- 30 лет назад в Москве провалилась попытка государственного переворота под руководством ГКЧП. Казалось, что Россия встала на путь демократии и модернизации.
- Сегодня, в 2021 году, мы отчетливо видим авторитарный и имперский реванш: путинская Россия все больше походит на оживший СССР.
- В российской истории было немало развилок, попыток модернизировать страну, однако авторитарная система каждый раз восстанавливается.
Сергей Медведев: 30 лет назад в Москве провалилась попытка государственного переворота под руководством ГКЧП. Казалось, что, как говорили тогда, Россия стала нормальной страной, встав на путь демократии и модернизации. 30 лет спустя мы видим полную противоположность: авторитарный и имперский реванш. Путинская Россия все больше похожа на реанимированный Советский Союз.
Кем и когда была предана революция 1991 года? Была ли эта настоящая революция, и будет ли у нее продолжение? У нас в студии политолог Глеб Павловский.
Видеоверсия программы
Основной целью создания ГКЧП было недопущение подписания договора о Союзе Суверенных Государств
Корреспондент: В 6 утра 19 августа 1991 года дикторы телевидения и радио зачитывают указы ГКЧП о введении чрезвычайного положения и о вступлении Геннадия Янаева в должность исполняющего обязанности президента СССР. Поступают сообщения о якобы болезни Михаила Горбачева, который в тот момент был заблокирован на своей даче в Форосе. В Москву по приказу министра обороны Дмитрия Язова входят войска, вводится запрет на митинги и забастовки, ограничивается работа СМИ, запрещается деятельность любых политических организаций, кроме КПСС и ВЛКСМ. По всем телеканалам вместо передач транслируются новостные выпуски и балет "Лебединое озеро".
Основной целью создания ГКЧП, по словам Янаева, было недопущение подписания договора о Союзе Суверенных Государств, который, по мнению участников, упразднял СССР. Против ГКЧП выступают власти союзных республик и президент РСФСР Борис Ельцин. Десять танковых экипажей переходят на сторону Ельцина. Борис Николаевич с брони танка Т-72 зачитывает обращение. На его призыв откликаются десятки тысяч человек, которые начинают собираться у Белого дома для его обороны. Вечером организаторы ГКЧП вводят комендантский час, однако, военные никого не задерживают, а группа "Альфа" игнорирует приказ о штурме. Одним из ключевых моментов становится эпизод в Новоарбатском тоннеле на Садовом кольце, когда происходит столкновение сторонников Ельцина с колонной бронетехники Таманской дивизии, в результате которого гибнут трое защитников Белого дома – Дмитрий Комарь, Илья Кричевский и Владимир Усов.
Августовский путч заканчивается провалом ГКЧП. Язов отдает приказ о выводе войск из Москвы. 22 августа начинаются аресты лидеров ГКЧП. На митинге победителей флагом России решают сделать триколор. Вечером у здания КГБ на Лубянке под овации происходит демонтаж статуи Дзержинского. Прямым следствием этих событий становится подписание Беловежских соглашений 8 декабря и формальный распад СССР, когда над Кремлем был спущен советский флаг и поднят российский триколор.
Сергей Медведев: Что это было: революция, народное восстание, элитный переворот?
Глеб Павловский: Это началось как натуральнейший переворот со стороны группы старых руководителей. В ответ вспыхнуло массовое городское восстание в Москве, хотя были какие-то действия и в других городах. И интересно, что это было не либеральное, а демократическое восстание, в защиту институтов и принципов, против посягательств на легитимность Горбачева.
Сергей Медведев: Можно ли сказать, что это была буржуазно-демократическая революция, в каком-то смысле продолжение февраля 1917 года?
Это было не либеральное, а демократическое восстание, в защиту институтов и принципов, против посягательств на легитимность Горбачева
Глеб Павловский: Оборванная. Кстати, один из упущенных сценариев возможности радикализации революции – это возвращение в 1917 год. Да, это было чрезвычайно трудно, но сделало бы невозможной, например, такую ужасную в перспективе вещь, как правопреемство от СССР.
