В Тирасполе продолжаются судебные слушания по делу центра «Априори» (14 февраля представители центра проиграли в первой инстанции). Центр – некоммерческая организация, которую приднестровская прокуратура обвиняет в незаконной политической деятельности за счет иностранных грантов. Поводом послужило проведение ряда мероприятий, в ходе которых звучала критика в адрес руководства приднестровского региона. На базе центра «Априори» в Тирасполе работает популярный «Клуб-19» – это гражданская платформа, где регулярно проводятся выставки и кинопоказы, организуются дискуссии, дебаты и лекции.
Судебный процесс против центра «Априори» – первый в Тирасполе, возбужденный на основании закона, принятого в прошлом году. Он соответствует российскому аналогу – закону об иностранных агентах, который запрещает неправительственным организациям с иностранным финансированием заниматься политической деятельностью.
Центр «Априори» обвиняют в том, что в июне 2018 года в «Клубе-19» была организована выставка «СМИ под давлением трех атмосфер: Смирнов, Шевчук, Красносельский». Вторым мероприятием, которым оказалась недовольна приднестровская прокуратура, стала презентация кандидата политических наук Анатолия Дируна «Смешанная избирательная система: анализ и перспективы для Приднестровья». По мнению прокуратуры, Анатолий Дирун предлагал запретить депутатам заниматься предпринимательской деятельностью и говорил, что в Приднестровье «сформировалась олигархическая модель правления».
Корреспондент Свободной Европы Лина Грыу обсудила последние события вокруг центра «Априори» с его директором Евгением Дунаевым.
Свободная Европа: То, что сейчас происходит с «Клубом-19», то, что происходит вокруг «Априори» - первый случай, когда был процесс по новому закону о деятельности некоммерческих организаций в Приднестровье. Как вы оцениваете этот закон, насколько для вас это серьезно, и могут ли быть серьезные последствия?
Евгений Дунаев: Ну, как мы видим этот закон, в общем-то, говорили и в нашей организации, и большая часть наших коллег, с которыми мы сотрудничаем, мы выражали свою точку зрения, [говорили], что он неприемлем, что он вреден, что в нем гораздо больше зла, чем добра, если в нем все-таки какое-то добро пытаться найти… Он не отвечает нашим потребностям и создает новые проблемы. Об этом мы говорили. И вот конкретно к нам закон был применен. Что для нас это означает?
Your browser doesn’t support HTML5
Evgheni Dunaev: „Legea este inacceptabilă, nocivă și nu răspunde necesităților ONG-urilor”
Законом, в общем-то, запрещается любая нормальная публичная деятельность общественной организации, если она получает иностранное финансирование. При этом, не получая иностранное финансирование, осуществлять какую-то значительную, серьезную деятельность невозможно, потому что внутренних источников у нас нет – и на донаты у нас, то есть на пожертвования, особо не проживешь, и от государства у нас грантов нет.
Поэтому судьба общественной организации практически обречена – если она хочет как-то расти, организационно развиваться и быть устойчивой, надо привлекать инвестиции из-за рубежа. Но при этом она не может, исходя из этого закона, вести публичную деятельность, высказывать свои мнения, делать дискуссии, и так далее – в общем, все то, что должна делать любая организация.
Даже если она ресурсная, все равно сталкивается с какими-то проблемами в своей сфере. Например, есть у нас организация, мне очень симпатичная, по защите прав пациентов. Казалось бы, очень простая вещь – они там пытаются поднимать вопросы. Они, к счастью, не получают финансирование, но ты сталкиваешься с вопросами, определенными проблемами, и ты должен привлекать общественное внимание к тому, чтобы они решались. Потому что, к сожалению, ты часто не находишь понимания у госорганов, более того – даже если ты находишь понимания у представителей государственных органов, ты все равно для этого обращаешься к ним, бывает, публично.
По сути, общественные организации должны стать придатком госслужб
В общем, публичность – это минимальный инструмент общества, и, тем не менее, запрещен, исходя из этого закона.
«Клуб-19» – это одна из шести наших программ, которая вся выстроена на публичности, мы, прежде всего, даем площадку для людей, которые хотят здесь что-то проводить. Вот сегодня у нас там будет литературный вечер, который проводят молодые ребята, которым хочется поделиться своим творчеством, своими изысканиями – музыкальными, поэтическими. Есть и интеллектуальные мероприятия, вот как одно, например, по которому нас в итоге прокуратура… как сказать? – не осудила, но сочла, что мы нарушили закон, которое было проведено Школой политических исследований...
