«Обнуление» по-китайски. Почему Си Цзиньпин не отдаст власть

Принятие поправок к Конституции, отменивших ограничение в два срока на пребывание на посту главы государства, фактическое сосредоточение власти в руках одного человека, устранение политических конкурентов, доминирование в парламенте одной партии, разгон и без того немногочисленных независимых средств массовой информации, принятие репрессивных законов, гонения на тех, кто пытается противостоять "государственнической" линии. Нет, это не сегодняшняя Россия, это – Китай, обогнавший Российскую Федерацию со своим "обнулением" на два с половиной года.

Установленная патриархом китайских реформ Дэн Сяопином традиция передавать власть новому руководителю не реже чем каждые 10 лет, не продержалась и три десятилетия. Почему так произошло? Своими мыслями с Радио Свобода поделился научный консультант Московского центра Карнеги, китаист Темур Умаров.

– Еще в 2016 году Си Цзиньпин был объявлен "ядром национальной идеологии КНР", в 2018-м были приняты поправки к конституции, включившие в основной закон идеи Си о "социализме с китайской спецификой" и снявшие ограничение двумя сроками пребывания на посту председателя КНР. В 2017 году, на 19-м съезде КПК, не было никаких разговоров о преемнике Си Цзиньпина на посту Генерального секретаря ЦК КПК, который обычно потом становится председателем КНР. На дворе 2021 год, можно ли говорить о том, что Си Цзиньпин сейчас безоговорочный китайский лидер?

– Вы совершенно верно отметили, что за те годы, которые Си Цзиньпин был у власти, ему успешно удалось консолидировать в своих руках максимальное количество контроля и властных полномочий, которые до него, наверное, были в таком объеме только у "Великого кормчего" Мао Цзэдуна. Си стал новым "императором" Китайской Народной Республики. И это ему удалось во многом благодаря тому, что его сторонники очень хорошо помогли ему провести партийную чистку. В первую очередь я говорю о той масштабной антикоррупционной кампании, которую Си Цзиньпин вел вместе со своим давним другом Ван Цишанем, нынешним заместителем Председателя КНР. Ван Цишань не только друг его, но еще и во времена первого срока Си Цзиньпина глава Центральной комиссии компартии по проверке дисциплины. И он занимался архитектурой всей вот этой антикоррупционной кампании, которая помогла Си Цзиньпину очистить партию от всех тех, кто потенциально мог быть нелояльным ему лично. Большинство членов нынешнего состава политбюро так или иначе лично связаны с Си Цзиньпином, а ведь в политбюро собраны люди с самым большим влиянием на политическую жизнь в КНР. И там нет практически никого, кто добрался бы до политбюро через свои собственные связи или благодаря меритократической системе, которая позволяла раньше подниматься по карьерной лестнице тем, кто заслужил это за годы службы.

– То есть под видом антикоррупционной кампании шла именно партийная чистка? А с самой коррупцией война при этом велась? Или возможность воровать передавалась от противников Си Цзиньпина его сторонникам?

– Понятное дело, что в такой стране, как КНР, при желании можно найти те или иные компрометирующие сведения на любого чиновника. Поэтому антикоррупционная кампания, направленная против "тигров и мух", – это не была прямая борьба с коррупцией как таковой, а действительно, чистка руководства КНР от нелояльных Си Цзиньпину людей. И это не то чтобы какой-то секрет. Могут ли нынешние протеже Си Цзиньпина заниматься коррупцией сейчас? Наверное, да. Система работает таким образом, что, когда решения принимаются за закрытыми дверями и отсутствует прозрачность госуправления, в принципе, в любой стране, не только в Китае, открываются большие возможности для того, чтобы какая-то группа лиц этим пользовалась. В Китае легко можно найти много примеров конфликтов интересов и каких-то проектов, которые связаны непосредственно или по слухам с тем или иным чиновником. Так работает система.

– Си Цзиньпин пошел по пути усиления авторитаризма, хотя он знает, что такое бесконтрольная власть. Почему, по-вашему, он так сделал? Это заложено в его характере или это был вынужденный шаг?

