эффектное покушение на лидера государства-сателлита должно было поставить на ноги нацистские спецслужбы по всей Украине. Я не нашёл данных об оперативных мероприятиях и в других фондах столичного германского архива. Вообще, не известно до настоящего момента какого-то подробного описания действий трёх убитых подозреваемых, без чего вопрос о том, почему взрывы, как утверждается в сводке, должны были произойти раньше, повисает в воздухе.
Одно из свидетельств оставил бывший министр вооружений и боеприпасов Третьего Рейха Альберт Шпеер, летом 1942 г. посетивший Киев: "Мне сказали, что при Советах тут находился склад боеприпасов, который потом по неизвестным причинам взлетел на воздух. Позднее Геббельс рассказал мне, что в действительности рейхскомиссар Украины Эрих Кох решил уничтожить символ её национальной гордости и приказал подорвать церковь..."
По всей видимости, Шпеер тем самым оправдывал бывшего шефа, сваливая вину на одиозного палача Украины – Коха. На настоящий момент можно быть почти уверенным в том, что по поводу уничтожения Успенского собора Гитлер лично отдал тайный приказ, который 9 октября 1941 года был послан шифротелеграммой руководителю СС и полиции "Россия-Юг", обегруппенфюреру СС Фридриху Эккельну. Затем сотрудники ведомства Генриха Гиммлера отселили из близлежащих кварталов население, установили оцепление, провели минирование и осуществили взрыв, не уведомив о происходящем славянина-католика Тисо, который отделался испугом.
Показания, заслуживающие внимания, дал химик Альберт Видманн в 1967 году в Штуттгарте в ходе судебного процесса против него – он обвинялся в соучастии в "эвтаназии", то есть массовом убийстве душевнобольных и инвалидов в Могилёве и Минске. В годы войны Видманн носил звание штурмбанфюрера СС, возглавляя рефентариат химии и биологии в Главном управлении имперской безопасности (RSHA). На процессе он заявил, что поздней осенью 1941 года посетил Киев с рабочим визитом, где его подключили к "подрыву определённого здания в определённое время". Не вдаваясь в подробности, Видманн оценил тогдашние свои действия как "культурный позор". Единственным взрывом, который подпадает под это описание, являлся уничтоживший Успенский собор. Тогда прокурор и судья не обратили внимания на это высказывание и не стали задавать уточняющих вопросов. Вероятно, они предполагали, что по этому преступлению истёк срок давности. А в 1986 году Видманн умер.
Очевидным умыслом представляется провокация и дезинформация – оболгать советы. Историк Евгений Кабанец в добротном исследовании "Гибель Успенского собора" приводит ещё четыре теоретически представимых мотива: идеологический – борьба против православия как основы патриотизма и духовности "недочеловеков", узковедомственный – конфликт нацистских учреждений между собой (стремление опорочить соперников), уголовный – взрывом заметались следы воровства культурных ценностей, а также иррациональный мотив – примитивная месть: унизить Киев, наказать город за долгую оборону и… советские взрывы, от которых погибли немецкие солдаты и офицеры.
