Император Си

• Генсек Компартии Китая Си Цзиньпин назван "кормчим", подобно Мао Цзедуну. После конституционного "обнуления" сроков его правление ничем не ограничено.

• В Китае установилась персоналистская диктатура, которая сочетается с сильным, экономически развитым государством.
• Китай постепенно усиливает свое влияние в мире. Стараясь официально не играть роль гегемона, он влияет уже и на внутреннюю политику некоторых стран.

Сергей Медведев: В 2021 году, в год 100-летия Коммунистической партии Китая, ее генсек Си Цзиньпин был официально назван "кормчим". Это большое семиотическое происшествие в китайской политике, потому что до этого кормчим был только Мао Цзэдун. В Китае фактически складывается культ личности, персоналистская диктатура Си Цзиньпина. Еще два года назад было принято решение, которое позволяет "обнулить" его президентские сроки, что затем было скопировано в России. Что это значит для внутренней политики Китая, для его отношений с внешним миром и с Россией?

^{Видеоверсия программы}

Корреспондент: Принятое решение определит жизнь Китая на долгое время, а Си Цзиньпинь теперь будет защищен от любой критики, его концепция "социализма китайской специфики" внесена в устав партии. Глобальные замыслы нового "кормчего" тянутся вплоть до 2050 года. Китай отходит от принципов коллективного руководства и, кажется, возвращается в идеям культа личности, тем более, что фигура Председателя Мао пользуется популярностью как в официальных речах, так и в поп-культуре. Министерство образования Китая в этом году включило книгу "Мысли председателя Си Цзиньпина" в школьную программу, чтобы привить новым поколениям патриотизм и марксистские взгляды.

Сергей Медведев: У нас в студии Темур Умаров, научный консультант Московского центра Карнеги.

Что это – культ личности: официально назначен кормчим, обнулены сроки?

Темур Умаров: Он не совсем официально назван кормчим. Это было обращение к нему со стороны одного из партийных лидеров. Говорить о культе личности масштаба Мао Цзэдуна пока рано, но явно видно, как много внимания уделяется его персоне, насколько консолидирована власть в руках одного человека.

Сергей Медведев: Это персоналистская диктатура?

Темур Умаров: Скорее – да.

Сергей Медведев: Одновременно в разных местах мира мы видим нечто подобное: что происходит с Эрдоганом, в России, даже в Европе. Идет тренд на создание таких стронгмэнов.

Темур Умаров: В каждой стране это происходит по собственным причинам. Но действительно, какие-то параллели прослеживаются.

Сергей Медведев: Это эпоха нового китайского национализма? Действительно ли можно говорить о новой эре в Китае за последние 70 лет?

Темур Умаров: Да.

Сергей Медведев: Это возращение к принципам социализма? Мы видим, например, насколько жестче сейчас обходится партия с отступниками.

Темур Умаров: При Си Цзиньпине Китай пытается нащупать свою самость. Считается, что и при Мао, и при Дэн Сяопине был некоторый отход от настоящего китайского видения государственного строительства. Мао Цзэдун взял советскую систему и немного преобразовал ее под китайские условия, Дэн Сянпин решил вообще отказаться от идеи коммунизма во всей строгости и начал строить рыночную экономику. Теперь Си хочет вернуться к истокам и снова сделать Китай великим, как пытался его коллега Трамп в США.

Сергей Медведев: Интересно, что имеется в виду под величием. Похоже, Гонконг понимает это на себе. Китай фактически уже перемолол Гонконг с его демократическими традициями, и мир, в общем-то, согласен.

Темур Умаров: Никто в здравом уме не будет сильно вмешиваться в происходящее в Гонконге, тем более, ни у кого нет для этого достаточного потенциала и силы.

Сергей Медведев: Си – император? В нем появилась такая имперская обстоятельность. Вспоминаются старые императоры, "мандат неба". Сейчас в Китае достаточно удачно справились с ковидом: он снова подтвердил этот "мандат неба". У Китая осталась старая привязанность к мудрому конфуцианскому правителю?

Темур Умаров: Можно, конечно, увидеть параллели с имперскими временами в том, что происходит в Китае на риторическом уровне. И, действительно, в представлениях среднестатистического китайца "золотые времена" Китая – это времена до прихода иностранных захватчиков, до столетия унижения – это имперские времена, Цинская империя, когда Китай был неприступен. Это в основном и культивируется в современной поп-культуре. Поэтому и то, как себя ведет Си Цизньпин, и как работает нынешняя китайская пропаганда, чем-то напоминает имперский флер. Но вернуться к этому уже невозможно. Государство будет просто играть на этих ощущениях через пропаганду.

