Галине Терещенко – 67 лет. В заключении она провела 2 года и 4 месяца и была освобождена во время недавнего обмена 29 декабря. Если бы этого не произошло, ей пришлось бы отбывать наказание свыше 12 лет лишения свободы. В отличие от многих других, осужденных в "Донецкой народной республике" по статье "Шпионаж" на основании надуманных обвинений, Терещенко говорит, что стала пленной, "потому что воевала".
В Донецке она работала рядом со зданием "МГБ ДНР" и об увиденном там рассказывала украинским спецслужбам. Ее дело, в отличие от тех, которые основываются на сфальсифицированных обвинениях в "шпионаже", рассматривалось не в гражданском процессе, а "военным трибуналом ДНР".
По ее словам, она не могла смириться со случившимся в 2014 году и хотела помочь своей стране хотя бы таким образом. Терещенко считает, что информация, которую она передавала спецслужбам, – о номерах автомобилей, приезжавших в здания, за которыми она наблюдала, а также их пассажирах – не является секретной. Многие жители Донецка, по ее мнению, могли эту информацию знать.
– Я живу в Донецке, и я не патриотка, как, например, Зоя Космодемьянская, я просто украинка и всегда хотела помогать Украине. Я не приняла сторону России, которая пришла с пулеметами: понастроили блокпостов и начали стрелять по собственному дому. Это мне не понравилось. Вот такие взгляды у меня были. Я не имею ничего против российского народа, нет. У меня нет такого, что если ты русский, ты чуть ли не фашист. Поэтому мои действия связаны со стремлением помочь своей стране.
– Как вы оказались в заключении?
– В Донецке я живу в Калининском районе, и я работала рядом с "МГБ". Там находится Кожно-венерологический диспансер. Это место такое – военная часть в одном здании с "МГБ". И рядом – магазин, куда часто приходили люди с оружием. В моем обзоре были эти три здания, я каждый день видела, что там творится. Я все это видела и могла дать информацию. И я ее передала, вот так.
– А как о вас узнали, о том, что это произошло?
– Эта информация не такая уж и гостайна. Это машины с украинскими номерами, они подъезжали к этим зданиям, из них выходили военные. Вот и все. А как они узнали… Мне надо было молчать на работе, меня сдали коллеги.
– Кем вы работали?
– Я работала дезинфектором в Кожно-венерологическом диспансере. Простой санитаркой. Я сначала работала медстатистиком, а потом дезинфектором.
– При каких обстоятельствах вас арестовывали?
– По пути на работу. Я подошла посмотреть, что за машины стояли возле "МГБ", я ничего не делала, ничего не записывала, ко мне вышел простой рядовой солдат и попросил документы, а потом попросил следовать за ним. Меня обыскали и нашли в сумочке записки. Потом я сказала, где работаю, и провели обыск на работе, где нашли документы о моей работе на Украину.
– Вас пытали после этого?
Мне кричали: "Фашистка! Маячки ставила! Наших детей поубивала!" Вот это я страшно переживала
– Нет, как это бывает – что руки резали, били – нет. Сажали на стул, один раз я сидела целый день, вся в проводах, и мне рассказывали, какое "ДНР" прекрасное молодое "государство" и что я подрываю в Донецке его основы. И все время они хотели узнать, им было это важно, кому я передаю сведения.
То есть в "МГБ" ко мне не применяли физическое насилие, но в тюрьме и СИЗО я физическое насилие на себе испытала. От заключенных. Потому что политические сидели вместе с уголовными преступниками. Меня однажды сильно ударили по почкам, другая заключенная меня бросила об стену, и я сильно ударилась головой. Она кричала при этом, что у нее отец какой-то сильный урка, и ей ничего не стоит меня прибить.