В общем, есть разные инициативы, но, тем не менее, предоставлять площадку нам запрещают, нас принимают как организаторов, несмотря на то, что в данном случае мы не являемся организаторами, как в последнем примере. И предлагают нам – требуют! – чтобы мы отказались от участия в политической деятельности во всех формах, указанных в законе. Это и дебаты, и публичное обращение, в том числе с публикацией в интернете. То есть, фактически чтобы нас на информационном поле вообще не стало. Тогда какой смысл от общественной организации?
Свободная Европа: Тогда какой смысл иметь общественные организации вообще в стране, в публичном поле?
Евгений Дунаев: Боюсь, что, вы знаете, если прямо вот утрировать или как-то пытаться сделать такую утопичную картину будущего, глядя на этот закон, то, по сути, общественные организации должны стать таким придатком государственных служб, которые, ну, как в старые добрые времена Советского Союза, в общем-то, когда одна организация распределяла просто какие-то путевки, например, для своих членов, а другая – какие-то льготы предоставляла участникам, членов своих предлагала для организации каких-то мероприятий... То есть, чисто в таком формате очень узком... Ну, может быть, например, искать финансирование для ремонта какой-нибудь больницы, да? Сделал это –и все. Только в этом смысле. И назвать это гражданским обществом, мне кажется, что даже при желании трудно!
Свободная Европа: Как вы видите окончание этого процесса?
Евгений Дунаев: Нашего судебного? Во-первых, скорым, потому что у нас не так много времени осталось, первый этап мы уже прошли, сейчас мы будем обращаться в Верховный суд [Приднестровья], и там тоже это не займет, наверное, больше месяца. Наш юрист считает, что в Верховном суде у нас есть более или менее приличные шансы.
Потому что в городском суде шансов в принципе мало, так как у нас судьи очень зависимые, если на них идут плохие отзывы от прокуратуры и от МВД, то президент просто увольняет судью. Поэтому очень зависимы судьи наши, исходя из нашей системы.
В Верховном суде, как я понимаю, не так зависимы, но какое будет решение – тут зависит, потому что, с одной стороны, даже при всей гибкости закона о том, как можно привлекать общественные организации, было много нарушений в рамках конкретного нашего кейса. Поэтому зависит от того, насколько есть большое желание, наверное, нас закрыть. Об этом можно только гадать, нам кажется, что желания быть особенного не должно, – но мало ли что нам кажется.
Свободная Европа: Это, получается, политически мотивированный кейс?
Евгений Дунаев: Смотрите. Тут же фишка в чем? С точки зрения этого закона – это более или менее законно, я говорю, опять же, в рамках конкретно нашего кейса у прокуратуры были довольно критичные нарушения. Процессуальные. Наверное, их могло не быть – и при этом с тем же результатом. И тогда, в принципе, они бы действовали законно.
Мы – самые публичные, потому что у нас сама деятельность направлена на публичность
Другое дело, что у нас главный закон – это Конституция, и мы сейчас обращаемся в Конституционный суд, чтобы оспорить этот закон с точки зрения того, насколько он соответствуем нашей Конституции. Там у нас набирается что-то около шести статей Конституции, которым он [новый закон о НКО] противоречит. Это довольно много.
Поэтому, если смотреть с точки зрения закона, – то это законно, если смотреть с точки зрения Конституции – нам кажется, что нет. Да и не только нам так кажется!
Что будет, например, если мы сейчас проиграем в обоих судах, и если потом повторные, например, нарушения у нас найдут – или просто решат, что мы не исправили – в общем, прокуратура обратится в суд, чтобы нашу организацию закрыли, ликвидировали. Организацию ликвидируют, а потом в Конституционном суде – потому что это будет попозже – мы, например, выиграем, и будет признано, что закон антиконституционный. Восстанавливать организацию потом придется?
В общем, это очень сложная и странная история, но я думаю, что все-таки партийная зависимость у наших судей, судебных инстанций и вообще органов скажется, и они будут более или менее единогласны в своих решениях.
Свободная Европа: Вы знаете, со стороны кажется, что дело против «Априори» - это показательный случай для других организаций. Не знаю, насколько у вас такое же впечатление складывается…
Евгений Дунаев: На самом деле, мы действительно хороший в этом смысле пример. Потому что мы – самые публичные, потому что у нас сама деятельность направлена на публичность. У нас маленькая часть уязвимого населения среди целевой аудитории, мы в основном стараемся работать на широкую аудиторию, на основную массу населения, в общем-то. Поэтому публичность – это наше все!.. И все, что мы делаем, мы делаем публично.
