25 лет назад российские войска вошли в Чечню. За пять лет военных действий в Чечне, по данным Комитета солдатских матерей, погибли 14 тысяч бойцов-"федералов", около трех тысяч боевиков, десятки тысяч мирных жителей. Первый в России памятник бойцам, погибшим в Чечне, открыли в 1997 году в Петрозаводске. 20 лет ежегодно 11 декабря у памятника проводили памятные акции, представители власти и участники боевых действий возлагали цветы, произносили официальные речи. Но в последнее время о той войне власти решили не вспоминать.
"Не война, а предательство"
Даниил Гвоздев – ветеран первой чеченской войны и участник проекта "Ветераны войны" был одним из инициаторов появления первого в России памятника бойцам, погибшим в Чечне.
Сегодня, по мнению Гвоздева, государство не слишком стремится сохранять память о той трагедии.
– Мы каждый год 11 декабря проводили День памяти и стремились делать все возможное, чтобы он проходил под эгидой государства. Но вот сейчас 11 декабря уже не будет вообще так официально отмечаться. Это вызывает глубочайшее отвращение к власти, – говорит Гвоздев. – Это была не война, а предательство. Под предательством я имею в виду то, что они послали туда 18-летних детей, чтобы большинство из них оттуда не вернулось. Борис Николаевич Ельцин предал свой народ, послал одних детей, чтобы они убивали других детей. Я встречаюсь с чеченцами, с ингушами, и они мне рассказывают такие истории о том, как они встречали 1 января 1995 года… И холодная дрожь пробегает по спине.
По официальным данным, во время войны в Чечне погибли 32 человека из Карелии. Многие, кто вернулся живым, не дожили до 25-й годовщины ввода, Гвоздеву на момент начала первой чеченской было 18 лет.
– Было ощущение вседозволенности. Когда молодому человеку 18 лет дают автомат и некое право отвечать убийством на убийство, – вспоминает Гвоздев. – Первая чеченская кампания была, мне кажется, вызвана неспособностью договориться. В первые два-три месяца чеченской войны те чеченцы, которых мы видели, – это были патриоты своей страны, защитники. Это характер, который говорит: вы пришли ко мне с оружием, и я буду защищаться.
"Я не убивал людей так, как показывают в кино"
Максим Суворов (фамилия изменена по его просьбе) попал на чеченскую войну под самый ее конец из Петрозаводска. Он служил в ОМОНе, ему был 21 год. Максим участвовал в боях в Грозном, когда боевики фактически захватили город, отрезав друг от друга находившиеся там подразделения федеральных войск.
Война-то никому была не нужна, и мирным людям особенно
– Мы в окружении были две недели. Я был не сильно старше срочников. Веселого было мало. Это настоящая война, не кино. Понимаешь, что откуда-то оттуда могут выстрелить, и в тебя попадет пуля, как ни странно. Хотя по молодости это не так остро воспринимается, есть какая-то бесшабашность. После того, как мы попали в окружение, мы не были обеспечены никакими благами цивилизации. Вода использовалась только для питья. С едой тоже были проблемы, хотя запас продуктов на блокпосту имелся. Но есть особо не хотелось, все были на нервяке. А вот воды не хватало. Чеченские женщины, которые ходили мимо нас, иногда давали нам пить. Они, можно сказать, за нас были. Мы люди были культурные, вежливые, не беспредельничали, как некоторые другие подразделения. Поэтому и окружающие к нам нормально относились. Война-то никому была не нужна, и мирным людям особенно, – вспоминает Максим.
Максим – кавалер ордена Мужества и обладатель двух медалей "За отвагу". Он показывает заметку в газете, где говорится о его награждении при выполнении специального задания.
– Я не убивал людей так, как показывают в кино – чтобы выцеливать кого-то, спускать курок… В ходе боя не видно толком, попал ты или нет. Они же тоже не дураки, прячутся, ведут огонь из укрытия. Поэтому ты ведешь огонь в направлении противника. Видишь, откуда-то пули полетели, – очередь туда даешь. Были моменты, когда надо было корректировать огонь тяжелых средств вооружения. Однажды с моей корректировки уничтожили пулеметную позицию, – вспоминает Максим.
