Маркер неблагополучия, предвестник социальных волнений. Русский мат и соцсети

С 1 февраля в России вступил в силу закон, вводящий ряд ограничений в соцсетях, в том числе запрет на употребление матерных слов. Отношение российских граждан к нецензурной лексике исследовал Фонд "Общественное мнение".

Социальные сети теперь обязаны самостоятельно выявлять и блокировать "незаконный контент" и удалять соответствующие публикации. В отдельный пункт выделены материалы, содержащие нецензурную брань. За отказ удалить запрещённые властями публикации, владелец сайта должен будет уплатить штраф в размере 100 тысяч рублей (физическое лицо) или от 3 до 8 миллионов рублей, если сетью или видеохостингом владеет юридическое лицо. За повторное нарушение владелец сети может лишиться до 20 процентов годового дохода.

О том, насколько продуктивны такие запреты, размышляет Максим Мошков, создатель электронной "Библиотеки Мошкова".

– Определение соцсети здесь настолько широкое, что подогнать под него можно все, что угодно. Крупных сайтов, где идет общение посетителей и неуправляемый контент, довольно много: при желании их тоже можно объявить соцсетью. В целом это сильно невразумительный закон, который мало кто способен понять. Любые запреты должны быть функциональны. Скажем, убивать нельзя не просто потому, что это плохо, но еще и потому, что за это сажают в тюрьму: на это есть полиция, тюрьмы и лагеря, где сидят убийцы. А что есть для интернет-сайтов? Тут сложнее: надо еще придумать, кого наказывать. Сеть анонимна, не всегда понятно, кто владелец и кому предъявлять претензии, если есть какие-то нарушения.

К тому же сам контроль содержания – это очень дорогое удовольствие. Люди производят десятки гигабайтов текстов, замечаний и комментариев, и для того чтобы понять, противозаконны они или нет, их нужно хотя бы читать. Получается, что придется сажать несколько десятков или сотен сотрудников, которые все это вычитывали бы и ловили "крамолу" (ну, или не сажать, потому что это зарплата, ресурсы, вложения, а просто игнорировать это), либо ловить все это с помощью нейросетей и программного обеспечения, фильтров, блоков и всего остального, но все равно подсаживать какое-то количество живых людей, которые принимают окончательное решение.

Так, кстати, делает Facebook: там есть определенные слова, которые нельзя упоминать, они отфильтровываются, происходит блокировка контента. Но как только ты начинаешь упоминать какие-то другие вещи, которые вписали в закон уже российские законодатели, для этого у соцсети уже нет никаких фильтров, и это пройдет незамеченным. Тут уже нужно дописывать алгоритмы, а это тоже ресурс, и социальные сети то ли будут этим заниматься, то ли нет. Сейчас единственный рабочий механизм состоит в том, что нарушения в соцсетях вылавливаются по доносу: кто-то заметил, куда-то "настучал", и с этим кто-то разбирается. Вот это работает. А когда сама сеть должна все это вылавливать, это вряд ли сможет работать.

– Но ведь за употребление нецензурной брани в публичном поле существует административная ответственность – зачем же нужны еще какие-то законы, регулирующие ее употребление?

– Когда ты ругаешься среди живых людей живым человеческим голосом, к тебе могут подвести полицейского, который тут же это зафиксирует. А когда ты употребляешь такие слова в интернете, там все становится, с одной стороны, сложнее, а с другой – проще. Если полицейский не слышал тебя на улице, то как бы и не было разговора. А высказался ты в интернете – и полицейского можно приводить хоть через три года. Главная часть тут – назначить виноватого, который должен это дело исправлять. Вот в интернете висит матерное слово – и кто за него отвечает: тот, кто его написал, тот, кто его разместил, тот, кому принадлежит сайт, тот, кому принадлежит домен, или провайдер, который предоставляет доступ, а может быть, провайдер пользователя? Кто из этих шести разных физических лиц должен понести ответственность?

– В обществе не первый год идет дискуссия о том, допустимо ли употребление мата в художественных произведениях. Каково ваше мнение по этому поводу?

