Первый пассажирский поезд из Петербурга прибыл в среду утром в аннексированный Россией Крым, в город Севастополь. Таким образом, РФ наладила прямое железнодорожное сообщение с полуостровом после строительства Крымского моста через Керченский пролив. Дорога между Петербургом и Севастополем занимает почти 44 часа, которые в плацкартном вагоне поезда "Таврия" проехал корреспондент Радио Свобода. Вот его путевые заметки:
Вокзальное табло на Московском вокзале Петербурга переключается, и кириллические названия станций превращаются в иероглифы. Кроме одной строки: с 10-го пути отправится поезд в Sevastopol.
Первый за несколько лет российский поезд в Крым должен проехать в обход Украины, через только что открытую железнодорожную часть Крымского моста (Путин проведет через нее электричку, но нам до моста тащиться больше 35 часов), и китайцев на нем не будет, как, кажется, и вообще иностранцев. Исторический состав, на треть забитый корреспондентами государственных телеканалов, будет превращаться то в железнодорожную агитбригаду, то в стихийное передвижное шапито, своеобразную энциклопедию русской жизни.
Оператор "Таврии" – так называются составы, которые будут курсировать между Петербургом и Севастополем и между Москвой и Симферополем – частная компания "Гранд-Экспресс", а не государственная РЖД – очевидно, по той же причине, по которой в Крыму российский МТС называется "Волна", а вместо Сбербанка все пользуются неизвестным на "большой земле" РНКБ-банком. В день, когда открылась продажа билетов на самую первую, идущую из Петербурга, "Таврию", сайт "Гранд-Экспресса" падает, девушка из колл-центра усталым голосом объясняет это "небывалым интересом" и предлагает попробовать приложение, которое, впрочем, тоже не работает.
"Попробуйте через железнодорожную кассу, любую", – советует другая измотанная девушка. Google показывает мне несколько ж/д-касс рядом с редакцией, но телефоны молчат. Берут трубку только в пятой по счету: "У вас есть билеты… – Конечно, – вселяет надежду голос. – В Крым? – На Малежика, молодой человек, это теперь театральная касса". Москвичи покупают билеты в интернете, ж/д-кассы – уходящий жанр, и я отправляюсь на Белорусский вокзал. По дороге еще раз пробую приложение – чудо, оно вдруг срабатывает. Несмотря на "небывалый интерес", почти все места свободны, в выбранном мной плацкартном вагоне занято только одно, номер 13. Я беру соседнее – и отправляюсь в Петербург, чтобы там сесть на поезд в Севастополь.
На перроне Московского вокзала в Петербурге нет ни музыки, ни воздушных шариков: между неприметными людьми в штатском снуют корреспонденты с камерами в поисках "настоящих" пассажиров. Один такой – пожилой мужчина в камуфляже с внушительным рюкзаком – пользуется особой популярностью, видимо, именно так должен выглядеть образцовый пассажир "Таврии".
Мужчина раздает интервью – он едет, по одной версии, на рыбалку, по другой – везет в Крым выставку рисунков детей из Нового Уренгоя. Вдоль состава водят служебных собак, у проводников и проводниц почти испуганные лица. "Я только что окончила училище и сразу попала сюда, – объясняет стюардесса нашего вагона. – Да, специальную проверку пришлось пройти. Нет, в чем она заключалась, я раскрывать не могу". Пока девушка ходит по плацкартным отсекам и проверяет билеты, во встречном направлении по вагону движется съемочная группа телеканала "Звезда" и также не пропускает ни одного пассажира. Я ухожу в вагон-ресторан.
Поезд еще не отправился, и ресторан почти пуст. За одним столиком сидит человек в тельняшке, видимо, моряк. На шее у него шарф в стиле Остапа Бендера. Перед моряком – кружка пива и рюмка водки. "Один, но большой недостаток – в меню мало шампанских вин", – заявляет он проходящей мимо журналистке канала ТВЦ. "Обещали оркестр, обещали Нахимовское училище построить, – объясняет моряк кому-то по телефону, отпивая из рюмки. – Ну ладно, теперь главное, чтобы не ссадили, главное – доехать!"