Сергей Медведев: Элита и руководящий аппарат лояльны? Как я понимаю, в итоге всей этой большой борьбы с коррупцией, с перегибами капитализма, которые устраивал Си в первые годы своего правления, он подстроил под себя вертикаль власти.

Темур Умаров: Да, это так. Сотни тысяч партийных руководителей разного уровня были затронуты этой антикоррупционной кампанией. Во всем Политбюро практически не осталось людей, которые пришли туда не через связь с Си Цзиньпином. Прикрываясь антикоррупционной кампанией, из партии удалили людей, нелояльных лично Си Цзиньпину, и так ему удалось консолидировать власть в своих руках.

Сергей Медведев: Будет ли меняться идеологический режим? Будет ли больший упор на социализм? Ведь все-таки Китай остается преимущественно страной с частной собственностью. Две трети ВВП производится в частном секторе. Это гораздо более частнособственническая страна, чем Россия, где, наоборот, две трети ВВП в госсекторе.

Темур Умаров: Си Цзиньпин не собирается давить на горло всей системе только потому, что идеологически она не подходит под каноны того, что декларируется. В прежней системе он видел главную проблему – коллегиальное управление страной замедляет реформы. Теперь такое управление разрушено, и у него в руках сосредоточена вся власть, для того чтобы творить реформы.

Сергей Медведев: Но реформы модернизационные? Мы же видим, что эти сильные глобальные лидеры – контрмодернизационные: что Трамп, что Путин, что Эрдоган, который хочет восстанавливать Османскую империю.

Темур Умаров: Я бы не назвал его модернизатором, но это человек, который будет решать системные китайские проблемы, даже если в краткосрочном периоде это будет плохо отражаться на его популярности.

Сергей Медведев: Он готов жертвовать своим рейтингом, или это слово к нему уже неприменимо?

Темур Умаров: В Китае не измеряют рейтинг. Думаю, Си Цзиньпин собирается пойти на серьезные реформы, чтобы через пару десятков лет они дали свои плоды.

Сергей Медведев: Растет ли запрос на перемены в китайском обществе? Или нынешний рост, благосостояние плюс новые технологии контроля, построение такого цифрового капитализма и социализма с тотальным контролем и социальным рейтингом создает совершенно новую систему? В Китае же очень большой рост ВВП на душу населения.

Темур Умаров: Мне сложно судить, потому что Китай в плане соцопросов – довольно закрытая страна. Однако мне не кажется, что это главный вызов нынешней партийной элиты, в том числе, благодаря как раз системе социального кредита и тому, что в Китае все еще существует экономический рост.

В Китае практически невозможно выйти на улицу и начать политический протест. Крупных демонстраций или недовольства партийной верхушкой за последние годы я не припомню, хотя были разные протесты по социальным и урбанистическим вопросам.

Сергей Медведев: Может быть, Китаю это и не нужно – выборы, плюрализм, свобода дискуссии? Хотя те же китайцы в Тайване вырастают в граждан демократического государства. А у нынешнего китайского населения растет благосостояние под мудрым руководством.

Темур Умаров: Изначально у партии с обществом был такой договор, что общество не вмешивается в политику, а партия сама знает, как лучше управлять экономикой. Людям дают зарабатывать, путешествовать, дают все больше социальных гарантий. В целом работа системы всех устраивает. Пока у партии есть что предъявить в плане успешности модели, полагаю, общество в целом будет довольно происходящим. Но как только этот рост уткнется в определенный потолок и партии будет уже нечего предъявить своему обществу, начнутся проблемы.

Сергей Медведев: Величие Китая связывается с фигурой великого председателя? Есть ли некое возрождение маоизма и некий поворот, такой же, как в России к Сталину?

Темур Умаров: Это действительно наблюдается, особенно если посмотреть на последнюю историческую резолюцию, опубликованную по итогам VI Пленума 19-го созыва. Если раньше в такого рода документах говорилось о поколении руководителей, о коллегиальном институте, то сейчас упор больше делается на личности.

Сергей Медведев: А тема репрессий, "культурная революция"?

Темур Умаров: Об этом стараются не говорить.

Сергей Медведев: У Си, по-моему, родители были репрессированы.

Темур Умаров: Отец был партийным лидером, который оказался под репрессиями, и Си был отправлен в деревню на перевоспитание. Мне кажется, его личное отношение к этим событиям в целом таково, что это подрывает легитимность партии. Поэтому эти годы истории Компартии игнорируются, о них не говорят. Но при этом нового подъема личности Мао Цзэдуна или Дэн Сяопина нет, скорее идет упор на личность Си Цзиньпина.

Сергей Медведев: На народном уровне, как я понимаю, Мао популярен – открываются рестораны "Красный Китай", подается еда времен "Культурной революции".