– Я бы не стал судить про характер Си Цзиньпина, мы с ним не знакомы. (Смеется.) Я думаю, здесь вопрос в том, что нынешнее руководство Китая не отождествляет такие события, как "культурная революция", с авторитаризмом или с усилением власти Си Цзиньпина или еще кого-либо другого. Все-таки "культурная революция" рассматривается и сторонниками Си Цзиньпина, и его противниками как нечто действительно сыгравшее негативную роль в истории Китайской Народной Республики. И что это то, к чему нельзя возвращаться. Я уверен, что Си Цзиньпин тоже прекрасно понимает, что "культурная революция" была выгодна исключительно Мао Цзэдуну, и это была его собственная такая кампания по удержанию власти. Мне кажется, нынешнее руководство Китая уверено, что оно встало на правильный путь развития КНР и что оно находится в самом начале этого пути. Первый срок Си Цзиньпина ушел исключительно на то, чтобы собрать в руках всю власть, избавиться от вот этой постоянной игры в "тяни-толкай" с остальными кланами, которые не хотели, например, поддерживать какие-то его идеи реформ или идеи каких-то внутриполитических изменений. Теперь он "обнулился", и теперь у него есть время, для того чтобы осуществить все те идеи, которые у него были. Я думаю, если говорить о какой-то парадигме мышления и о том, как Си Цзиньпин смотрит на авторитаризм, то он смотрит исключительно с прагматичной точки зрения. И думает, что это уникальная возможность, когда у тебя сто процентов контроля над всеми рычагами власти и ты делаешь так, как надо, как ты в своей голове представляешь идеальную картину прекрасного Китая будущего.

– Дэн Сяопин в конце жизни не занимал высших государственных постов, но с ним фактически до самой его смерти согласовывались все важнейшие решения. Такое возможно в современном Китае? Можно себе представить, что Си Цзиньпин в какой-то момент отойдет в политическую тень, но сохранит рычаги влияния? Или сейчас для этого все-таки нужно обладать постами председателя КНР и генсека КПК?

– Официальные посты, конечно, дают в политической системе Китайской Народной Республики реальную власть и юридическую возможность влиять на ситуацию. Но, как вы верно заметили, в Китае были прецеденты, когда человек не занимал никаких заметных должностей, но при этом оставался важным участником политического процесса. До того, как Си Цзиньпин отменил ограничение сроков, которые может занимать председатель КНР, многие действительно предполагали, что, скорее всего, произойдет похожий сценарий, который был с Дэн Сяопином: Си Цзиньпин уйдет и оставит за собой либо какую-нибудь номинальную должность либо будет возглавлять Военный совет при Компартии, как это делал в свое время Дэн Сяопин. Но с тех пор как ограничения на сроки были отменены, все больше склоняются к тому, что Си Цзиньпин на приближающемся 20-м съезде КПК, это будет осенью 2022 года, не передаст по сложившейся традиции свои полномочия преемнику, а останется на третий срок.

– Нынешняя ситуация в Китае сложная. Скорость экономического роста в последние годы упала, стоимость труда растет, это уже не преимущество китайской экономики, нация стареет, несмотря на отмену политики "одна семья – один ребенок". На ваш взгляд, централизация власти способствует сейчас, именно на данном этапе, решению назревших в Китае проблем?

– Я бы сказал, что не столько централизация власти и какой-то новый ренессанс авторитаризма в Китае, но вот эта уникальная способность китайской машины консолидировать за короткие сроки большие ресурсы в определенном месте помогает в кризисных ситуациях с ними справляться. Серьезным испытанием для Компартии, естественно, была пандемия. И мы видели и до сих пор наблюдаем, как Китай более-менее успешно справляется с этим кризисом здравоохранения. Естественно, делая оговорку на возможную подтасовку данных и непрозрачность статистики, все равно мы видим, что относительно других больших экономик и крупных держав КНР справляется с пандемией неплохо. И именно такие кризисы, которые требуют быстрой реакции и моментальных каких-то решений, удается купировать и решать довольно быстро.

Однако есть проблемы, в том числе и упомянутые вами, которые такими методами не решаются. Например, проблема старения китайского населения, она действительно, чем дальше развивается история, тем больше давит на компартию, и ее невозможно решить ни какими-то бонусами молодым семьям за рождение вторых или третьих детей, ни какими-то обещаниями о помощи семьям с воспитанием этих детей. Эта проблема, во-первых, встраивается и в глобальный тренд. Во-вторых, она является последствием политики по ограничению рождаемости, которую Китайская Народная Республика проводила в последние несколько десятилетий. И без структурного подхода к решению таких проблем Компартия не сможет демонстрировать для своего общества ту картину, которую она демонстрировала последние, скажем, 30 лет, с 1980–90-х, когда партия, условно говоря, заявляла обществу: да, мы пришли к власти без выборов, но через определенные испытания. И мы знаем лучше вас, как развивать экономику, как строить внешнюю политику, как решать какие-то политические вопросы. Поэтому вам остается нам доверять и не поднимать протесты. Теперь эта система ломается, теперь этот главный тезис компартии, о том, что в обмен на отсутствие политической оппозиции и вообще какого-то уровня свобод по западным меркам существует экономический рост, и это компенсирует те неудобства, которые испытывает китайское общество, этот тезис не работает. И для Си Цзиньпина, и для компартии это главный вызов ближайших 5–10 лет.