– Сам я практически не использую эти слова, даже когда роняю себе на ногу батарею, и в большинстве случаев не очень хорошо переношу, когда ругаются в моем присутствии. Но я допускаю применение мата в литературе и искусстве там, где оно адекватно: далеко не всегда, но где-то, где без него просто невозможно обойтись. Ярчайший пример – небезызвестный фильм Snatch в переводе Гоблина: он художественно перевел английскую нецензурную брань на русский мат, и получилось шикарнейшее кино, которое в переводе лучше, чем оригинал. Еще у меня есть любимый писатель Игорь Фролов, написавший книгу про афганских вертолетчиков под названием "Бортжурнал". Я читал вариант этой книги, где все матюки заменили эвфемизмами, и текст при этом заметно пострадал, – свидетельствует Максим Мошков.

Отношение к нецензурным словам и выражением исследовали социологи. По данным Фонда "Общественное мнение", 43% россиян часто слышат ненормативную лексику в общественных местах, 51% – редко. Сами употребляют такие выражения более 70% опрошенных. Треть респондентов полагает, что ругаются скорее мужчины, более половины – что мужчины и женщины тут существенно не отличаются. По мнению большинства, 60% респондентов, использование нецензурных выражений в художественных произведениях недопустимо ни при каких обстоятельствах – против 37%, уверенных, что иногда это допустимо. Русский язык, как мы знаем, знаменит своими нецензурными выражениями, но, по мнению абсолютного большинства россиян (85%), поводом для гордости это никак не является.

– Ученые-филологи утверждают, что такая лексика имеет даже некое магическое значение, – говорит управляющий директор ФОМ Лариса Паутова. – Люди ее используют в разных ситуациях, по разным причинам. Почему используют? Это очень эмоционально насыщенная лексика, отражающая вербальную (то есть словесную) агрессию. Люди применяют ее в ситуациях, когда им плохо, при каких-то конфликтах. При этом происходит выброс негативной энергии. Кроме того, нецензурные выражения – это средство социальной сплоченности в определенных группах и идентификации по принципу "свой – чужой". Подростки, например, в какой-то момент начинают говорить на этом языке, используя ненормативную лексику: это возможность стать "своим" в группе. Удивительно, но и в абсолютно других группах, скажем, в высокоинтеллектуальных, богемных тоже используют эту лексику, в том числе в публичной сфере: в фейсбуке, в интернете. Я считаю, что это некоторый вызов, бравада, желание не быть совсем "правильными", "хорошими мальчиками или девочками". И это тоже средство идентификации и сплочения – с такими же "крутыми интеллектуалами".

– По данным ваших исследований, три четверти россиян иногда испытывают чувство неловкости или недовольства, когда слышат нецензурные выражения от окружающих. При этом сами употребляют такие выражения 72%. Что это за психологический феномен: самим можно, а другим не стоит, это неприятно?

– С одной стороны, это желание выплеснуть негатив, с другой – люди испытывают определенное чувство вины, понимая, что говорить такие слова нехорошо, в обществе они под запретом. Вот поэтому люди сами могут употреблять, а когда слышат такие слова от других, им неловко, стыдно, да еще и вдвойне, потому что они и сами употребляют, – предполагает социолог Лариса Паутова.

А вот что думает об этом же исследовании Фонда "Общественное мнение" социолог Любовь Борусяк.

– Тема мата и его цензурности или нецензурности за последние годы начала проблематизироваться и переосмысливаться. И в этом плане, конечно, интересны опросы не интеллектуалов, а всей общероссийской публики. С одной стороны, люди (почти половина) говорят о том, что они часто слышат то, что раньше называлось обсценной или недопустимой в общественных местах лексикой. С другой стороны, большинство по-прежнему испытывает при этом неловкость. И вот это очень интересный момент, то есть, с одной стороны, по ощущениям это почти нормальное явление в том смысле, что встречается повсеместно и регулярно, причем в основном почему-то говорят о том, что это характерно для молодежи.

Но, с другой стороны, сохраняются старые нормы по поводу того, что общественные места для этого не подходят, там этого быть не должно, то есть нормализации нецензурной лексики в общественном мнении не произошло. Это особенно заметно, когда спрашивают о том, насколько это уместно в произведениях искусства: для абсолютного большинства это недопустимо, хотя сами творцы, например, создатели театральных спектаклей, считают, что это часть жизни, а потому вполне возможно там, где дело касается эмоций. Тем не менее это некоторое нарушение канона, с одной стороны, вызывающее повышенный интерес к спектаклю или фильму, но оценивают это в основном негативно, как пощечину общественному мнению.