Самое страшное, от чего я не могла отойти, когда меня привезли на работу в наручниках, провели демонстративно по дороге. Повыскакивали наши сотрудники и больные, из соседней больницы тоже пришли, очень много людей, и вслед мне кричали: "Фашистка! Маячки ставила! Наших детей поубивала!" Вот это я страшно переживала, это было тяжело. Лучше бы меня в подвале убили… Потом год было следствие, 26 августа 2017 года меня арестовали, а в заключение я попала 20 августа 2018 года. Приговор – 12 лет за шпионаж без права на обжалование, статья 321.
– Какие условия у вас были в колонии, в СИЗО?
– В изолятор временного содержания бросали бомжей и всех негодяев, какие были, там из досок кровать и грязный матрас. Ни постели, ничего. Туда не пропускали сестру, не передавали вещи. А потом, когда меня перевели в СИЗО, там было 6, 8, 14 человек в камере. Там ополченки были, кричали тоже "ты убийца моего народа, маячки ставила, детей убивала". Одна из них сидела за убийство, но тоже мне говорила: "Ты убийца моего народа". А сама она убила русского солдата из Кисловодска. Он приехал воевать, стал ее сожителем, и вот такое...
– Что означает словосочетание "маячки ставила"?
– Я тоже не знаю. Как будто мы ставим маяки, по маякам бьют и убивают их. Я сама не знаю, что это такое, это они так рассказывают – народ "ДНР", если можно назвать его народом, нас в этом обвиняет, что якобы мы ставили маячки на детские сады и школы, а потом украинцы их убивали.
– Расскажите, какая ситуация была в "ДНР" до вашего ареста, как вы оценивали происходившее?
– Я очень тяжело переживала, особенно при переходе блокпостов: я видела стариков и думала: господи, за что это народу? Я ездила в Курахово из "ДНР", потому что тоже пенсионерка, и многие люди, когда стояли в очереди в Курахово, говорили: "Ой, а здесь дешевое то, дешевое это…" А потом я с ними проезжала блокпосты, и они менялись и начинали говорить: "Ой, в нашей "ДНР" лучше". Я не могла понять, что ими двигало, и до сих пор не знаю. В Украине и тише, и люди живут и работают, а в Донецке – война. Я не знаю, как это назвать, это труднообъяснимые химеры, чудовища, можно сказать, раздвоенные личности. Приезжают в Украину – они одни, а приезжают в "ДНР" – сразу меняются: что любят свой Донецк, все для него делают, а Порошенко их убивает.
– Вам не кажется, что это из-за страха? Или это лицемерие?
– Может быть, страх, а может, по инерции. Ко мне сестра только что приезжала, я ее спрашиваю: "Лида, как там, в Донецке, как ты себя в нем ощущаешь?" Она говорит: "Троллейбусы ходят, город чистый, люди на базаре продают и покупают. Я не чувствую войны". Хотя жалуются, что все дорого и продукты намного хуже. Вот она привозила мне сыр и колбасу, покупала в Донецке – совсем не то. Даже по качеству продуктов жизнь там намного хуже.
– Вам 65 лет, почему вы решили сделать то, что сделали, почему вы решили помогать в этой войне Украине? Вы не хотели сидеть сложа руки и смотреть на то, что происходит? Или у вас были другие мотивы?
– Больше всего, наверное, что я не могла. Это необъяснимо, но у меня было желание помочь хоть чем-то. И когда я видела все это, я думала: это же надо все видеть и рассказать. Было такое желание – донести то, что я видела, вот эти дорогие машины, беготня этих военных в бронежилетах, а потом где-то что-то взрывается. Я видела всю эту возню, соприкоснулась с этой нечистой войной.
– Лидеры "ДНР" ездят на очень дорогих машинах?
– Ну, приличные машинки, не убитые. Это те, что рядом с военной частью. На военном трибунале, когда меня судили, мне сказали: "Благодари бога, что тебя не расстреляли на месте". Потому что военные могут на месте расстрелять, если замечают, что ты против них работаешь.
– А российских военных вы там видели?
– Да, полно! Буряты… Один, безрукий, на речку Кальмиус показал и говорит: "Это озеро". Я специально ходила в кафе кофе попить – они подходили, я с ними разговаривала. Из Нижнего Тагила. Они прямо говорили. Потом они регистрировались в Горловке, в Макеевке, у них появлялась прописка, и они представлялись уже как донецкие. Хотя по выговору слышно, что человек приехал из России.
