«Мы вас, твари, перевоспитываем». Артем Важенков — о пытках в Минске (ВИДЕО)

15 августа белорусские власти выпустили из изолятора координатора "Открытой России" Артема Важенкова. Он приехал в Минск вместе со своим коллегой Игорем Роговым, чтобы наблюдать за ходом выборов, но оба были задержаны. Важенкова подозревали в участии в массовых беспорядках – ему грозило до восьми лет лишения свободы. Координатор "Открытой России" рассказал Радио Свобода, как над задержанными издевались милиционеры.

После задержания Артема Важенкова доставили в печально известный Центр изоляции правонарушителей (ЦИП) на улице Окрестина – люди, которых выпускают из ЦИПа, рассказывают об избиениях и унижениях со стороны сотрудников правоохранительных органов. Ночью из изолятора слышны крики и звуки ударов – эти звуки записали родственники задержанных, которые ждали у стен ЦИПа.

11 августа белорусское агентство БелТА опубликовало видео, на котором запечатлены якобы задержанные организаторы беспорядков. Среди задержанных был Артем Важенков и Игорь Рогов – они лежали на земле, у Важенкова на лице видны ссадины. Важенков и Рогов рассказали на камеру, что приехали в Беларусь с туристической целью:

– Было ли опасно говорить милиционерам, что вы приехали наблюдать за ходом выборов?

– Там в промежутках между съемками [били людей]: сняли одного человека – избили следующего; потом того, которого избивали, снимали. И так по очереди. Снимали сами милиционеры. Я сказал ту информацию, чтобы от меня быстрей отстали. Не хотелось получать еще по хребтине.

– Что с вами происходило после задержания?

– Сначала нас привезли в Центр изоляции правонарушителей. Какое-то время мы были с Игорем вместе в одной камере или как там… это была территория для выгула задержанных. Потом нас разделили. Меня перевели в одну камеру, он был в другой камере. И когда мне объявили, что я являюсь подозреваемым, меня перевели в изолятор временного содержания. На самом деле в ИВС мне было лучше, потому что в ЦИПе было просто страшно. Там были отвратительные условия – 40 с лишним человек в одной шестиместной камере, пытки, постоянное насилие и так далее. К содержанию в ИВС у меня претензий практически нет.

Избиения, насилие и пытки были со стороны ОМОНа при задержании и в Центре изоляции правонарушителей. В чем оно заключалось? Ну, конечно, это побои, то есть били, молотили дубинкам, телескопическими дубинками. Кроме всего прочего, ставили на колени на бетонный пол, заставляли держать голову прислоненной к полу и стоять в такой позе, например, два часа, то есть когда затекает все тело. Люди реально стонали от боли. В первый день вообще не давали воды, не выпускали в туалет и приходили в эту закрытую территорию поколачивать иногда.

– Просто так?

– В том-то все и дело, что, когда человека пытают, требуют : "Пока ты нам не дашь какие-то определенные показания, мы тебя будем бить". А здесь били просто так – для удовольствия. Они сказали: "Мы вас таким образом, твари, перевоспитываем". Они были уверены, что все, кто находится в этом помещении, какие-то революционеры, устраивающие массовые беспорядки и так далее, хотя это совершенно не так. Там с нами в одном помещении были и несовершеннолетние. Им доставалось так же.

– Что самое жесткое вы видели?

– Нельзя сказать, что я это видел, я это ощущал, потому что мы постоянно были в позе "морды в пол". Было страшно не когда видел, а когда слышал, потому что ночью за окнами в этом самом Центре изоляции правонарушителей просто раздавался человеческий вой, крики, вопли. Людей пытали. Нам еще не так сильно досталось. Вот в камере, где я сидел в ИВС, был человек, к которому применяли такие пытки, как "ласточка", гораздо более жестко избивали, "пускали по коридору" – это когда идет голый человек, а по сторонам стоят сотрудники ОМОНа и дубасят дубинками, кто куда как попадет.

Говорили, что мы фашисты, что мы хотим повергнуть страну в ужас краха и катастрофу. Почему-то говорили, что мы хотим убить их семьи, что мы хотим убить их самих, что они все это, простите, говно из нас выбьют дубинками.

– Было ли что-то, что вызывало агрессию со стороны милиционеров?

– Любая фраза вызывала агрессию. "Дайте пить" – агрессия. "Хотим в туалет" – агрессия. Не каждая их агрессия заканчивалась побоями, но каждое наше слово заканчивалось оскорблениями и унижениями. Например, в камере нас держали в трусах всех.

– Зачем?

– Для унижения. Более того, был такой случай: одного парня, молодого мужчину, повели в суд в трусах и присудили ему 14 суток. Его вывели из камеры и вели – как я понял, здание суда находилось рядом – в суд прямо по улице в позе "ласточки" в трусах. Привели в кабинет судьи в трусах, и она ему дала 14 суток.

– Все это время вы были без одежды? Там было холодно?