Обсценная лексика в прежней парадигме предполагала, что это поведение маскулинное, брутальное, что для мужчин это в большей мере нормализовано, чем для женщин: женщины этого делать не должны, а мужчинам простительно. Это такое консервативное представление о феминности, которая не должна быть грубой. Женщина – это все-таки существо такое нежное, это не работяга на стройке, для которого ругаться нормально. Тут видны двойные стандарты маскулинности и феминности, которые существовали не только в этой сфере, но и в большинстве сфер социальной и социокультурной жизни. Сейчас и здесь многое меняется, в частности, значительная часть респондентов говорит о том, что представители обоих основных полов с равной частотой используют такого рода лексику.

– Чем вы объясняете нормализацию нецензурных выражений в интеллектуальных кругах?

– Представители интеллигенции и раньше часто признавались в том, что они используют обсценную лексику, и в их устах это звучит по-другому и даже еще больше выделяет, а не уравнивает их с обычной публикой, которая не умеет использовать мат "красиво". Они утверждали, что те же самые слова у них попадают в совершенно другой социально-культурный контекст. У меня есть ощущение, что сейчас это усилилось. Года полтора назад один филолог в социальной сети задал своим подписчикам вопрос: есть ли люди, которые не матерятся? Сам вопрос предполагал, что таких немного. И действительно, большинство с радостью признавалось в том, что использует такую лексику, и в этом было, с одной стороны, ощущение некоторой смелости: "мы нарушаем норму", – но, с другой стороны, чувство радости оттого, что "групповой норме мы тоже соответствуем". Это очень любопытный феномен маргинального поведения, которое нормализуется в наиболее образованной гуманитарной части общества.

– Каким целям служит употребление ненормативной лексики?

– В большинстве случаев считается, что, поскольку обсценная лексика нагружена экспрессией, ее и используют в минуту душевной тревоги или сильных эмоций. И даже для большинства тех, кто негативно относится к такой речи, в какой-то острой, болезненной, эмоционально насыщенной ситуации других языковых средств может не остаться. Есть много анекдотов о каких-нибудь падающих на ноги строительных конструкциях, где человек использует вежливые эвфемизмы, и это вызывает смех, потому что в норме человек говорит другие слова, как раз те, которые запрещены или, по крайней мере, репрессированы в нормальных обстоятельствах. В ситуации повышенной эмоциональной нагрузки обсценная лексика как раз перестает быть запретной. Стало быть, повышенная эмоциональная нагрузка – это особое состояние, которое требует особых языковых средств, которые снимают напряжение, помогают безболезненно и безопасно его канализировать.

Радио Свобода провело свой небольшой опрос на тему: употребляете ли вы нецензурные слова и выражения?

Ольга, парикмахер из Ухты:

– Употребляю: как от избытка прекрасных эмоций, так и от отсутствия таковых, но не при детях, стариках и людях с повышенной хрустальностью ушей. Часто пользую нецензурщину авторскую, веселящую и непонятную, миксую высокохудожественный мат и слово доброе, почти всегда в позитивном ключе. А вот опускать человека или ситуацию под плинтус предпочитаю без мата.

Никита Сергеевич, пенсионер:

– Употребляю, иногда это необходимо – сразу снимает стресс. Мне даже один батюшка это рекомендовал.

Эдуард, оперный певец, педагог:

– Приходилось в азарте употреблять в присутствии высокого начальства, и, что уж греха таить – в его адрес. А если серьезно, то без мата сейчас практически и речи нет...

Наталия, домохозяйка:

– Сама я иногда люблю использовать крепкое словцо, но когда это делает кто-то другой, мне не нравится. Я-то матерюсь мило и элегантно (по крайней мере, мне так кажется), а вот от многих слышать матерщину неприятно, потому что не все используют мат как специю.

Сергей, художник из Нью-Йорка:

– Употребляю всегда, потому что без этого нельзя, иначе все получается недосказанным, недовыраженным. Это канва русского языка. Я это понял, прожив 25 лет в чужой языковой среде. У меня книга "Русский мат" – настольная.