Сергей Медведев: Можно было это сделать иначе?
Глеб Павловский: Два варианта – либо полный юридический разрыв и новая Россия, либо возвращение к февралю 1917 года. Тогда возникает основа для законов о частной собственности и тому подобных вещах. Но ведь это был двойственный месседж. "Вся власть Советам" – один из лозунгов перестройки, и он в какой-то степени реализовался. Как собирали к Белому дому? Через так называемые неформальные общественные организации, клубы избирателей, как правило, организованные при советах трудящихся или народных депутатов.
Сергей Медведев: Но большинство людей все-таки сами приехали к Белому дому.
Глеб Павловский: Это еще одна иллюзия.
Сергей Медведев: Я лично пришел сам, когда услышал, как на улице грохочут танки.
Глеб Павловский: Я тоже. А большая часть людей были мобилизованы забытой сегодня мощной демократической инфраструктурой.
Сергей Медведев: Тот всплеск гражданского общества и самоорганизация, которая была в конце 80-х, больше никогда не повторялись.
Глеб Павловский: Да, потому что это было разгромлено сразу после 91-го года сперва упразднением советов. А сколько неформальных газет было только в одной Москве! Сотни! Ни одной не осталось. Эта революция была возможной, она начиналась, но оборвалась.
Сергей Медведев: Это было время какого-то фантастического исторического творчества, лично я чувствовал невероятное внутреннее освобождение, которого я не испытывал никогда больше в своей жизни. И что, пользуясь этим драйвом, можно было пойти дальше и сформировать другую России?
Эта революция была возможной, она начиналась, но оборвалась
Глеб Павловский: Конечно. Если вы внимательно рассмотрите те институты, которые существовали в августе-декабре, то вас сразу удивит вялость их использования, а ведь никакого альтернативного ЦК не было создано. Эти институты как бы вдруг погружаются в спячку. Горбачев не использует союзные институты и фактически действует в режиме какого-то центра подготовки документации вместе с Григорием Явлинским и еще несколькими людьми. При этом союзные институты распускаются без полноценных решений по этому вопросу. Вопрос, кто теперь управляет, не был зафиксирован. Между 22-м и 24-м существует окно выживания, окно легитимности Союза, потому что нет лозунга упразднения Союза, а есть Ельцин, который просто может стать новым центром консолидации. Если бы Ельцин попросил, а фактически приказал бы на митинге 22-го числа Кравчуку, я думаю, даже Гамсахурдиа, который просто струсил в дни ГКЧП, стоять рядом с ним, я думаю, судьба Союза была бы другой. Проблема была именно в том, что многие испугались его растущей силы.
Сергей Медведев: И поэтому пошли центробежные тенденции?
Глеб Павловский: Они были сами по себе, но тут резко ускорились.
Сергей Медведев: С другой стороны, распад Союза была неизбежен. А если бы не было путча, если бы он провалился в начале?
Не было бы никаких демократических 90-х годов, если бы не либеральная пятилетка Горбачева
Глеб Павловский: Советский Союз фактически к тому моменту был ультралиберальной империей, в которой уже никто не собирался всерьез применять насилие. Не было бы никаких демократических 90-х годов, если бы не эта либеральная пятилетка Горбачева. Более того, тогда сформировались все деятели 90-х. И здесь была техническая инженерная ошибка команды Гайдара: они предложили реформы для тоталитарной системы, которая уже давно не была тоталитарной.
Сергей Медведев: О событиях того времени вспоминает журналист Дмитрий Борко.
Дмитрий Борко: Со стороны Манежа, Кутузовского, с Арбата раздался железно-металлический грохот, и с двух сторон на Манежную площадь стали вылезать две колонны бронетехники. И тут произошла удивительная вещь. Люди, вместо того чтобы разбежаться, побежали навстречу этим колоннам и просто их остановили. Колонны увязли в людской массе. Людей было очень много, они полезли на броню, стали раздавать солдатам и офицерам какие-то газеты, листовки, горячо объяснять, чем является ГКЧП, и призывать солдат не выступать против людей. Солдаты сами были растеряны. Сначала офицеры отгоняли людей, потом махнули рукой. Люди облепили эти танки, БТР. Потом стали перегораживать Тверскую: останавливали троллейбусы, разворачивали их и перегораживали, защищая таким образом Моссовет, который был одним из центров сопротивления.
