3 сентября 2021 года писателю Сергею Довлатову исполнилось бы 80 лет. С 3 по 5 сентября в Петербурге проходит большой фестиваль Довлатова "День Д".
Сергей Довлатов
– Довлатов халтурил тем, что писал советские песни, одна из них совершенно чудесная, та, где "мне город протянул ладони площадей" на музыку Дубравина, так вот, во время “Дня Д” Дворцовый мост разведут под саунд-трек на слова Довлатова, – рассказывает организатор фестиваля историк Лев Лурье. – Я надеюсь, что и эта песня там тоже прозвучит. А кроме того, в эти дни, весь уикенд, знаменитые артисты – Максим Виторган, Ефим Шифрин и другие – будут читать прозу Довлатова, чтение будет транслироваться на набережных, Дворцовой и Адмиралтейской – это программа "Довлатов в городе". У нас есть даже "рюмочный ход" – при упоминании определенного слова-пароля рюмка в барах и рюмочных на улице Рубинштейна будет стоить дешевле.
Лев Лурье
Директора фестиваля памяти Сергея Довлатова "День Д" Анастасию Принцеву и двух координаторов задержали в Петербурге. Им инкриминируют организацию массового пребывания людей в общественном месте.
Инцидент произошел вечером 4 сентября. В рамках фестиваля в сквере Довлатова проходило открытие памятника собаке писателя. Участники мероприятия читали произведения Довлатова. В этом момент полицейские попросили их разойтись, поскольку акция не согласована.
Задержанных отвезли в 28 отделение полиции Санкт-Петербурга. Позже их отпустили из полиции с протоколами по статье "организация массового одновременного пребывания граждан в общественном месте, повлекшем нарушение общественного порядка". Об этом сообщило издание "ОВД-инфо"
*
Довлатовский фестиваль "День Д-юбилей" к 80-летию со дня рождения писателя – это очень много всего. Программа настолько велика и разнообразна, что вряд ли ее осилит один, отдельно взятый человек, можно разве что навалиться всем миром. Тут и кинопоказы, и презентации книг, и лекции, и театральные представления, и экскурсии по местам Довлатова, пешие и на ретро-автомобиле, и создание художником Стасом Багсом и другими маcтерами стрит-арта Довлатов-граффити под мостом Бетанкура, где с недавних пор появилось легальное место для уличных художников. Тут и шопинг-марафон "Триумф Довлатова" на знаменитом блошином рынке на Удельной, и фотозона-тантамареска "Довлатов, Бродский и Лимонов в Нью-Йорке" от галереи "Свиное рыло", и многочисленные конкурсы, викторины и интеллектуальные игры. И все это для того, чтобы образ Сергея Довлатова стал народным, мифическим, фольклорным.
Блошиный рынок на "Уделке"
– Реализация таких юбилеев смешна, и Довлатову она была бы смешна тоже. Разные бывают праздники, в советское время был, например чудесный праздник День птиц. Или День Парижской коммуны. Я хочу, чтобы Довлатов стал таким фольклорным персонажем: вот 1 сентября, дети пошли в школу, потом День Довлатова, все выпили – чтобы он стал такой местночтимый святой. Я хочу, чтобы для интеллигенции Довлатов стал тем, чем для большевиков были Володарский и Урицкий, – объясняет Лурье. – С Довлатовым произошло то же самое, со всеми плюсами и минусами, что произошло с Сергеем Есениным, а потом с Владимиром Высоцким. И ничего плохого в этом нет – он вообще был очень симпатичный. Думаю, ему был бы отвратителен всякий пафос, поэтому хочется его снизить и провести все с юмористической, человеколюбивой интонацией, с оттенком местного патриотизма. В этот раз город дал кое-какие деньги, и спонсор дал деньги, с бюджетом было все нормально. Я думаю, мы потратили миллиона 2-3, но сравните с любым городским праздником: у нас 40 мероприятий, значит, если не красть, то программу можно сделать очень обширную. Отчасти, конечно, потому, что Довлатов – это слово-отмычка, он по-настоящему любим в разных слоях общества.