Инга, менеджер:

– Не употребляю. У меня это не было принято в семье. Могу сказать какое-то слово в нервной ситуации, но это если совсем что-то достало: для меня это не ординарная, а экстраординарная речь.

Екатерина, преподаватель английского:

– Употребляю в сердцах с самыми близкими (они же единомышленники) – единственно в адрес наших власть предержащих. Снимает напряжение.

Милена, педагог:

– Никогда не использую нецензурные слова. Даже странно, что вы спрашиваете о причинах: по-моему, тут все совершенно очевидно. Это очень некрасиво, неэтично, да просто безобразно! Говорит о полном отсутствии культуры и воспитания. Помимо всего прочего, это еще и неуважение к собеседнику.

Наталья, переводчик:

– Я очень долго совсем не употребляла. Не из принципа, просто так сложилось. К самой этой лексике я всегда относилась спокойно и, скажем, процитировать что-то матерное при необходимости – легко.

Но потом в мою жизнь пришел Роскомнадзор. Я переводила сериал про наркодилеров: ясное дело, они нецензурными словами должны просто разговаривать, и в оригинале так и было. Но поскольку нельзя было даже близко, то выражались они в итоге весьма куртуазно, примерно как трехлетний ребенок из интеллигентной семьи, никогда не посещавший детский сад. Короче, я не знаю, почему так вышло, но после этого мат пришел в мою речь как-то сам собой. Я думаю, это из-за того, что все неиспользованное в переводе мозг должен был куда-то деть. Нет, конечно, я не матерюсь как грузчик, но тем не менее регулярно… удивляю собеседников.

Татьяна, учительница младших классов из Сергиева Посада:

– На работе я употребляю лишь нормативную лексику, а вот вне работы – да, могу ввернуть словечко-другое. Почему? Да потому, что бывают ситуации, где без таких слов речь выглядит не сочной, умирающей, что ли. Я уж молчу о ситуациях, где вообще невозможно без мата: упал, споткнулся, обиделся, измазался...

Ашот, медик:

– Некоторые люди просто разговаривают матом. Есть мат грубый, злой, оскорбительный. А кто-то употребляет эти слова от боли или от злости, и тут я не могу однозначно сказать, хорошо это или плохо. Я против того, чтобы ругались женщины и дети: это просто дико смотрится, очень режет слух! У меня самого нет такой привычки. Я вырос в нормальной семье, где никто не матерился. Всегда можно объясниться и без этих слов. Но когда резко происходит что-то плохое, иногда даже у самых сдержанных людей само вылетает. И, знаете, бывают такие мужчины, которым даже идет мат. Я двоих таких знаю: если они перестанут материться, это будут уже не они!

Иван, охранник:

– Да, я часто употребляю эти слова. Среда такая была. Отец сильно ругался, даже во сне матом разговаривал. Опять же друзья во дворе. Меня даже из школы один раз чуть не исключили за это. Особенно хочется такие слова употреблять, когда тяжело, проблемы какие-то или эмоции одолевают, злишься на кого-то: от ярости, от беспомощности...

Ирина, специалист по коммуникациям:

– Я использую некоторые матерные слова, например, за рулем, когда кто-нибудь некрасиво себя ведет на дороге. Могу и анекдот с таким словом рассказать иногда, но только если рядом со мной люди, которые адекватно это поймут. Я никогда не буду ругаться, например, при моем пожилом отце, на работе или в светском обществе.

О своих наблюдениях по поводу роли нецензурной лексики в обществе размышляет психолог Ольга Маховская.

– Мат всегда был маркером социального поведения. Существовал запрет на использование мата, детей за это ругали, это было что-то чрезвычайное. Прежде всего, это способ канализации агрессии и сильных эмоций. Вербальную агрессию психологи называют упреждающей агрессией: после того, как используется мат, уже переходят к рукоприкладству. К сожалению, я вижу молодых мам, которые матерятся на своих детей. Это печальное зрелище. И исследование Фонда "Общественное мнение" как раз зафиксировало, что мат становится более женским или унисексуальным. Раньше считалось, что это инструмент мужчин, которые предупреждают более слабых членов семьи, что лучше не связываться, иначе придется использовать физическую силу. Но теперь это точно так же делают и женщины (впрочем, произошла унификация и многих других видов действительности). Есть ведь еще такая тема, как дурная норма – все матерятся, и я матерюсь.