– Насколько серьезным раздражителем сейчас для официального Пекина остается Гонконг? Можно ли ожидать, что китайские власти не дождутся 50-летия со дня передачи Гонконга Китайской Народной Республике и нарушат взятые на себя обязательства в рамках модели "одна страна, две системы"?

– То, что произошло с Гонконгом за последние два года, – это уже, на мой взгляд, грубые политические решения, которые Пекин предпринял для того, чтобы утихомирить гонконгцев и заставить их разойтись по домам или разъехаться в другие страны. А тех, кто не захотел ни первого, ни второго, посадить по новому закону о госбезопасности. Даже если сравнивать с ситуацией трехлетней давности, Гонконг выглядит совершенно по-другому. Практически полностью уничтожена политическая оппозиция, которая раньше была представлена даже в парламенте и одержала победу на местных выборах, которая активно вела свою деятельность и организовывала протесты. Сейчас вся эта деятельность оказалась незаконной, и политические активисты находятся или за решеткой, или в бегах. Мы уже совершенно забыли, что такое свободные гонконгские СМИ, которые долгое время были окном, которое выдавало адекватную информацию о происходящем в Китайской Народной Республике. Самая известная, наверное, газета South China Morning Post была куплена крупнейшей китайской технологической компанией Alibaba. Многие местные газеты типа Apple Daily были просто разгромлены, а их руководство посажено. Собственно, немного осталось от гонконгской автономии. Я бы сказал, что сейчас она осталась исключительно на бумаге, – полагает Темур Умаров.

О специфике политических процессов в Китае в интервью Радио Свобода рассуждает независимый политический аналитик Иван Преображенский:

– После разгрома студенческого движения на площади Тяньаньмэнь в 1989 году проводить так называемую "политику упорядочения и урегулирования" в КНР было поручено Цзян Цзэминю. Следующие 10 лет страной руководил Ху Цзиньтао, потом к власти пришел Си Цзиньпин. Почему традиция мирной и упорядоченной передачи власти в Китае продержалась относительно недолго?

– Мне кажется, это было связано в значительной мере со сменой поколений. То есть пока основная часть политической элиты Китая состояла из людей, которые хорошо помнили эпоху Мао Цзэдуна и большие китайские репрессии, лично знали и были связаны с Дэн Сяопином, существовало понимание, что для экономического и общественного развития страны обязательная смена власти необходима. Полная смена поколений произошла вот как раз за три десятилетия, это достаточно стандартный срок. У нынешнего лидера КНР возникла возможность для, назовем это так, захвата и удержания власти. И для этого требовалась серьезная чистка партийного аппарата. На самом деле примерно то же самое пытался сделать и Ху Цзиньтао, но ему просто это не удалось, он не смог, не успел. А товарищ Си сумел провернуть эту операцию и постепенно уничтожить все те внутрипартийные кланы и группы, которые, как предполагалось в начале его правления, должны были стать его потенциальной альтернативой, и из них должен был быть выбран преемник.

– Но ведь Си Цзиньпин знаком с ужасами "культурной революции", он выходец из семьи одного из репрессированных бывших лидеров КНР. На ваш взгляд, почему он пошел по этому пути? У него не было другого выхода? Или, может быть, именно этот опыт сыграл свою роль?