Табличка на ограде сквера Довлатова
В центре фестиваля – неформальное празднование дня рождения Довлатова в сквере его имени, включающее в себя субботник с уборкой мусора, рекультивацией земли, высадкой цветов и покраской изгороди, парад фокстерьеров, ставший традиционным для фестиваля, чтение произведений Довлатова в исполнении актеров, детские стихи Довлатова в исполнении детей, джаз, викторины, буккроссинг, garage-сейл и многое другое, включая, конечно, возложение цветов к памятнику Довлатову возле дома 23 на улице Рубинштейна, где писатель жил со своей семьей. Этот памятник – бронзовая фигура писателя, стоящего в проеме двери, а рядом письменный стол с пишущей машинкой "Ундервуд" – выглядит очень органично и по-домашнему. Хотя установить его на этом месте было совсем не просто.
Памятник Сергею Довлатову
– Есть некий местный олигарх, не буду называть его фамилию, у него была горечь жизни – его сын, подросток лет уже семнадцати, ничего не читал. Ему было обидно. И вот, однажды олигарх приходит домой и видит, что сын читает. Он говорит: "Коля, что ты читаешь, покажи мне!" Коля показал – это был Довлатов. И этот олигарх сам, на свои деньги сделал этот памятник, а потом начал биться за то, чтобы его установили на улице Рубинштейна, – рассказывает Лурье. – Когда мы начали делать "День Д", мы решили установить этот памятник. Но Смольный никак этого не хотел: фарцовщик, тунеядец, у нас еще нет памятника Чайковскому – ну, никак. И тогда мы решили провезти эту статую на лафете по улице Рубинштейна. Установить даже не мечтали.
Памятник Довлатову поставить не дают. Хотя Довлатов совершенно не боролся с "Единой Россией"
И тогда мне позвонил еще не депутат Госдумы, но генеральный директор канала "Санкт-Петербург" Сергей Боярский и попросил к нему зайти. Я зашел, и он сказал, что по вопросу памятника он на нашей стороне. И потом он мне рассказывает, что на днях был съезд "Единой России", что он на нем выступил и сказал, что местные власти совершенно не помогают партии победить. Например, открыли мост имени Ахмада Кадырова – все его уважают, но не к выборам же надо это делать. А вот памятник Довлатову поставить не дают. Хотя Довлатов совершенно не боролся с "Единой Россией". И тогда, по словам Боярского, глава партии Дмитрий Медведев попросил его задержаться и спросил: "Сережа, что надо сделать, чтобы поставить памятник Довлатову?" "Достаточно просто вашего слова", – ответил тот. И Медведев позвонил Полтавченко (тогда губернатор Петербурга. – СР) , и в ту же минуту вице-губернатор Албин начал лично копать котлован под памятник Довлатову. Так что Довлатов способен творить чудеса.
Памятник Сергею Довлатову был установлен 4 сентября 2016 года. А к 80-летию писателя архитектор и скульптор Вячеслав Бухаев установил в сквере Довлатова новый памятник – на сей раз любимой собаке семьи Довлатова фокстерьеру Глаше.
Памятник фокстерьеру Глаше
– Устроители фестиваля хотели обычную скульптурную собачку, классическую, но я считаю, что она к этому скверу не подходит. Это ведь такой сквер – в нем собираются пьяницы и бомжи, так что к юбилею Довлатова оттуда даже скамейки убрали на всякий случай. Поэтому я взял ржавый стальной лист 90 на 90 сантиметров, толстый, и вырезал в нем собачку, фокстерьера Глашу. Это современное искусство, ничего там нет блестящего и полированного. И еще там прорезаны тексты, три цитаты из произведений Довлатова: "Любая подпись хочет, чтобы ее считали автографом", "Непоправима только смерть" и "У Бога добавки не просят". Я с Леной Довлатовой говорил, она мне сказала, что Глашу дома звали Глафурия. Мне кажется, получилось хорошо, и люди подходят, хорошо реагируют.