Выясняется, что в прошлом он – офицер-подводник Черноморского флота, уволился в 1993 году, потому что "надо было кормить семью". Вспоминает, как командир бригады подводных лодок собрал офицеров подразделения и предложил принять украинскую присягу. "Все его уважали, отличный был командир, и боевой, но я встал и сказал, что Украине присягать не буду. Вместе со мной встали другие, – вспоминает подводник, который сейчас торгует прогулочными катерами. – Но Украину я люблю и украинцев тоже. Я для Украины на все был готов, но только не на присягу".
"Но сын у меня – военный врач. Сейчас он… По тревоге его вызвали в Сирию, туда, где раньше американцы стояли, а теперь наши. Знаешь, давай не будем об этом", – говорит моряк и заметно мрачнеет. В Севастополе его будут встречать "то ли 700, то ли 70, то ли 7" друзей и сослуживцев. Мы отъезжаем от платформы: вместо нахимовцев и оркестра нас провожают служебные овчарки. На перроне остается и начальник поезда: он с серьезным видом что-то говорит в телевизионную камеру, как выясняется, рапортует Путину. Наше судно ушло без капитана на борту.
Поезд заполнился, хотя и не целиком – примерно треть верхних полок в плацкартах пустует. Люди распихивают чемоданы, почти каждый перевязан георгиевской ленточкой. В проходе сталкиваюсь с молодым человеком в инвалидном кресле – я предлагаю придержать дверь в тамбур, но он с грустной улыбкой отказывается: "Спасибо, но туда я проехать все равно не смог". Еще одна инвалидная коляска в другом вагоне, ее некуда пристроить: "Что-то они не предусмотрели". Сложенное кресло в итоге запихивают под полку, оно торчит на половину прохода, но никто не расстроен: все вокруг смакуют торжественный момент. "Историческое событие", "Мы первые", "Наконец-то" – доносится с разных сторон. Многие смотрят на смартфонах уже вышедшие в эфир телерепортажи, кто-то рассылает родственникам ссылку на собственное интервью телеканалу "Россия".
В нашем вагоне по большей части мужчины за сорок, многие специально приехали в Петербург, чтобы отправиться "самой первой "Таврией". Один специально добирался на перекладных из Челябинска с пересадкой в Екатеринбурге. Но был и человек, который купил билет случайно, возвращаясь из командировки, и узнал об "историческом моменте" только на перроне, попав под прицел десятков телекамер. На том самом 13-м месте едет удивительная старушка с фиолетовыми волосами. "Проще сказать, где я не была, – говорит она журналисту, – 80-летие отмечала на мысе Доброй Надежды с пингвинами!"
Начальник поезда догоняет состав на "Сапсане": маршрут проходит через Москву, но остановки здесь почему-то нет. Съемочные бригады не унимаются до позднего вечера, там, где они сняли свою жатву, завязываются вагонные разговоры. "Русских и украинцев не разделить, англосаксы пробовали, но у них не получилось". – "Где жить хорошо? А что такое хорошо? Диогену в бочке было хорошо". – "Я почти уверена, что расстояния между полками здесь намного больше, чем в других поездах". Вагон, кстати, самый обыкновенный, чистый, но как будто не новый. У проводника можно купить шоколадный батончик или пакет "доширака", чай из титана наливают в традиционный стакан в подстаканнике, брендированном "Таврией", его можно купить почти за две тысячи рублей, но ходят слухи, что можно и получить в подарок. Действительно, около 11 вечера в вагоне появляются представители "Гранд-Экспресса" с дарами: вожделенные подстаканники достаются "старшему поколению", а "молодежи" вручают брендированные телефонные зарядки или беспроводные наушники – китайскую подделку под AirPods.
Наушники получает и молодая девушка из соседнего отсека: она рассказывает, как ездила во Львов и что это – прекрасный город, а на границе к ней, россиянке, придирались только российские таможенники и пограничники, "расспрашивали меня, будто я шпионка какая-то". Старшее поколение встречает этот рассказ с молчаливым недоверием. "Ладно, у них на Украине тоже пропаганда ужасная", – примирительно завершает рассказ девушка. Глубокой ночью раздается крик. Мужик, достигший определенной степени опьянения в компании подводника, бросается к окну и орет: "Мост, мост, мы в Крыму! Жена сказала мне обязательно снять мост!" Он утыкается смартфоном в непроглядную темень за стеклом, до моста в Крым нам ехать еще больше суток.