Сергей Медведев: К нам присоединяется Александр Морозов, сотрудник Центра Бориса Немцова при Карловом университете в Праге.
Почему так быстро отрастает голова дракона? Ведь русский термидор уже фактически наступает, наверное, при Борисе Николаевиче. Каким образом система так быстро воспроизводит себя, что попытка революционного изменения кончается тем, чем это кончилось?
Александр Морозов: История имеет развилки. Путч – одна из таких развилок, которая повернула сюда. Второй важный момент. Исторически мы убедились, что так называемая революция достоинства (а 91-й год был для России чем-то вроде революции достоинства) сама по себе недостаточна. Она прекрасна, она дает огромное воодушевление тем, кто в ней участвует, но одновременно создает и некоторое самоудовлетворение. Потратив много эмоциональных сил, чтобы совершить такой акт защиты демократии, потом все расходятся и начинают думать, что те люди, которые пришли к власти, "они дальше как-то сами". А необходимо непрерывное демократическое участие. В каждый момент надо продолжать эту работу самому обществу и всем его сегментам, всем думающим и активным людям.
История имеет развилки. Путч – одна из таких развилок, которая повернула сюда
Сергей Медведев: Была ли возможна русская Вацлавская площадь, сценарий "бархатной" демократической революции, которая продолжилась бы и полностью изменила курс страны?
Александр Морозов: На мой взгляд, да. Есть три хорошо описанных сценария перехода от авторитаризма к демократии. Первый – это через народный фронт или так называемый "круглый стол", чехословацкий сценарий. Второй – через военный переворот, некоторую хунту, которая является либеральной. Третий поворот – это "пакт Монклоа", то есть элитный консенсус. Больше вариантов нет (ну, бывают некоторые смешанные).
На момент августовских событий 1991 года в России были очень слабые возможности для военного переворота. Но было два других сценария, вполне реалистичных. Первый – через народный фронт. И этот народный фронт был продемонстрирован (это Вацлавская площадь) еще в феврале 1990 года, когда был массовый митинг накануне отмены 6-й статьи Конституции. И был возможен вариант элитного консенсуса. Собственно, Горбачев долгое время и двигался в этом направлении. ГКЧП сорвало все три сценария перехода. Они не дали возможности провести переход через элитный консенсус, они его развалили. Ну, и понятно, что они не могли опираться на народный фронт. Дальше пришел Ельцин, и это и был сценарий: через Вацлавскую площадь и народный фронт.
Сергей Медведев: Тяньаньмэнь фактически не получился, Вацлавская площадь в России тоже не получилась. Почему тогда идет вечное возвращение в русскую колею? В "Новой газете" была большая статья Владимира Пастухова, где он пишет, что вот эта русская триада патернализма, авторитаризма и империализма, которую воскресил Путин, является вечной. Она воспроизвелась и в 90-е, и в 2000-е годы при Путине. Возможно ли было выйти из этой колеи?
Александр Морозов: Думаю, да. Ведь русские два раза разваливали свою империю в течение одного столетия, причем с гораздо большим грохотом, чем остальные имперские народы.
Сергей Медведев: Да, но она дважды отрастала в новой форме, но с прежним содержанием.
В 1991 году в России были очень слабые возможности для военного переворота
Александр Морозов: Патернализм – тут трудно что-то возразить, потому что в какой-то форме, конечно, на государство возлагаются большие ожидания. А что касается империализма, то я вообще противник этого термина применительно к сегодняшнему дню. Империализм – это все-таки реально имперская политика.