Фрагмент памятника фокстерьеру Глаше с цитатой из Довлатова
Между прочим, собачка, вырезанная из стального листа, тоже не пропала – Вячеслав Бухаев решил, что ей самое место у памятника Довлатову, под письменным столом с пишущей машинкой.
Фокстерьер Глаша под письменным столом, часть памятника Довлатову
– Это была сучка, но у меня она задирает лапку, так иногда бывает, и у Глаши так бывало иногда. Я уже давно хотел поставить этот памятник, ходил к главе района в прошлом году. Он мне говорит – это неблагополучный сквер, там вандализм, стены раскрашивают, нужно разрешение получить в КГА (Комитет по градостроительству и архитектуре .– СР) – все увиливал. А теперь в связи с 80-летием Довлатова решили все узаконить, я ходил в Комитет по благоустройству, там никто не возражает. Там еще на стене было граффити, очень красивое, а они взяли и закрасили к празднику, очень жаль.
Стена, выходящая на сквер Довлатова
Лурье считает фигуру писателя объединяющей для разных слоев российского общества. По словам историка, важнейшим событием фестиваля является лекторий на острове Новая Голландия "Тактика творца. Советский опыт", где исследуется вопрос: что лучше для творческого человека – приспособиться к тоталитарному режиму, уйти в подполье или эмигрировать. Лев Лурье в рамках этого цикла читает лекцию "Быть хамелеоном: способы самореализации в хмурые эпохи".
Надо стараться улучшать ситуацию изнутри
– Я считаю, что завет Кандида из повести Вольтера – о том, что надо возделывать свой сад, можно противопоставить самым мрачным режимам, это именно то, что защищает нас от них. Мне близка идея о том, что надо стараться улучшать ситуацию изнутри. С другой стороны, я не последний герой, я понимаю, что иногда такая позиция губительна. И бывают разные уровни самозащиты человека: существует Александр Солженицын, или Алексей Навальный, или протопоп Аввакум, или Александр Радищев, или Николай Чернышевский. И существуют другие люди – и с ужасом думаешь, что было бы, если бы Бунин или Набоков не уехали в эмиграцию. Но, с другой стороны, кому-то – Ахматовой, Зощенко или Платонову надо же было с нами оставаться? Поэтому, с одной стороны, "Не с теми я, кто отдал землю На растерзание врагам…" (Анна Ахматова. – СР), а с другой, понимание того, что если бы Довлатов в 1978 году не уехал, он, в отличие от Бродского, никому бы не был известен. Это очень сложная мера, тут нет ничего абсолютного, тут все зависит от психотипа. Рецепта нет. Есть только ощущение эпохи – как и в конце 1970-х – что они хотят, чтобы мы уехали. А раз они хотят, чтобы мы уехали, значит, нам не надо уезжать, иначе получается, что мы проигрываем партию. Валерий Попов правильно написал, что Довлатов хотел, мечтал, но не мог лгать в художественной прозе. У него не было нравственного табу написать повесть о Ленине, но как только он начинал врать, у него ничего не получалось. Он написал повесть о рабочем для журнала "Юность" и под портретом надписывал всем две строчки: "Портрет хорош, годится для кино, Но текст – беспрецедентное говно". Он это понимал, отсюда его завещание – что ничего из напечатанного здесь не может быть перепечатано снова.
А в журналистке врать получалось очень смешно. Работая в газете "Советская Эстония", он придумал образ такого идиота-романтика, который всем доволен. Есть у него, например, очерк о том, как под Новый год по Таллинну бежит зайчик, и все этого зайчика любят, потому что все они хорошо живут и хорошо относятся и друг к другу, и к людям других национальностей. Прямо видишь, как он пишет, и ему дают аванс. Так что было три пути: один путь – это приспособление при минимальной сдаче позиций, это путь Самуила Лурье или Якова Гордина. Другой путь – в том, чтобы вообще не иметь с ними дела, создать свою вселенную, это путь подполья – путь Сергея Стратановского, Лены Шварц, Арсения Рогинского, это вторая культура. Ну, и третий путь – тот, по которому Довлатов пошел, но поздно – это путь Бродского, со всеми его рисками. Все это сейчас актуализировалось.