Станция Лиски Воронежской области встречает нас андреевскими флагами и группой юношей и девушек в военно-морской форме. Из водных артерий в Лисках – только речка и озеро Богатое, непонятно, откуда здесь моряки, но из соседнего вагона выходит фотографироваться капитан первого ранга в полной парадной форме. На перроне, кажется, половина населения Лисок, вряд ли здесь случилось за год более громкое событие. Все – от полицейских до путейцев – снимают видео, я замечаю небогато одетого местного, который записывает ролик на старенькую кнопочную "Нокию".
В вагоне продолжаются начатые накануне разговоры. Крымчанин жалуется, что с машины местными номерами не пускают в Европу. "А у меня загранпаспорт 10 лет назад кончился, и я продлевать не буду, мне это на хрен не надо, мне России вот так хватает", – проводит рукой над головой его сосед. Разговор переходит с постсоветского пространства и мифических ужасов украинской реальности на особенности зимней рыбалки и стоимость запчастей к "Ладе-Калине", с нее – снова на аглосаксов и русский язык. "А сегодня в продажу поступило вино "Крымский мост", его два года держали в бочках к этому дню", – говорит кто-то.
На следующей станции, Россоши, местная женщина собирает у каждого проводника росписи на российском флажке, здесь, как и везде, поезд тщательно обнюхивают служебные собаки.
К обеду вагон-ресторан забит, но все сидят за пустыми столами: блюда готовит один повар и ждать заказа нужно не меньше полутора часов. Есть проблема посерьезнее: накануне выпили почти весь алкоголь, осталось только дорогое итальянское вино в маленьких бутылочках, а крымского нет даже в меню.
Федеральные тележурналисты в пиджаках и домашних тапках обсуждают стендапы, синхроны и зарплаты, за соседним столиком молодой парень рассказывает, что попасть в эфир Первого канала в качестве "эксперта" он смог за 35 тысяч рублей, а в "Российскую газету" – всего за 25 тысяч. "Известности это не помогает, но для репутации может пригодиться", – наставляет он спутников.
Пожилой мужчина достал планшет и, поставив звук на максимальную громкость, смотрит запись концерта Вики Цыгановой. Ко мне подсаживается человек из Белгородской области, проехавший на машине 160 километров, чтобы сесть в исторический состав в Россоши. Он удивляется, как его отпустила жена, берет бутылочку "Монтепульчиано" и сетует, что раньше в поездах было веселее, "менты были добрые, а в каждом купе ехали с гитарой". Мне приносят эскалоп: его низкие гастрономические качества прикрыты, как фиговым листком, огромной веткой петрушки. Окружающие смотрят с голодной завистью. За окном угольные терриконы на фоне величественных пустых просторов. До границы с Украиной совсем близко. Всего в нескольких десятках километров совсем недавно была война, да и сегодня не перестают стрелять.
В Ростове-на-Дону длинная, на 33 минуты остановка, интеллигентная женщина из моего вагона собирается встретиться с троюродной племянницей, с которой не виделась 51 год, и с ее сыном, которого и вовсе видела только по телевизору – в "Своей игре". На перроне бодро пляшет Дед Мороз, из динамика на его брюхе звучит песня "Под небом голубым". Смартфоны снимают, собаки нюхают, пассажиры раздают интервью, люди в штатском внимательно наблюдают. Кто-то кричит "Крым наш". В вагоне-ресторане я встречаю моряка, он в той же тельняшке и том же шарфе. "А знаешь, почему я так одет? Тельняшка – понятно, а итальянский шарф символизирует, что у нашей страны огромный потенциал". За вчерашний день морячок почему-то уверился, что я работаю в ФСБ, и отпускает намеки: "Хорошо, что ты тут следишь за безопасностью, такие как ты, молодые, дадут отпор врагу, дадут ведь? Смотри, много не пей! У тебя хороший удар с левой? Дашь врагу с левой?" Мои возражения еще больше укрепляют его уверенность, я решаю ретироваться, и моряк, подмигивая, хлопает меня по плечу: "Понятно, тебе отчет писать надо". Я ничего не говорю, тем более что он отчасти прав – мне надо писать репортаж.