– Я думаю, любой китайский правитель, если у него есть возможность узурпировать власть, с большой долей вероятности будет эту возможность использовать. Даже в имперском Китае традиция смены чиновничьих поколений существовала, но она не соответствует современному ритму жизни Китая. За десять лет это поколение настолько крепко усаживается на своих местах, что, если хотя бы малейшая возможность усидеть и удержаться есть, оно преемников до власти не допустит. При Ху Цзиньтао еще слишком сильна была инерция предыдущих периодов, и он не сумел усидеть и удержаться, хотя делал такие попытки, достаточно существенные. А Си Цзиньпин просто сумел это сделать. То есть это не связано непосредственно с особенностями его личности и характера. Наверное, если бы это был человек с очень сильным внутренним демократическим стержнем, что-то могло пойти по-другому. Но тут все равно совпало несколько важных процессов. Смена элит, а также кумулятивный эффект от роста влияния Китая в мире. Пекин становится в своих решениях все более независимым от внешнего влияния. При Ху Цзиньтао Китай еще очень внимательно и очень осторожно смотрел на внешнюю реакцию на свои действия, на реакцию Европейского союза и особенно США и не находился в конфронтации с ними. Несмотря на то что он выступал как экономический конкурент, Китай тем не менее постоянно стремился связать свое экономическое и внешнеполитическое развитие с процессами, идущими в западных странах. Для того чтобы им было невыгодно и неудобно давить на Китай, тем самым они бы наносили вред и самим себе. При Си Цзиньпине Китай смог вообще практически не обращать внимания на американские процессы в своей внутренней политике. Даже наоборот, они способствовали именно узурпации, удержанию, сохранению власти, поскольку были в значительной мере именно в этот период сходными.

Кроме того, закончился, скажем так, психологический эффект от распада двуполярной системы, противостояния Советского Союза и США. От этого Китай получил все, что мог, и фактически начал претендовать как раз к концу формального десятилетнего срока правления Си Цзиньпина на то, чтобы сформировать новую систему, в которой с Западом соперничает уже Китай. И это также способствовало концентрации власти в руках Си, поскольку налицо серьезный, сложный переходный период, и многие люди не склонны в этот момент склоняться к перемене власти. Плюс отход от демократии – это процесс, идущий во всем мире. Мы видим эти процессы даже внутри Европейского союза, самого крупного конгломерата демократических государств. Мы видели это при Трампе в США. И Китай просто оказался опять же в общемировом тренде, что значительно облегчало задачу Си Цзиньпину.

– В Китае "обнуляющие" конституционные поправки принимались в год президентских выборов в России, когда все еще только задумывались о том, как Владимир Путин будет сохранять свою власть после 2024 года. Через два года конституционные поправки были приняты в России, но там для этого потребовалось так называемое "общенародное голосование". Как вы полагаете, Путин каким-то образом исходил из китайского опыта, когда принималось решение выпустить на трибуну Госдумы Валентину Терешкову с инициативой об "обнулении"?

– Психологически, внутренне Путин, скорее, ориентировался на Казахстан, потому что те процессы были ему ближе и понятнее, речь шла о другом постсоветском государстве. Но, с другой стороны, как раз в этот же период Россия, по мнению многих аналитиков, и я, в принципе, с этим согласен, все больше и больше по целому ряду параметров превращалась из, скажем так, нейтрального государства, балансирующего между Китаем и Западом, в младшего партнера Китая. И я думаю, что китайский процесс непосредственно и прямо влиял на происходящее в России в том плане, что считавшему ближайшими своими партнерами западные демократии российскому политическому режиму было очень неудобно идти на "обнуление". Но в ситуации, когда старшим партнером, отчасти вынужденно после аннексии Крыма, когда экономические санкции заставили Россию гораздо теснее прижаться к Китаю, оказывается восточный сосед, у которого только что прошли абсолютно аналогичные процессы узурпации власти, естественно, гораздо проще становится провести подобную контрреформу и получить на нее согласие Китая как одного из ключевых партнеров.

Я думаю, что это был существенный фактор – внешнеполитическая поддержка, в том числе со стороны Китая, который в подобной ситуации всегда готов сказать: мы считаем, что нельзя вмешиваться во внутренние дела страны. И действительно, китайский режим, я думаю, абсолютно искренне так считает, в отличие от западных демократий, которые полагают, что им гораздо удобнее дело иметь с другими демократическими режимами. Поэтому они стараются способствовать процессам демократизации в мире. Китайские власти так не считали, даже когда у них у самих какие-то подобные трансформационные процессы шли. Они думают, что необходимо учитывать специфику других государств. Нет нужды никогда на них жестко давить и вмешиваться, а взаимодействовать надо с теми правителями, которые есть, с теми режимами, которые есть, и надо способствовать устойчивости этих режимов. Стабильность и устойчивость – вот залог сотрудничества, считают в Пекине. А отнюдь не демократизация, – заключает Иван Преображенский.