Он признается, что до сих пор страдает от посттравматического синдрома:
– Сейчас я испытываю определенные трудности со здоровьем, у меня есть заболевание, которое требует постоянного медикаментозного лечения. Я полагаю, что это сказывается посттравматический синдром, точную причину определить не могут уже несколько лет. Нервная система расшатана, конечно.
Вспоминается один тяжелый бой, он был 12 августа 1996 года. Нам пришлось отходить с занимаемых позиций. Противник подошел очень близко, на бросок гранаты. Метрах в трехстах был пункт временной дислокации батальона внутренних войск, надо было добраться туда на БМП под гранатометным и пулеметным обстрелом. БМП не заводилась, срочники под обстрелом подвезли нам под обстрелом аккумуляторы, нескольких ранило. Потом мы в эту бэху залезли, и когда она под обстрелом отходила, когда пули молотили по броне, приятного мало. Был бы гранатометчик хороший у противника, эта БМП вспыхнула бы, как коробка со спичками…
По рассказам Максима, война 20-летней давности до пор иногда снится ему. И часто в кошмарах.
– Либо еду на войну, либо нахожусь там. Какие-то бои, перестрелки… Бывают просто нейтральные сны – как будто ты там, и во сне это кажется нормальным. Бывают и кошмары: ты на блокпосте, нас атакуют, в упор подходят, в плен берут… В плен-то меня не брали, но когда мы выходили из окружения, мы около часу находились во власти боевиков, и потерпеть-то пришлось всякого. Дети орут, пальцами показывают, смотрят на нас все косо. Мало приятного.
И раньше, и сейчас неоднозначная оценка этой войны. И именно сейчас она особо не афишируется, эта война. Она как бы была, но про нее не говорят. Вот в США проходят марши ветеранов Вьетнамской войны, где люди могут надеть свои награды и пройтись по улице. А у нас ничего такого нет. Но мы-то не виноваты, что политика в стране меняется. Очень несправедливо, что о нас, ветеранах той войны, не вспоминают. Нужно признавать, что это была война. Нужны даты, приуроченные к ней. Ведь многое просто замалчивается. Залезь в тот же YouТube, найдем там вагон материалов по Великой Отечественной войне, фильмы. А по чеченской войне лишь какие-нибудь любительские съемки, – говорит Максим.
По его словам, как сотрудник правоохранительных органов он сегодня получает три тысячи рублей месяц компенсацию за отмененные льготы. Доплата к пенсии: полторы тысячи в месяц. По жилищной программе для ветеранов боевых действий Максим так ничего и не получил.
– Эта программа, насколько я знаю, была скинута на регионы. А в регионах денег нет. Необходимость в жилье была, и я в 2001 году встал в очередь – именно для ветеранов боевых действий. Было немного народу, человек сто, то есть двух домов бы хватило. Но потом эту льготу сняли и нас перекинули в общую очередь. Так что сейчас льготы фактически нет, – говорит Максим.
После завершения войны Максим ни разу не был в Чечне.
– Наверное, хотел бы посмотреть на места, где были бои, они для меня памятные. Была бы возможность съездить в Грозный, я бы съездил. Чувства вражды к чеченцам у меня нет. Я эту нацию хорошо знаю. Со временем даже чувство вины появляется. Когда тебе 20 лет, ты по-другому относишься к жизни. А потом ты начинаешь ставить себя на место людей, которые воевали на другой стороне. У них же тоже были какие-то свои установки, убеждения. Они считали, что воюют за свою правду. К современным чеченским властям я отношусь нейтрально. Если учитывать, что это все политика. Надо было как-то успокоить Чечню, это и сделали. С обывательской точки зрения, конечно, я считаю, что там что-то идет неправильно. Но там же не один такой проблемный регион, они, по моему мнению, все там такие. Менталитет у них такой, живут они так. Как в Арабских Эмиратах современные технологии соседствуют со средневековыми казнями.
***
Сегодня день ввода войск в Чечню не упоминается в телепрограммах Первого канала и "России-1". В плане правительства Карелии про памятную дату не сказано ни слова. Организаторами акции памяти у мемориала "Колокол Скорби" в Петрозаводске выступили участники молодежного центра "Смена". Из приглашенных представителей власти пришли два чиновника из Администрации Петрозаводска и один депутат горсовета.