Оказывается, ростовский Дед Мороз теперь тоже пассажир "Таврии" – и, кажется, безбилетный, но никто его не гонит. "Дед" снял бороду и парик и оказался веселым сухим мужиком: он распевает бардовские песни, и в его импровизированном Грушинском фестивале участвует половина вагона. В последнем кубрике сидит дама в огромной, занимающей всю полку пышной белой юбке. "Вас можно сфотографировать?" – "Конечно, только дайте я табличку возьму". Она разворачивает буклет – "В добрый путь" написано на нем. "Вы – невеста?" – "Да нет, просто Новый год!"
Моя соседка-путешественница в сотый раз рассказывает о своем юбилее на мысе Доброй Надежды. "Там стоит такая будка, метра два с половиной высотой, я на нее забралась, а там стрелки, до Нью-Йорка столько-то километров, а Москвы нет! Я подняла руки и заорала: "Да здравствует Россия! Да здравствует самый лучший президент Путин! Я выбираю его!" Перед бабулей разложена вырванная из какого-то атласа карта мира с отметками мест, где она побывала. Они действительно впечатляют – от Магадишо до Рио-де-Жанейро, мало отметок только в России. "По родине я пока путешествовала мало", – признается бабуля, не отвечая на вопрос, откуда у нее средства на далекие путешествия по другим континентам. Зашедший на маленькой станции молодой офицер зенитно-ракетных войск едет в Севастополь на службу. "У нас там С-400, – с гордостью рассказывает он. – Украинцы, конечно, тоже служат, знаете, как у нас, у военных, семья все-таки ближе, а флаг уже потом".
Ночью, наконец-то, предстоит поездка через мост. Проводница предлагает разбудить желающих, но этого не требуется, все встают сами ровно без четверти два. Последняя остановка на "континенте" – Тамань, новенький и пустой вокзал, где нас встречает пожилая женщина с сыном. "Дай им пирожки, угости пассажиров пирожками", – требует он. Они специально приехали из Крыма автотранспортом, чтобы пересечь мост в обратном направлении первым поездом, и их пирожки с капустой куда трогательнее и человечнее всех баянов, флагов и казаков с других остановок. С платформы видна ярко освещенная стрела уходящего в темноту Крымского моста. У вокзала стоят огромные неоновые цифры 2020, повернутые к нам обратной стороной. С этого ракурса они читаются как OSOS. Говорят, в Крыму объявлено штормовое предупреждение.
"На мосту нельзя допустить бандеровской провокации со стоп-кранами", – говорит сопровождающий состав полицейский своему подчиненному. Поэтому по громкой связи объявляют, что на мосту нельзя выходить в тамбур "в целях безопасности". Впрочем, никто и не пытается – все столпились у окон и пытаются что-то разглядеть в темноте. Мелькающие мачты освещения не дают сделать хороших фотографий, видно только соседнее автодорожное полотно, по которому медленно едут машины – все хотят снять исторический состав. Мост заканчивается, но люди не сразу расходятся спать, как будто ждут какого-то специального разрешения по громкой связи – ведь момент исторический, ведь что-то должно быть соответствующее ему, какой-то фейерверк, общая эмоция. Кто-то кричит "Ура", и поезд въезжает в первый крымский тоннель.
Когда рассветает, становится видно, что состав в Крыму многие действительно ждали. Везде: на крышах гаражей, на отвалах дорожных работ, на путях и перронах – стоят люди. Вот человек с флагом взобрался на крышу своего экскаватора, вот старушка вышла из дверей и одной рукой держит таз, а другой машет проезжающему мимо поезду. Когда при отправлении из Симферополя на вокзале включают "Прощание Славянки", моя соседка-крымчанка еле сдерживает слезы. "Это ведь был мертвый вокзал, здесь все поросло травой. Наверное, вам этого не понять".
В Севастополе на вокзале огромная толпа: казаки, военные моряки, шарики, обязательный баян, целая толпа собралась на переходе над путями.
Из вагона-ресторана выходит подсевший в Симферополе глава Крыма Сергей Аксёнов, его окружают камеры. Он что-то говорит с сияющим лицом, а через вокзальные громкоговорители, заглушая и Аксенова, и даже баян, начинает звучать вальс. Кто-то пускается в пляс. Моряка в шарфе встречает только один человек. Я ухожу с перрона. У выхода с вокзала мне предлагают недорого снять комнатку в Ливадии.