Честно говоря, я ожидала, что будет значительно больший рост частоты использования мата не только в каких-то частных перепалках, но и в общественных местах, поскольку на фоне пандемии мы наблюдаем возрастание уровня агрессии. Но, судя по свежему исследованию ФОМа, это не так. Видимо, срабатывает и другой предохранитель – люди стали бояться социальных санкций, немножко опасаются друг друга и, наверное, не стремятся подливать масла в огонь и доводить конфликты до горячих состояний.

Если мат станет общеупотребимым, он потеряет всякий смысл. Появятся другие способы предупреждения, традиционный мат будет вытеснен другими формами троллинга. Иногда изящные выражения звучат не менее оскорбительно, чем нецензурная лексика. Сейчас, судя по этому исследованию, мат переживает не самые лучшие времена. Он мутирует как вербальный вирус, но выживать ему приходится в жесткой конкуренции с другими стилистическими стратегиями и тактиками. Язык очень чутко реагирует на социально-психологическую атмосферу в обществе. Может быть, мат в этом смысле как раз делает нас уязвимыми, потому что показывает предельное напряжение, негативные эмоции и страхи, которые мы переживаем, и вся система экспрессии эмоций разного рода сейчас меняется.

– Тем не менее нецензурные выражения достаточно часто употребляются россиянами: в этом признаются почти три четверти опрошенных ФОМом.

– Это говорит об очень высоком уровне латентной (скрытой) агрессии, которая при неблагоприятных обстоятельствах, несмотря на воспитание и социальные запреты, может вылиться в более активные формы агрессии. Засилье мата – всегда предвестник социальных волнений. Агрессия может канализироваться по-разному, но сегодня очень многие способы ее культурной канализации не работают, просто потому, что шоу сведены к минимуму, а люди из-за пандемии коронавируса находятся в изоляции, не всегда могут выйти и просто пообщаться с друзьями, которые, возможно, больны или остерегаются контактов. Частично произошло отчуждение, уже в силу того, что мы меньше встречаемся друг с другом, особенно друзья в разных городах и странах.

Есть много культурных способов, как совладать со своими эмоциями, в том числе и с агрессией, этот инструментарий огромен, но сейчас он заморожен, и все, что мы можем, – это использовать какие-то пассивные формы агрессии. Однако она не может бесконечно оставаться замороженной: такие состояния перерастают в долгоиграющую депрессию. Опасность пандемии в том, что она заставляет каждого из нас вести себя несвойственным себе образом, и это очень тяжелая нагрузка. Мат в этом смысле выполняет и положительную функцию как способ эмоционального оживления.

Поводов для агрессии в окружающей жизни достаточно. Вот мы сейчас все ездим в масках, как в намордниках, и иной раз люди бросаются друг на друга из-за того, что кто-то надел маску, а кто-то, наоборот, нет. В начале карантина и социальная дистанция не соблюдалась, и это вызывало агрессию в сопровождении мата. Сейчас все немножко успокоилось, люди постепенно привыкли к новому образу жизни. Думаю, что на языке это тоже сказалось. Хотя, возможно, вербальная агрессия – это результат не только пандемии и изоляции, но и экономического неблагополучия. Это же снежный ком: пандемия привела к росту безработицы или к ее угрозе, к синдрому суженного горизонта: мы не знаем, что будет дальше, выросла неопределенность. В таких условиях только очень небольшое количество людей начинает набирать обороты и использовать ресурс неопределенности. Некоторые успешно придумывают, как приспособить свою деятельность к новым условиям, и это меня восхищает.

Конечно, спасибо интернету за то, что в этих условиях он позволил существовать целым областям человеческих активностей. Однако, как ни старайся, но что-то при этом все равно теряется. Для того чтобы чувствовать себя человеком, нужен близкий, даже телесный контакт с другими. Мы понимаем, что все человеческое все-таки находится вне интернета. При этом в обществе проявляется агрессия на резкие, бесконечные, непрогнозируемые перемены разного сорта. Даже люди с высокой адаптивностью и жизнеспособностью переживают не лучшие эмоции. Ругаются они матом или нет – я не знаю, ведь не все в этом признаются. По счастью, еще не все считают, что это нормально. В любом случае вербальная агрессия и мат как ее проявление – это маркер социального неблагополучия.