– В камере я был без одежды. В этом каменном мешке, где выгуливают задержанных, мы все-таки, слава богу, были в одежде. Мы уже смирились с той мыслью, что нам придется эту холодную ночь провести под открытым небом, потому что там открытая крыша. Все уже стали обсуждать, что как-то надо нам кучнее держаться, чтобы своими телами друг друга согреть, чтобы не околеть. Но вот перевели в эту камеру, где была другая напасть – наоборот, было жутко душно, жарко, но хотя бы был кран с водой, которую можно было пить вволю. Там были какие-никакие шесть коек, но опять же матрасов не давали. Но койки эти – просто металлические рейки, на которые ты ложишься, и тело продавливается так, что просто невозможно. Люди просто спали на полу.

– После задержания до вас пытались дозвониться коллеги, и в какой-то момент трубку взял незнакомый человек, который представился "другом". Вы знаете, кто это был?

– Сотрудник ЦИПа. Когда мы сидели в этом каменном мешке – в зоне для прогулок, – вещи всех задержанных были скинуты в один мешок. Я слышу, что разрывается мой телефон. Потом заходит сотрудник ЦИПа и спрашивает, чей телефон Samsung. Я ответил, что мой, наверное. Он сказал: "Там позвонили и спросили, все ли вы сделали, что должны были сделать". Как мне потом стало известно, этот сотрудник разговаривал с моим коллегой Владимиром Жилкиным. Но, конечно, этот сотрудник мне не друг.

– То, что вы россиянин, как-то влияло на действия милиционеров?

– Влияло, их это подзадоривало. Им было по кайфу помучить россиянина. Они говорили: "Знаем мы, почему вы сюда приехали, –чтобы устроить у нас тут революцию".

– Был ли кто-то из сотрудников, кто выказывал какое-то сочувствие?

– Нет, не было. Но мне запомнился один сотрудник милиции, который позволял нам чуть больше, чем остальные: он разрешал нам чуть-чуть ходить по этому пространству и не находиться на коленях, не находиться лицом к стене. Это для нас на тот момент было большое счастье, хотя бы такая простая возможность.

– Как проходило ваше освобождение? Почему вас не отпустили вместе с Игорем Роговым 11 августа, а продержали дольше?

– Может быть, из меня можно было сделать большего какого-то злодея, потому что я все-таки и постарше и у меня более активная политическая позиция, что видно по моим социальным сетям. В течение трех дней у них есть обязанность – либо предъявить обвинение и перевести в следственный изолятор, либо отпустить. Я с жутким ужасом и трепетом ждал этого момента – с одной стороны, с ужасом, с другой стороны, с надеждой. Я уже знал, что Рогова отпустили на тот момент. Меня попросили выйти из камеры с вещами, провели на первый этаж. Там при мне следователь подписал бумагу об освобождении из ИВС. Мы сели в обычную гражданскую машину, приехали в отдел Следственного комитета по Советскому району города Минска, там у меня состоялась еще одна беседа со следователем, который показал мне какую-то папку и сказал: "Вот тогда вы приехали, на этом приехали, приехали туда. Тут купили СИМ-карту. Тут вы жили, тут вы ели, тут вы спали. Тут вы были, а тут вы не были. Мы изучили все материалы дела и пришли к выводу, что вы не участвовали в массовых беспорядках". Я, конечно, очень обрадовался, хотя я все равно был напуган и думал – сейчас с моей такой невезучестью как возьмут, да как передумают. Потом приехали сотрудники посольства, мы уехали в посольство, оформили бумаги, и уже они меня увезли в Смоленск, где меня встретили друзья. Кстати, хочу отметить работу сотрудников посольства. Они действительно честно, искренне были рады тому, что меня освободили. И для них это была не просто формальность.

– Вы можете сравнить тех милиционеров с нашими полицейскими?

– Многим не понравится то, что я скажу, но наши силовики по сравнению с белорусской милицией просто ведут себя сверхкорректно. Если сравнивать, то там это просто ужас-ужас. Ужасная страшная логика в пытках есть, когда от тебя хотят получить информацию или какие-то показания. Но когда тебя избивают, пытают, насилуют морально просто ради удовольствия… Я не знаю, может быть, такие случаи и в России есть, но не уверен, что они носят настолько массовый характер. Потому что там же в камере ведь были люди, которым совершенно точно не грозило ничего, кроме административного какого-то штрафа или ареста. Но есть ощущение, что мы идем по белорусскому пути, то есть вполне может быть, что то, что сейчас происходит в Белоруссии, – это Россия года через четыре.

– Что вы увидели на этих выборах как наблюдатель?

– Я увидел массы недовольных людей, которые используют любую возможность, в том числе и эти выборы, с целью проявить свое гражданское недовольство действующим президентом Белоруссии. Ситуация на избирательных участках в центре разительно отличалась от ситуации на избирательных участках на окраинах, в спальных районах. Когда мы приехали, там были просто огромные очереди людей, которые стояли в участковую избирательную комиссию, чтобы проголосовать. У участковых избирательных комиссий заканчивались бюллетени – это первый признак фальсификации выборов.

8 августа у них все машины начали гудеть, люди поднимали руки со сжатым кулаком из машин, все проходящие тоже делали такой жест. Это символ протеста, солидарности, недовольства происходящим в стране. Есть ощущение, что весь Минск категорически против этого президента.