И в этом смысле, конечно, этот закон максимально ущемляет наши права по сравнению с другими организациями. Хотя, к счастью, у нас есть и другие более или менее публичные организации. Лет 5-10 назад было большой проблемой для нас, например, когда мы проводим тренинги, для того, чтобы вдохновить организации медиатизировать свою деятельность, быть публичнее, потому что кто-то не понимает важность этого, у кого-то нет времени; трудно найти специалистов, которые могли бы это качественно делать. Это очень большая проблематика.
Но сейчас на самом деле организации приходят к публичности. Как-то естественным путем, превозмогая даже все эти проблемы, они к этому идут. Но тут появляется закон, и что победит в итоге – большой вопрос.
И – да, если воспринимать этот закон как попытку пригладить всю сферу общественного сектора, то мы будем хорошим показательным примером.
Государство роет себе могилу, - пытаясь расширить сферу своего контроля, оно, наоборот, делает менее контролируемой эту сферу
На самом деле, поймите просто: при всей показательности, порою избыточной, я всегда стараюсь уходить от драматизации. Потому что, в конце концов, это всего лишь юридическая форма организации, это инструмент для реализации наших гражданских прав и свобод. С одной стороны, создать новую организацию – небольшая проблема, поэтому ликвидация – это грустно, печально, конечно, для меня, как председателя, сильно сейчас отвлекает от основной деятельности.
Например, пришли из прокуратуры и угрожали штрафом – если там, извините, они вдруг решат, что я не выполнил предписание, как председатель организации, то, по-моему, там около тысячи долларов штраф идет. Такие вот штрафы у нас, хорошие… Ну, посмотрим, я надеюсь, до этого не дойдет, естественно, потому что будет совсем уж странно.
Есть еще тут такая штука, мне кажется – общественная активность. Для нее общественная организация – лишь один из инструментов. И, может быть, не самый важный. Мне кажется, что для молодежи он все менее важен, потому что это формальности, тут и бюрократия, и так далее. И даже какими бы мы ни были – неформальной организацией, - все равно бюрократия съедает активизм. Меня, в частности, давно уже съела – я менеджер, бюрократ во многом. Как активист, может быть, разве что сейчас по судам хожу и как-то себя проявляю. А так... Я во многом бумажный такой червь, мало чего делаю сам, я обслуживаю тех, кто работает у нас в организации.
И, может быть, это и к лучшему, что наше государство, по сути, дискредитирует такой инструмент. Люди будут более неформально работать. Потому что все равно будут что-то делать – да, в другом формате, просто неформальном, не институциональном. В этом смысле, мне кажется, государство роет себе могилу, потому что – ну, не в смысле, что прямо убивать себя – а в том смысле, что, пытаясь расширить сферу своего контроля, оно, наоборот, делает менее контролируемой эту сферу.
Потому что люди просто будут думать: «Зачем мне нужна эта организация, со всеми этими проблемами, бухгалтерией, отчетами, МГБ, который к тебе приходит и мониторит, и так далее, если у меня может быть неформальная организация?» Единственный минус – у меня не будет грантов, но как бы с ними все равно, особенно на начальной стадии, все понимают, что непонятно, когда это случится – поэтому никто на это не смотрит. Зато у меня не будет всех этих проблем, и я буду чувствовать себя свободным.
Это печально, прискорбно, но мы справимся. И как общество в целом, и как конкретно наша команда
Да, понимается, наверное, что, конечно, как публичная организация, как юридическая форма мы немного более защищены от некоего произвола со стороны тех же МГБ, милиции и т.д. – какого-то произвола силового. Но это на самом деле условно и иллюзорно.
Поэтому, в принципе, я думаю, что [наш процесс] показательный пример. С одной стороны, для других организаций – возможно. Я надеюсь, что так не будет, организации будут думать. И мне кажется, что у нас много сейчас организаций, которые понимают, что примеры примерами, а публичными быть и отстаивать какие-то принципы – важно!
С другой стороны, для других людей просто – не тратить свое время на всю бюрократию и весь этот формализм, который действительно изничтожает во многом потенциал, который у этих людей есть.
Поэтому это не стоит прямо так драматизировать – я бы вот так сказал. Хотя в целом, конечно, это плохо, как знак о культуре управления государством у тех, кто принимает решения у нас. Это знак плохой.
А конкретная частность – ну, это печально, прискорбно, но мы справимся. И как общество в целом, и как конкретно наша команда. Это не то чтобы прямо что-то супер-критичное!..