Темур Умаров: Да, растет интерес к "красному" туризму, по местам в революции. Но в России есть нарратив "Сталина на вас нет", а в Китае это воспринимается просто как какой-то квест.

Сергей Медведев: В России культ победы, и Вторая мировая война видится в качестве осевой точки, от которой отсчитывается нынешняя государственность и имперская идея. А как в Китае?

Темур Умаров: В Китае тоже сакральное отношение к войне, но не настолько. Там скорее краеугольным камнем является борьба против японского империализма.

Сергей Медведев: А отношения с Западом, вот это "столетие позора", опиумные войны, все, что принесла Британия, – это по-прежнему является для Китая травматической темой?

Темур Умаров: Политика, которую проводит нынешнее китайское руководство, националистическая. Руководство любить вбросить в СМИ про ту или иную страну что-нибудь, что может привести к протестам. Из-за сложностей в отношениях с Японией из-за островов на улицах некоторых городов Китая громили японские машины и магазины. Китайское руководство не борется с национализмом в обществе, а, наоборот, использует его, когда это нужно. То же самое с отношениями с западными странами, у которых тоже есть потенциал для националистической обиды в китайском обществе.

Сергей Медведев: Как я понимаю, "кормчий" в китайской терминологии особенно нужен в тот момент, когда корабль находится в бурных водах. Сейчас бурные воды торговой и дипломатической войны с США. Насколько этот момент является проблемным для Китая? В Америку инвестировали на протяжении десятилетий, скупали там собственность. Завязанность США с Китаем огромна.

Темур Умаров: Для китайского руководства это, наверное, одна из главных проблем во внешней политике, потому что долгие годы развитие китайской экономики было возможно благодаря партнерству с США и в целом с Западом. Вашингтон видел в своем партнерстве с Китаем возможность либерализировать китайское общество. Но теперь, видимо, этот проект закончился. И вот на последней встрече Си Цзиньпина с Джо Байденом американский президент сказал, что Вашингтон не собирается менять китайскую систему.

Сергей Медведев: А в китайской пропаганде, на телевидении нет такого антизападного дискурса, как в России?

Темур Умаров: Теперь мы чаще его видим.

Сергей Медведев: Насколько можно опасаться китайской агрессии в отношении Тайваня?

Темур Умаров: Теперь возможность такой агрессии повышается. В первую очередь об этом можно судить по риторике Си Цзиньпина, который не первый раз уже говорит о мирном воссоединении материка с Тайванем.

Сергей Медведев: После ковида мы живем в совершенно новом мире, где всерьез говорится о российском вторжении в Украину, о возможности китайской аннексии Тайваня, где Эрдоган созывает на свой саммит весь тюркоязычный мир. Эти сценарии, о которых пять лет назад невозможно было даже помыслить. Насколько у Китая велики колониальные и неоимперские амбиции в Азии?

Темур Умаров: Я бы не стал говорить о новом колониализме. Это такая попытка Китая увеличить свое влияние в мире, официально не играя роль гегемона и критикуя гегемонизм, который проводят США. Китай влияет уже и на внутреннюю политику некоторых стран, но все это под прикрытием "всего хорошего против всего плохого": мы строим дороги, вкладываем в экономики тех стран, куда кроме нас больше никто не вложится.

Сергей Медведев: Можно ли понять долгосрочные цели Китая в отношении России? Насколько оправданы постоянные риторические отсылки российского руководства на партнерство с Китаем?

Темур Умаров: У России не очень много вариантов в отношениях с Китаем. Дружить с растущей экономикой намного лучше, чем не дружить с ней. Отношения с Западом у России стали ухудшаться, а теперь и у Китая тоже, и эти две страны находят, что в данный момент времени им хорошо бы сформировать если не союз, то очень тесное партнерство, что, собственно, они и делают.

У России с Китаем огромная граница, которая должна быть мирной, и никто не хочет иного. Для этого нужно поддерживать хорошие отношения. Экономики этих двух стран просто созданы для сотрудничества: тут главный экспортер ресурсов, а там главный импортер. Политические режимы обеих стран – это такие глобальные оппозиционеры, которые не следуют общему тренду демократизации и тому, что Фукуяма называл "концом истории", не собираются строить демократию. Они все еще борются за свое собственное видение.

Сергей Медведев: Но из этого же не следует какой-то военно-политический союз и вызов Западу?

Темур Умаров: Сами страны не объявляют союз, говорят, что их отношения выше.

Сергей Медведев: В то время, когда Россия активно борется с внешним миром, восстанавливает империю и историческую память, на ее восточных и южных границах выросла новая гигантская империя Си Цзиньпина, которая живет по своим внутренним законам. Персоналистское правление сочетается с большим и сильным государством, с которым России, так или иначе, предстоит соседствовать.