Вся концепция колеи разбивается о развилки. Я видел в течение этого 30-летия как минимум шесть таких поворотов, где существовали стрелки, и поезд мог пойти в другую сторону. Мы легко можем себе представить ситуацию, при которой Горбачев, например, согласился бы с приехавшими к нему в Форос путчистами и сказал бы: "Хорошо, мы совершаем этот поворот", – и оказался бы во главе этого процесса. Неизвестно, чем бы кончилось его столкновение с Ельциным и с уже возникшей демократической средой. Возможно, мы на три-четыре года оказались бы в другой ситуации.
Это касается также и периода "медведизма", и момента, когда остатки демократических сил в конце 90-х годов делали выбор в пользу государственнической модели и ее усиления. И даже можно сказать, что такая развилка на наших глазах пройдена прямо сейчас с конституционными поправками.
Сергей Медведев: Но все равно каждый раз из этой развилки идет воспроизводство русской системы. В Ельцин-центре при входе показывают видеоролик – вот новгородское вече, вот земский собор 1613 года, вот буржуазная революция февраля 1917-го. Каждый раз Россия стоит на развилке, экспериментирует с другим путем, но все равно в итоге мы оказываемся в 2021 году.
Глеб Павловский: Развилок на самом деле значительно больше. Когда-то, взяв у Ельцина протоколы совещаний осени 1991 года, я с изумлением обнаружил, сколько раз они обсуждали разные варианты. Оказывается, Ельцин фактически до конца ноября 91-го играл на сохранение Союза и отказался от этого окончательно только в связи с украинским демаршем. Было очень много вариантов разного поведения у Горбачева, Ельцина, Явлинского.
Плохо, что мы к этой детерминанте приписываем всякий раз вот эту самую колею: опять мы там, опять этот дракон и эта империя. Здесь центральная ошибка, потому что ни в один период нет тотальной неизбежности.
Каждый раз Россия стоит на развилке, но все равно в итоге мы оказываемся в 2021 году
Сергей Медведев: Идея колеи – это идея пораженчества. В августе 1991-го ее не было. Это было время исторического творчества, исторических возможностей, открытых дверей. А можно было представить в 1991 году, что система власти восстановится в прежнем формате под руководством чекистов?
Глеб Павловский: Нет, потому что уже почти с середины 80-х было понятно, что этот процесс необратим.
Сергей Медведев: Тем не менее, затем термидор произошел. А какова роль Путина в этом реванше? Мы недавно обсуждали книгу Грина и Робертсона "Кто здесь власть". И они там говорят у важную вещь: это не Россия Путина, а российский Путин, то есть Путин является выразителем этого внутреннего состояния антропологии русского народа.
Глеб Павловский: Путин не смог бы править, не будучи репрезентацией какой-то коалиции групп в народе.
Сергей Медведев: Вы говорили, что было два полураспада империи – 1917-й и 1991-й годы. Ждет ли нас третий? Возможен ли новый и окончательный август 91-го года?
Когда этой системе можно все, она становится опасной для самой себя
Глеб Павловский: Нет материальных объектов, которые вечные и не могут распасться. У этой системы главная проблема с ней самой. Она настолько устойчива в кризисах, что в какой-то момент теряет осмотрительность и начинает творить, что считает нужным. Вот сегодня она уничтожила, как она считает, ту оппозицию, которую видела, и ей кажется, что теперь можно все. А когда ей можно все, она становится опасной для самой себя. Она может попробовать творить какие-то социальные и политические чудеса. Эти чудеса будут плохие, она может обсуждать, как сейчас, снятие коммунистов с выборов, чтобы они не мешали, а может обсуждать начало войны, которую может начинать, просто чтобы попугать. Но она более сильно сращена с населением, чем раньше, и население ее легко не отдаст.
Сергей Медведев: Тем не менее, у нас сейчас 30-летняя годовщина августа 1991 года. Удивительное время – восстание масс, рождение гражданской нации, гражданского самосознания! И, думаю, мы можем использовать лозунг, который часто возят на задних стеклах машин: "Август 1991 года – можем повторить".