– То есть россияне оформляли себе местные документы и считалось, что они местные?
– Да, местные документы, они прописаны в Горловке, в Донецке, в Макеевке. А до этого бегали по России – строили, что-то делали, кто в кафе работал, кто где, а сюда приехали и взяли автоматы. Приехали стрелять. Им пообещали деньги, наверное, и они хотели награбить и пострелять. Они считают себя военными. Понадевали форму, автоматы у них, они воюют. Но Украина не хочет с ними воевать. Так и сказал один русский: "Украина не хочет воевать". А местные любят деньги и золото. Когда меня возили на суды, я поняла, что они в ломбарды заезжают.
– То есть когда вас этапировали, надзиратели заезжали параллельно в ломбарды?
– Да-да, интересовались, работает ломбард или не работает, и это было неоднократно. Я с мешком на голове, я не знаю, в какой ломбард они ехали, но они делали это постоянно.
– А откуда у них золото?
– Ну, я же понимаю, что человек военный сдает золото – он не свое сдает, а грабанул – и сдал.
– Ваши взгляды в Донецке разделяли многие? Или вы старались не говорить об этом с коллегами, например?
– Там больше сторонников "ДНР", больше любят Путина. Когда я сказала: "Кремлевский клоун дал автоматы вашим детям" – они меня чуть не сожрали. Но в то же время сторонники Украины там редко что-то во всеуслышание говорят. Просто, учитывая свой возраст, я знала, что мне это сойдет с рук, что я могу острое словечко сказать.
– Теперь вы не можете вернуться в Донецк, что происходит с вашей семьей?
– У меня в Донецке осталась дочь. Дочь у меня приемная, муж умер десять лет назад. Она взрослая, 32 года, она может выехать. Она все пережила. Я ей вреда никакого не сделала, потому что она не знала о моей деятельности. И в этом "МГБ" убедилось. Она удивилась, когда узнала, что мама ее воюет.
– Вы верили, что вас обменяют?
– В душе – да. Я знала, что какой-то конец всему этому настанет. Мне и родные помогали, они привозили продукты, вещи, сестра ко мне ездила, подруга, друзья, у меня их много, украинцев. И они всегда говорили: "Это все закончится, потому что это все какой-то мираж, что-то ненормальное". Даже не страшный сон.
– Как вы оцениваете миротворческие переговоры Владимира Зеленского, возможность возвращения неподконтрольных территорий Донбасса в рамках минских договоренностей?
– Я всегда считала, что нужно разговаривать. Если мы будем разговаривать, мы к чему-то придем. Это однозначно. Понести наказание должны по меньшей мере те, которые убивали, на которых кровь. Но те, которые ходили на референдум и языками… они не должны занимать какое-то положение в обществе, должность учителя, не говоря уже о верхушке.
– Вы верите, что Донбасс когда-нибудь вернется под контроль Киева?
– Я думаю, да. Потому что он Путину не нужен. Тем более разбитый, население бедное. Сами военные, когда разговаривали со мной, делились: "Здесь такие овощи живут. Это не народ, это овощи". (Смеется.) Я говорю: "А что, у вас в России нет овощей?" – "Да полно, – говорят, – но тут сплошь и рядом".
– Как происходил процесс вашего освобождения? Вы попросили о помиловании?
– Да, мы написали ходатайство о помиловании на имя Пушилина (Денис Пушилин – глава "ДНР". – Прим. РС), что осознали свои поступки и просим помиловать и отпустить на Украину. Точно такие же написали заявления, что к нам не применялись никакие физические меры и коммунально-бытовым обслуживанием мы удовлетворены.
– Это означает, что вы можете снова вернуться в Донецк?
– Об этом мы спрашивали в тюрьме, но никто ничего не сказал. Я думаю, что мы можем вернуться, но нас опять в подвалы кинут. Кто знает…