Никита Елисеев
Литературный критик Никита Елисеев в рамках "Дня Д" читает лекцию "Диалектика Застоя. Братья Стругацкие". В ней он задается горькими вопросами.
– Есть нечто очень печальное в довлатовской истории, особенно в связи с нашим городом. И этот город, и это время – они же погубили большого писателя. Они исказили его талант, они довели его до систематических запоев, и если бы не эмиграция, он бы здесь погиб, кончил бы где-нибудь в дурдоме. И вот мы собираемся что-то праздновать, а праздновать мы должны на самом деле – что больше никогда такого не повторится. А если это повторяется, то что мы тогда празднуем?
– А как связаны у вас братья Стругацкие и Довлатов?
Когда в нашей славной стране наступает застой, окно возможностей захлопывается
– Это талантливые люди, которые осуществляли себя в период перестройки или оттепели. В тот момент, когда в нашей славной стране наступает застой, окно возможностей захлопывается. Кто успел в него проскочить, тот уже может существовать и в застое, потому что у него есть имя. Застой больше всего боится скандала: вырубить уже завоевавших популярность писателей – это скандал, так что если ты заработал себе имя, ты уже можешь существовать, а если не заработал, и наступило окостенение общества – то ты существовать не можешь, ты уже закрыт плотно. Довлатов не успел. Его сверстники – Битов, Попов, Житинский успели, а он нет. Стругацкие, в отличие от него, оказались ко времени в эпоху застоя, доказательство этому – что когда застой кончился, их тандем распался. Довлатов был интуитивным творцом, который не пытался выстроить концепцию мира, а Стругацкие пытались. Довлатов был очень умный человек, это в своей прозе он представлялся простоватым – просто рассказчиком. Просто рассказчику, реалисту, в эпоху застоя гораздо труднее, чем тому, кто выстраивает некую концепцию, пытается связать отдельные картинки в логическую цепь. В этом смысле Довлатову было труднее. Если он описывает то, что видит, а писать этого нельзя – как быть?
Дмитрий Травин
Лекция экономиста Дмитрия Травина называется "Что делать, когда ничего не поделать: социальные науки в СССР". Он тоже рассуждает о возможностях творческого человека в эпоху реакции и застоя, но его взгляд на проблему гораздо более оптимистичен.
– Если мы говорим о 1970-х годах, о довлатовском времени, то речь не идет о том, что кто-то мог подорвать систему – такие люди, наоборот, были не очень эффективны, они давали, скорее, моральный пример. Социальные науки были идеологизированы, но и тут можно было делать чисто пропагандистские книжки, а можно – серьезную литературу, – поясняет Травин. – Есть несколько советских историков, специализировавшихся на западных странах, которых до сих пор цитируют на западе, например, Борис Поршнев с его классической работой "Народные восстания перед Фрондой во Франции". В экономике была другая сиуация, политэкономия социализма – это, конечно, ничтожное занятие, но можно было заниматься экономикой западных стран, адекватно описывать, как эта экономика работает. Когда я учился, такие книги для меня очень много значили, и когда у нас началась рыночная экономика, я хорошо представлял, как она работает. То есть даже в самые мрачные времена у самых разных людей есть возможности для чего-то полезного, для самореализации. Помните, у Лермонтова есть стихотворение "Печально я гляжу на наше поколенье", там дальше говорится, что "в бездействии состарится оно". Но ведь поколенье Лермонтова, вошедшее в сознательную жизнь после подавления восстания декабристов, это самое успешное поколение в дореволюционной России. Хотя если бы Николай Павлович не скончался относительно молодым, это поколение действительно скончалось бы в безвестности.